Дикие карты - Говард Уолдроп

— Бедный малыш! — Блайз погладила его по щеке. — Ты хоть вообще ее помнишь?

— Отрывочно. В основном шелест шелка и кружев да запах ее духов. И волосы — как золотистое облако.

Она перевернулась и устроилась калачиком у него под боком.

— А что еще отличает Землю от Такиса?

Ее попытка сменить тему была шита белыми нитками, но он был благодарен ей за это. Разговоры о покинутой семье всегда вызывали у него грусть и тоску по дому.

— Женщины, например.

— Мы лучше или хуже?

— Просто другие. Вы можете ходить везде, где хотите, когда достигаете детородного возраста. У нас никогда бы такого не позволили. Успешное покушение на беременную женщину может перечеркнуть многие годы кропотливого планирования.

— Думаю, это тоже ужасно.

— Кроме того, мы не приравниваем секс к греху. Грех для нас — бездумное размножение, которое может сорвать все планы. Но удовольствие — совершенно другое дело. Например, мы отбираем молодых и привлекательных мужчин и женщин из низшего класса — тех, кто не обладает пси-силой — и обучаем их, чтобы они могли обслуживать мужчин и женщин из знатных семейств.

— А с женщинами из своего класса вы встречаетесь?

— Конечно. До тринадцати лет мы растем и учимся вместе. Женщин изолируют лишь после того, как они достигнут детородного возраста, чтобы уберечь их. Кроме того, мы собираемся вместе на различные семейные мероприятия: балы, охоты, пикники, но все это только в стенах поместий.

— А до какого возраста мальчики живут со своими матерями в женских помещениях?

— Все дети живут с матерями до тринадцати лет.

— А после этого они могут с ними видеться?

— Ну разумеется! Это же их матери!

— Не обижайся. Просто все это для меня очень странно.

Забравшись к ней под рубашку, Tax провел рукой по ее ноге.

— Значит, у вас есть сексуальные игрушки, — размышляла Блайз вслух, в то время как его руки исследовали тело женщины, а она ласкала его твердеющий член. — Звучит заманчиво.

— Хочешь стать моей сексуальной игрушкой?

— А я-то думала, что уже являюсь ей.

Проснулся он оттого, что замерз. Он уселся в постели и обнаружил, что Блайз рядом нет, а покрывала волочатся по полу. За пологом, представлявшим собой длинные нити бус, слышались какие-то голоса. За окнами горестно завывал ветер, бил в стекла, пытаясь отыскать какую-нибудь щелку или трещинку. По спине у него побежали мурашки, хотя в комнате было совершенно не холодно. Низкие гортанные голоса за пологом воскресили в его памяти детские страшилки о не нашедших покоя душах предков, которые вселялись в тела своих прямых потомков. Он поежился и встал с кровати. Бусы негромко зазвенели, смыкаясь за ним, и его взору предстала Блайз: она стояла в центре комнаты и вела жаркий спор сама с собой.

— Говорю тебе, Оппи, нужно разрабатывать…

— Нет! Мы же уже обсуждали это и решили, что сейчас главное — наш прибор. Мы не можем себе позволить отвлекаться на водородную бомбу.

Тахиона сковал ужас. Подобное уже случалось прежде, когда она уставала или была чем-то расстроена, но чтобы до такой степени — никогда. Он знал, что должен отыскать Блайз как можно скорее, или она заблудится навсегда, и усилием воли заставил себя действовать. В два прыжка Tax очутился рядом с ней, прижал ее к себе и коснулся ее разума — и едва не отпрянул от ужаса, очутившись в гуще чудовищного водоворота противоборствующих личностей, каждая из которых пыталась взять верх над остальными, в то время как Блайз беспомощно кружилась в центре. Он бросился к ней, но дорогу ему преградил Генри. Тахион яростно отпихнул его в сторону и окружил ее надежной защитой своего разума. Остальные шесть личностей реяли вокруг них, пытаясь сломить его защиту. Объединенными усилиями они с Блайз загнали Теллера на свое место, аналогично поступили с Оппенгеймером; Эйнштейн удалился сам, что-то бубня себе под нос, а Солк просто казался озадаченным.

Блайз в его объятиях вдруг обмякла, и эта неожиданная тяжесть оказалась слишком велика для его измученного тела. Колени у него подломились, и он с размаху сел на пол. Было слышно, как на улице молочник разносит заказы, и Тахион понял: борьба за Блайз заняла не один час.

— Черт бы побрал тебя, Арчибальд, — пробормотал он, но ругательство показалось ему слишком ничтожным, как и его возможности помочь ей.

— По-моему, ты это сгоряча, — пробормотал Дэвид Герштейн. Рука Тахиона замерла в воздухе. — Конем было бы лучше.

Такисианин кивнул и быстро сделал ход. И тут же ахнул, сообразив, каковы будут последствия.

— Ах ты, плут! Ты обманул меня!

Герштейн беспомощно развел руками.

— Это был всего лишь совет.

Голос молодого человека был мягким и обиженным, но в темно-карих глазах прыгали веселые искорки.

Тахион хмыкнул и заерзал, удобнее устраиваясь на диване.

— Меня очень тревожит, что человек твоего положения опускается до того, чтобы использовать свой дар в столь низменных целях. Ты должен подавать пример другим тузам.

Ухмыльнувшись, Дэвид потянулся к стакану.

— Этот образ я приберегаю для публики. Но уж со своим создателем-то я могу быть тем, кто я есть на самом деле?

— Не надо.

Повисла напряженная тишина: перед мысленным взором Тахиона вновь промелькнули картины, которые он предпочел бы не вспоминать, а Дэвид с преувеличенной сосредоточенностью переставил карманную шахматную доску на микроскопическое расстояние влево.

— Прости.

— Ничего. — Он ободряюще улыбнулся молодому человеку. — Давай продолжим игру.

Тот кивнул и склонился над доской. Тахион отхлебнул из своей чашки кофе по-ирландски и подержал его во рту, наслаждаясь теплом, прежде чем проглотить. Он испытывал неловкость за то, что так резко отреагировал на это шутливое замечание. В конце концов, мальчик не хотел его обидеть.

Он познакомился с Дэвидом в начале тысяча девятьсот сорок седьмого, в госпитале. В День дикой карты Дэвид играл в шахматы в придорожном кафе. Тогда он не заметил у себя никаких необычных симптомов, но несколько месяцев спустя его, корчащегося в конвульсиях, доставили в госпиталь. Тахион боялся, что этот пылкий и красивый молодой человек пополнит собой список безликих и безымянных жертв, но вопреки всем его ожиданиям тот выздоровел. Они установили, что тело Дэвида выделяет сильнодействующие феромоны, которые делали любое сопротивление ему практически невозможным. Он вступил в команду Арчибальда Холмса, получил от очарованной им прессы прозвище Парламентер и продолжил использовать свое сверхъестественное обаяние, чтобы умиротворять забастовщиков, заключать разнообразные соглашения и выступать посредником в общении с мировыми лидерами.