Убить бессмертного, или Электрическая церковь - Джефф Сомерс

Я хотел дрожать, но не мог.

Меня подняли. Потолок приблизился и скользнул в сторону. Неожиданно передо мной возникло лицо Гатца, бледное и восковое, как у монаха, но усталое и блестящее от пота.

- Я сильно на него надавил, Эйв, - выдохнул он. - Не знаю, слышишь ли ты меня. Я сильно надавил. Я буду рядом, буду держать его сколько смогу. Я тебя прикрою.

Его лицо исчезло. Остались только чье-то кряхтение, потолок и боль.

- Давай передохнем, - сказала Мильтон.

Мир накренился, меня опустили на пол. В последний момент рука Гатца соскользнула, и я довольно сильно ударился. Голова перекатилась набок. Если бы я мог, то выругался бы и пополз назад. На меня смотрела Мэрилин Харпер.

Она лежала на полу с удивленным, даже испуганным видом. Ее руки были связаны, локти неудобно скручены. Волосы беспорядочно завесили ее лицо, красное и застывшее. Рот был приоткрыт, глаза выпучились. Во лбу зияла рваная дыра, из которой еще сочилась кровь.

- Жаль девку, - вздохнула запыхавшаяся Таннер. - Этот старик слишком крут, скажи, Супермальчик?

Гатц промолчал.

Харпер сверлила меня обвиняющим взглядом, и я не мог отвернуться. Я слишком долго прожил, цеплялся за жизнь, как эгоист, и к чему я пришел? Я не питал к ней теплых чувств, но она не заслужила пулю в голову от Кейниса Оурела. Такой смерти заслуживал я. Может, это была моя пуля.

Мои кости медленно сгорали дотла, а я ничего так не хотел, как просто отвернуться.

- Ладно, Супермальчик, - выдохнула Таннер. - Железный дровосек уже ждет. Даже правдоподобно, что Кейтса пришили здесь. Потащили, а то мне еще одеваться.

Меня понесли. Я хорошо видел вспотевшее плечо Гатца, слышал его хриплое дыхание и понимал, что моя жизнь в его руках. Если брат Уэст выйдет из-под психодавления слишком рано, он или убьет меня, или оставит медленно умирать. Сейчас все зависело от Кева Гатца. Я не боялся. Я был готов. Я хотел, чтобы скорей наступил конец.

Когда боль сожрала мое зрение и все вокруг почернело, я потерял сознание почти с радостью.

Я очнулся. В голове стояла муть. Вдали гудел ховер, люди кричали и стреляли. Надо мной что-то жужжало.

Красная боль испарилась как вода, но я ослеп. Меня куда-то везли. Мерный топот тяжелых сапог сливался с тихим жужжанием гидравлики. Я не мог вздохнуть, не мог пошевелиться. Я попытался вскинуть руки, закричать, стукнуть в стены своей тюрьмы… Ничего не вышло. Я даже не испугался. Я продолжал спокойно лежать и смотреть в темноту, слушая тяжелую поступь брата Уэста, который вез меня в Вестминстерское аббатство.

Я видел перед собой только глаза Мэрилин Харпер - широко раскрытые, вперившиеся в меня, как двадцать шесть таких же пар глаз. Старик, которого я застал в кафе на Мор-тон-стрит за завтраком; меткий выстрел превратил его нос в кровавую дыру. Братья-близнецы упали обратно в ховер и непонимающе смотрят на меня; их головы окровавлены. Женщина свисает со старой пожарной лестницы, не выпуская из рук пистолетов, - ее стопа застряла между перекладинами; она смотрит на меня, а ее кровь капает вниз. Все они были плохими людьми. Все мертвы. Всех убил я.

Не я спустил курок, но все равно убил Харпер я. Двадцать семь трупов за двадцать семь лет да еще все те копы, что в последнее время попались мне под руку. Сейчас предстоит платить по счетам.

Я прислушался. На самом деле я вряд ли ослеп: я знал, что в маленьком ховере, куда меня погрузили, как всех новообращенных, темно. Я не мог ни двигаться, ни дышать. Каждый мой нерв острым, как бритва, языком по-прежнему лизала жуткая боль. В мозгу крутились схемы и графики, которые мы выцарапывали где попало аккуратным почерком Кита и моими размашистыми каракулями. Скорее всего, меня погрузили в частный транспортный ховер, которые Электрическая церковь использует для перевозки грузов - некрасиво, если монахи, весело посвистывая, будут возить трупы по улицам. У Церкви свои воздушные маршруты, как у всех зарегистрированных религий. Впрочем, остальные вряд ли транспортируют мертвецов.

Я не представлял себе, сколько прошло времени. Вдруг меня пронзил странный приступ ужаса. Потом еще один и еще, пока ужас не превратился в постоянный электрический разряд. Мне хотелось кричать, махать руками и до бесчувствия биться о стены моей крошечной тюрьмы, но я мог только лежать и терпеть издевательства собственного мертвого тела. Если смерть такая, если хотя бы секунду перед бесконечностью будет такой ужас, я первый в очереди на монахизацию.

Раздалось громкое клацанье. Ховер загудел сильнее. Я ничего не чувствовал, но звук узнал: мы, видимо, пошли на посадку. Я мысленно представил себе Вестминстерское аббатство. Стена из старого камня, как сломанная кость, торчит из земли среди большого двора, огороженного толстой стеной. Рядом со стеной - посадочная площадка. Все остальное - под землей. Как только мы сядем, меня закатят на огромную конвейерную ленту и всосут внутрь этого огромного сооружения. Я представлял свой путь как красную линию, которая кончается в одной из маленьких квадратных камер - пунктов приема трупов. Оттуда трупы перевозят на конвейерах в огромный центр обработки, где их крошат и шинкуют. По словам Уэста, этим занимаются в основном дроиды.

Если все пойдет по плану, я не двинусь дальше маленькой камеры. А потом выйду оттуда уже по своему выбору. Возможно, этот выбор катастрофически неправильный, но хотя бы мой.

Прошла вечность. Через омертвевшие нервы пробежал поток боли. Наконец я двинулся с места. Судя по тому, как меня колотило о стенки переносного гроба, тело положили на конвейер. По плану, брат Уэст должен быть рядом, недвижный и слегка ухмыляющийся непонятно чему. Он говорил, что процесс всегда происходит одинаково, что это машина, а я винтик. Сейчас он должен стоять наготове со шприцом, чтобы вернуть этот винтик к жизни.

Движение прекратилось. Где-то загудело; послышались слабые голоса. В мой контейнер врезалось что-то тяжелое. Скрежет, мерное покачивание. Я видел только собственные веки. В теле снова вспухла боль. Колючая рыба раздулась, пронзая каждую кость одновременно, пока мне не захотелось выцарапать себе глаза, чтобы стало легче.

Когда крышку сорвали, я даже этого не понял, потому что смотрел в черную стенку контейнера. В моем мозгу осталась одна мысль. Она мигала и горела ярко-красными буквами: «Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня! Выпустите меня! Выпуститеменявыпустите меня!»

Меня перевернули. В глаза впился резкий свет. Надо мной наклонилась улыбающаяся харя брата Уэста. Он стоял так близко, что я должен был почувствовать тепло его дыхания, но, конечно, не почувствовал. Он завис надо мной в своих темных очках. Пауза затянулась.