Муха в розовом алмазе - Руслан Белов

Делать было нечего и стал я прикидывать, как сухим из воды выйти. И придумал. Во дворе там небольшой бассейн был, с водой как полагается, и я сказал, что, вот, сейчас мы в воду влезем в полной амуниции, то есть в одежде, галстуках и башмаках, и кто первым вылезет, тот, естественно, и проиграл. Иневатов поначалу озадачился, я это заметил по округлившимся его глазам, но потом покивал и зачетку из кармана достал, чтобы, значит, в процессе дуэли не намокла.

И полезли мы в сырость от моей дурости. Осень уже была, ноябрь поздний, а в ноябре даже на югах водные процедуры не в климат. А мы, дураки, в полной выкладке полчаса по кругу плавали, от сумочек наших разъярившихся девушек уклоняясь. Выиграл я тогда, дурнее оказался, а Федька, вот, проиграл...

Жалко мужика, пропал он потом. С женой блудливой разошелся и пропал. Всем проиграл... Как сейчас живет – не знаю, может выплыл...

Так что привычка выяснять отношения в честной дуэли сидела у меня в голове с детства. Внове было лишь условие драться до смерти. Но и это условие особенно не волновало: время подготовиться морально было, ведь с самого начала, а именно с того самого момента, как я увидел алмаз с мухой, мне стало ясно, что именно этим, то есть кровью и смертями, все и кончиться. И теперь подошла пора платить за легкомысленность, платить жизнями...

"Все просто и понятно, – думал я, рассматривая скалы, в которых прятался Баклажан, – чтобы не привести в свой дом беды, чтобы Поварская не испарилось, мне надо бесхитростно умереть или победить...

Победить... Кого победить? Веретенникова? Кучкина? Синичкину? Своих друзей и женщину, с которой спал? Часть своей жизни победить?

А может быть, ну, их к черту эти дуэли с товарищами по несчастью? Может быть, просто рвануть из канавы? Вниз до ручья пятьдесят метров и потом вдоль него сто пятьдесят? Не выйдет, убьют раз десять. А пятнадцать метров до водораздела? Пятнадцать метров вверх, круто вверх, это можно, но под самым водоразделом протяженная скальная гривка... Пока я через нее перелезать буду, Али-Бабай, позевывая, десяток дыр во мне наделает... Позевывая... А может, когда заснет? Должен же он когда-нибудь заснуть?"

И только я понадеялся на подвластность Али-Бабая Морфею, в берлоге араба возникла Мухтар. У нее тоже была винтовка с оптическим прицелом. Через минуту у нас появилось общее занятие: невзирая на чадру, она убедительно демонстрировала нам меткость своей стрельбы, а мы – умение прятаться от пуль.

– Удрать не получиться, – сказал Кучкин после того, как обстрел закончился. – Рисково это. Во-первых, можно не добежать, а во-вторых, что, потом всю жизнь от стука в дверь вздрагивать и маманю с рынка ждать с напряжением?

– Ты прав! – согласился я с доводами Сашки. – Что будем предлагать? Что может Баклажан предложить? Давай, поразмыслим. Я так думаю, он на пары нас разобьет. Шесть человек без этой Мухтар, это три пары...

– Их трое и нас трое... – задумался Кучкин вслух. – Ты с Баклажаном, я – с Али-Бабаем, а Анастасия Григорьевна, то есть Синичкина, с Веретенниковым.

– Ты – с Али-Бабаем – это классная мысль, – проговорил я, улыбаясь. – Хочешь мужа Мухтар прикончить?

– Хочу, – коротко ответил Сашка.

"Точно влюбился... В забое, небось, не работали, а ворковали", – подумал я и, придвинувшись к нему, шепотом рассказал об особенностях зомберов, учитывая которые, можно рассчитывать на победу. И такое рассказал, что Сашка надолго задумался.

А я, похлопав его по плечу сел разговаривать с Синичкиной. Она сразу заявила, весьма категорично, надо сказать, что драться будет только с Баклажаном и ни с кем другим. И я согласился, решив, что категории по хитрости и коварству, а значит и шансы на победу, у них примерно одинаковы.

Если бы кто-нибудь видел нас в тот момент, то удивился бы... Как же не удивиться: поединки до самой смерти, останется только один и тому подобное, а мы совсем даже не дергаемся, даже Сашка с Синичкиной...

Почему Сашка с Синичкиной были спокойны, я мог только догадываться. Ну а я почему не дергался? Да просто задумал комбинацию, после которой в живых должны были остаться, по крайней мере, трое. И если нервишки у меня и пошаливали, так только из-за того, что до сих пор ни одна моя умственная комбинация предполагаемым образом не завершалась, чаще всего поперек или с обратным знаком. Но жизнь у меня сложилась тяжелая, вкривь и вкось, сикось-накось и если давала что-нибудь, то преимущественно грубо в рот или в задницу, и поэтому я за нее особенно не держался, ну ее к черту, может быть, на том свете лучше, спокойнее будет? Да и жертвенность ситуации меня устраивала – ведь смерть моя во благо близким моим станет.

Синичкина тоже нервничала довольно спокойно; наверное, обдумывала, как Баклажана одурачить, да так, чтобы он на задних лапках за ней ходил, ходил, а потом к обрыву крутому подошел (их полно на Кумархе глубоких) и с благодарностью во взоре с него сиганул.

Лучше всех себя Сашка чувствовал – особенно после того, как в аптечке Синичкиной покопался и нашел пару-другую таблеток тазепама.

...Пока каждый из нас о своем насущном думал и к худшему-лучшему готовился, Веретенников добрался до гнезда Баклажана.

– Что-то он не в своем уме, мне кажется, – сказала Синичкина, когда Валерка исчез в скалах.

– А кто среди нас в своем уме? – усмехнулся я, трезво оценив свое психическое состояние. – Нам в уме сейчас быть нельзя, нормальный человек среди нас не выживет, особенно в такой природной обстановке.

– Лично я в полном порядке, – промурлыкала Синичкина, разглядывая свое личико в зеркальце. – А вот вам надо подкрепиться.

И бросила нам с Сашкой по брикетику сушеной вермишели отечественного производства.

Мне достался с грибным запахом, Сашке – с куриным. Развернул я свой брикетик, уставился на Гиссарский хребет и стал есть.

– А воды-то у нас нет... – констатировал Сашка, тщательно пережевывая свой куриный запах.

– Ага... – вздохнул я. – И это печально, потому как здесь, под высокогорным солнцем и под ветром, водичка из наших тел быстренько испариться. И значит, мы правильно сделали, что согласились друг с другом воевать – у Али-Бабая есть вода, Баклажану до сая Скального с хрустальной водичкой метров десять, а на нас, разморенных зноем и жаждой, через пару дней можно будет мочиться, стоя на краю этой долбанной канавы.

Кучкин перестал жевать и уставился в горячее небо. Посмотрел, посмотрел, потом выкинул недоеденный брикет за борт канавы и сказал голосом, полным безнадежности:

– Не станет Иннокентий Александрович два дня с нами валандаться. Он на Поварскую торопится и потому ждать, пока мы сами по себе умрем, не станет.

К этому времени из скал Баклажана вывалился Веретенников. Вывалился и вниз пошел, по-прежнему в маечке Синичкиной. Понравилось, видать, дурака валять. В гостях у Али-Бабая он был недолго; откланявшись, неторопливо пошел к ручью.

– Воды бы догадался в Шахмансае зачерпнуть... – мечтательно сказал Сашка, рассматривая Валеру сквозь прикрытые веки. – Вон сколько банок консервных валяется.

Банок по саю действительно лежало много. За десять лет разведки наша полевая голытьба чего только не съела консервированного: и кильки в томатном соусе вагон, и сгущенки с тушенкой эшелон, и "Завтрака туриста" пару трейлеров, и столько же югославского паштета из советской бумаги (из импортной вкуснее был бы, точно).

Так вот, банок было много, и Веретенников, добравшись до ручья (не до конца, видимо, помутился), набрал в штук шесть водички и понес к нам.

Каждому из постояльцев разведочной канавы досталось по две банки. Подождав, пока мы напьемся, Веретенников сказал, что Баклажан предлагает боевые пары складывать из двух корзин, одной – их, другой – нашей. Короче – один борт ущелья против другого. Мы, естественно, с радостью согласились. А когда Валера предложил мне составить с ним одну из пар, я и вовсе возликовал: план мой осуществлялся без всяких усилий с моей стороны.

И остальные пары были составлены так, как мне хотелось: Сашка Кучкин выходил против Али-Бабая, а Синичкина – против Баклажана.

После того, как мы ударили по рукам, Валерка сказал, что Иннокентий Александрович предлагает турнир начать с боя Кучкин – Али-Бабай, так как в случае гибели последнего никакого политического вакуума в Шахмансае не образуется – в дырявой берлоге подземного араба останется преданная ему Мухтар со снайперской винтовкой и автоматом. Она же, как боевая единица, вкупе с одним из оставшихся в живых после первого тура, сможет составить одну из двух полуфинальных пар.

Вновь ударив по рукам, мы приступили к выбору оружия. Кучкин сказал, что хочет стреляться с арабом на пистолетах, и что он согласен на подземный поединок.

Веретенников одарил его благодарной улыбкой и сказал:

– Давай тогда сделаем так: Али-Бабай уходит под землю, ты через пять минут после его ухода кидаешь в лаз лимонку, чтобы значит, он побоялся тебя снизу дожидаться, и тут же спускаешься по веревочной лестнице, она давно там прилажена. При таком раскладе Али-Бабай будет вынужден дожидаться тебя в штреке, у устья "алмазной" рассечки. Иными словами, ты спуститься раньше, чем он добежит после взрыва до лаза.