Лотос Серебристый - Александра Хартманн

Даниэля, я не смела говорить об этом отцу. Он и так был в плохом расположении духа, и новость о столь странном поведении его сына, только бы усугубила мрачное настроение духа Эдмонда Марэ.

Сразу после завтрака я прошла в кабинет и поздоровалась с месье Жаккаром, личным адвокатом и доверенным лицом отца.

— Добрый день, мадам, — поздоровался он, поднимаясь и галантно беря мою руку в белой кружевной перчатке.

— Как поживаете, месье Жаккар? Как дела во Вьентьяне?

— Скажем так волнительно. Но власти делают все возможное и невозможное, чтобы снизить градус напряжения. Даже было велено, украсить город к празднику.

Карие глаза пожилого француза смотрели внимательно и спокойно, на стол на положил тонкую папку, и мое сердце екнуло. Вот оно!

— Да, мадам, — говорит Жаккар, словно прочтя мои мысли, — я принес бумаги по бракоразводному процессу. К счастью, законы французского протектората позволяют совершить такие дела с меньшими издержками, чем нежели это могло произойти, если бы решили разводиться в Соединенном Королевстве или Франции.

— Что ж, это замечательно, — говорю сухо, стараясь унять учащенное сердцебиение.

Адвокат развязал ленты и вынул документы.

— Правильно ли я понимаю, что вы отказываетесь от любых имущественных притязаний в отношении месье Фейна? — спрашивает Жаккар, нацепляя очки и протягивая мне бумаги.

— Совершенно верно, — киваю, — вряд ли я могу претендовать на какое-либо имущество, учитывая срок нашего брака.

Перевожу взгляд на бумаги и пытаюсь вчитаться в текст, но буквы предательски расплываются перед глазами.

— Где мне надо поставить подпись?

— На каждой странице, и в конце, — отвечает Жаккар.

Недолго думая, хватаю ручку со стола и размашисто расписываюсь. Все. Хватит.

— Вот, — протягиваю дрожащими пальцами обратно документ.

Жаккар аккуратно берет его и медленно читает.

— Что ж, — хмыкает он, — сегодня эти бумаги будут доставлены месье Эдварду Фейну для подписи.

— Чудесно, — выдыхаю и слишком быстро поднимаюсь со стула, отчего это выглядело так, словно я хочу побыстрее выпроводить месье Жаккара.

— Хорошего дня, мадам, — говорит он, убирая обратно листы в папку. — и все-таки зря вы даже не попытались вернуть свое наследство, оставленное матерью.

— Я уже смирилась с этой потерей, месье, — пожимаю плечами. — Мои деньги сгорели прежде, чем я смогла их забрать.

Адвокат уже надел широкую соломенную шляпу, но тут остановился и бросил на меня озадаченный взгляд.

— Сгорели, мадам? С чего вы взяли?

— Мне пришел такой ответ из банка — о невозможности выплаты восемьсот тысяч пиастров по требованию заявителя.

Месье Жаккар хмыкнул, и мне стало не по себе.

— Конечно, мадам, банк не может выплатить того, что уже было выдано.

В голове зашумело, я с трудом осознала смысл сказанного.

— Уже выдано?! — восклицаю пораженно. Но кому?!

— Неужели вы не знаете, мадам? — голова Жаккара склоняется, а мне кажется, что если он промедлит еще хоть секунду, я закричу.

— Вся сумма была получена вашим супругом на следующий день вашей официальной росписи, мадам. Месье Эдвардом Фейном.

Кажется, мне нужно сделать вдох, но я не могу. Страшная тяжесть легла на грудь, удушая, оглушая.

Чтобы не упасть, хватаюсь за спинку стула. Черные круги расплываются перед глазами.

— Что вы сказали? — шепчу потрясенно. — Мое наследство получил Эдвард?

— Да, мадам.

Я не помню, как вышла из дома. Голова кружилась, в горле пересохло.

— Подонок! Мерзкий ублюдок, — то и дело срывалось с моих губ. — Он украл мои деньги, проклятый англичанин.

Темная фигура Рахула, нашего водителя, вырастает передо мной.

— Чаонинг? Какие распоряжения?

Сжимаю до хруста виски, пытаясь собрать мысли.

— Мы едем во Вьентьян.

— Слушаюсь, госпожа.

Я уничтожу тебя, Эдвард Фейн.

Глава двадцать третья

Воздух был душен даже в эти утренние часы, предвещая палящий полуденный зной. Раскаленное солнце в беспощадной, сверкающей синеве небес слепило нестерпимо, словно желая выжечь все живое с лица земли. Миновав несколько кордонов из полиции и военных, наш автомобиль въехал на улицу Вьентьяна. Зловещим призраком показался мне этот притихший город, ни веселых разносчиков горячей еды и напитков, ни вечно гудящих и сигналящих машин, выезжающих неожиданно из-за угла, ни отдыхающих посетителей кафе, смеющихся и громко что-то обсуждающих. Вьентьян застыл, словно по нему прошлась чума или холера, и развешанные ленты и бумажные фонари на столбах и деревьях навевали воспоминания скорее о погребальных венках, чем о веселом светлом празднике.

Проехав несколько знакомых улиц, Рахул остановил машину недалеко от банка «Восточный», белый лаконичный фасад которого слепил глаза в беспощадном солнечном свете. Сегодня площадь перед зданием была пугающе безлюдной. Какой-то необъяснимый беспричинный страх охватывает меня, так что, несмотря на зной, вдруг по коже бегут мурашки. Хотя почему мне должно быть страшно? Нет, этим чувством была тревога, смутная, необъяснимая, словно предчувствие неизбежного.

Расправляю плечи, натягиваю на руки тонкие кружевные перчатки. «Пора разобраться с этим делом», — думаю я, пытаясь привести мысли в порядок. Я не позволю Эдварду Фейну провести меня и забрать то, что полагается мне по закону. Рахул открывает широко дверь и распахивает надо мной просторный зонтик, провожая до дверей банка. Так тихо, словно внутри и нет никого. Стучу в металлическую дверь и замираю, прислушиваясь. Ничего. Ну уж нет, я не отступлю.

— Откройте! — колочу с новой силой. — Мне нужно говорить с месье Жабьером! Немедленно!

Какой-то шум, торопливые шаги. Меня услышали. Но резные двери не спешили открываться. Кто-то с той стороны прислушивался, всматривался между щелей, пытаясь разглядеть непрошенных посетителей. Потеряв всякое терпение, вновь ударяю в дверь.

— Немедленно открой, остолоп! Я миссис Киара Марэ Фейн, я желаю видеть месье Жабьера! Сейчас же!

Мой гневный величественный тон видимо подействовал, раздалось громыхание замка, и вот уже на пороге высился парень в мокрой от пота рубашке, в опущенной руке он сжимал револьвер.

— Мадам Фейн, — заикаясь выговорил сотрудник, — прошу прощения…

— Где Жабьер?! — сверкаю глазами, делая шаг внутрь помещения.

— Господина тут нет, он должно быть уже на железнодорожной станции.

Вот проклятье! И этот собрался удирать! Ненависть, горячая, лихорадочная жгла вены. Я не позволю отнять у меня материнское наследство.

— Во сколько у него теплоход?! — рявкаю так, что несчастный парень подпрыгивает и испуганно пятиться.

— Ве… вечером…

— Конкретнее!

— В семь часов…

Значит, чтобы успеть ему нужен поезд, отходящий в одиннадцать часов, а уже без четверти.

Вихрем слетаю со ступенек и кидаюсь на сиденье.

— Рахул, плачу пятьсот пиастров, если ты домчишь меня до станции за десять минут.

Верный водитель ничего не сказал, но я видела, как блеснули звезды в его черных как индийская ночь глазах. Взвизгнули колеса, автомобиль заревел и понесся по дороге, поднимая столбы белой пыли до самых верхушек деревьев.

Станция