Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Но нищенствовать она всяко не будет, а там и правда замуж выйдет?

И пятнадцати минут не прошло, как она вышла на улицу — и едва в кровь не наступила. Лежал рядом с шатром ее хозяин — и из истыканного саблями брюха уж и кровь не текла, только мухи роились. Таня смотрела долго, с удовольствием, впитывала каждую подробность…

А потом плюнула на труп.

— Туда тебе и дорога, мразь!

Огляделась пристальнее…

Трупы валялись повсюду, но плакать по этому поводу Таня не собиралась, она бы и еще парочку добавила с удовольствием. Например, старшую хозяйскую жену, Хатию, которая постоянно отвешивала девушке пощечины за глупость и неумелость, а на самом деле просто ревнуя к мужу. По поселку споро сновали русские и башкиры, увязывая, что поценнее, и грузя на телеги. Теперь им предстоит путь в Азов, а там сдадут все по описи — и барахло, и рабов — и опять на охоту. Кое-что, конечно, пряталось по карманам, но без особого энтузиазма — не первое селение грабили, успели трофеев набрать. Да и знали, что карманы им никто выворачивать не будет. Ежели за что и будет ругаться Ордин-Нащокин, который занимался пленными, так это за обиду, учиненную православным. Но их-то и не обижали. А татары…

Пожировали?

Хватит!

Могли и прирезать, и позабавиться, и татарских женщин прямо на улице разложить да по кругу пустить… а чего, ежели кровь после схватки в жилах кипит?

Таня осторожно обходила такие развлечения, крадясь в тени шатров, пока не добралась до телег, где ей и кивнул один из русичей.

— Рабыня? Звать как?

— Таня, — попробовала женщина свое вернувшееся имя. Никогда она себя больше не позволит называть Тангуль. Никогда!

— Иди сюда, Танюшка, с детьми поедешь.

— С детьми?!

— А то ж, — мужчина улыбался. — Не убивать же малышню, а и оставлять тоже нельзя. Потому государь и распорядился — брать малышей на Русь и растить из них православных воинов.

Таня только ахнула.

— Из татарвы поганой?

— Так турки-то растят — из детей православных своих янычар. Чем мы хуже?

Таня пожала плечами. Безумный был разговор, но только для нее, а мужчина-то уже не первый раз и не первой бабе объяснял, смотрел даже чуть устало.

— Тебе все равно до Азова ехать — вот и отработай. Пригляди за малышней, сказки им расскажи, нашему языку поучи… справишься?

— Дома за малыми ходила…

— Ну и здесь походи, для родной земли же стараться будешь. А мы не обидим, я пригляжу.

— Спаси тебя Бог, дяденька. А как звать тебя?

— Федотом кличут. А прозвище — Оглобля.

Таня робко улыбнулась. Мужчина, и верно, чем-то похож был — длинный, весь в рост ушел, зато тощий, как щепка.

— Телегу мою запоминай, да вот этих детей…

Таня поглядела. Лежали в телеге трое малышей, почти грудных…

— Дяденька Федот, так не доедем мы с ними, молоко нужно…

— Сейчас поищу им чего. А ты садись пока, обустраивайся, ежели что еще понадобится — скажешь.

— А то как же, дяденька Федот. Молоко обязательно, тряпки на пеленки, без них никак, крупа хоть какая — кашу сварить…

— Будет.

И ушел в темноту. Таня неловко перекинула ногу через бортик телеги, полезла, подумала, что стоило б в шатер возвратиться за подушками. Но это она лучше дядьку Федота попросит, а сама сейчас отсюда ни за что не уйдет. Мало ли что, мало ли кто…

Интересно, что с ее бывшими хозяевами?

Хотя… какая разница?

Она еще расспросит дядьку Федота, она еще много чего сделает, но это — потом.

Азов, Царицын… Русь-матушка! Дом родной и любимый…

Таня мечтательно зажмурилась.

Воля!

Софья тоже не скучала в Москве. Не успели ребята уйти в поход — умер патриарх Иоасаф. Выбрал время!

Этим мужчиной Софья была более чем довольна. Хоть и выбрали его в качестве буфера, но ведь справлялся!

И раскол кое-как придерживал, и негативные настроения в среде духовников давил, как мог. А вот кого теперь?

Алексей Михайлович уже жене обмолвился насчет Питирима… с другой стороны — а будет ли толк?

Стар уже товарищ, болен, заговаривается… но нет равновесия у церковников. Может, и пусть пока побудет Питирим, а Софье надо было теперь списки поглядеть — и подумать, кто сможет аккуратно и осторожно провести Русь между двумя канонами в тихую заводь.

Был вариант с Иоакимом, но что не нравилось Софье — слишком этот товарищ дружил в свое время с Матвеевым. Тут уж одно из двух. Либо товарищ — черная овечка, либо — лизоблюд. И то и другое достаточно плохо. Пообщаться бы с ним… только вот высшие церковные чины с царевнами в непринужденной обстановке не пересекаются. Так что выход один — соглашаться на Питирима и дать Аввакуму задание — приглядеть кого поприличнее. Так, чтобы умел смотреть на два горизонта, а не в одну точку.

А в остальном все было тихо-спокойно.

Бояре не вякали, Милославские не воровали больше нормы, маленький Володя рос как на дрожжах, Любава была жива-здорова. Даже пакостный старец Симеон — и тот покамест притих, понимая, куда его пошлют с любыми предложениями. Война же, да и отец за сына волнуется…

Пришло письмо от Марфы — сестрица благодарила за помощь. Пришло письмо от Михайлы Корибута — тот вообще растекался от счастья. Не рассчитывал мужчина на такое, чего уж там, не верил…

Скорее понимал, что пока может один остаться перед турками, а страна-то не выдержит. Да, вот так оно в политике. Все друг другу клянутся в вечной дружбе, а вот как надо руку протянуть… и куда чего девается? Сразу у всех то понос, то золотуха, то лишай, то почесуха…

Но Алексей Михайлович зятя не бросил.

Писал Ордин-Нащокин, писал и о том, что направит к ней еще мастеров, кое-каких учителей и вообще интересных людей. Благодарил за зелье, интересовался, нельзя ли еще получить… надо было опять озадачить сэра Исаака, чтобы к весне еще пара десятков килограммов зелья была. Но ведь дело-то хорошее! Крым брать надобно! Такая корова нужна самому!

А еще Софья переживала за брата. Ну и за сестру тоже. Окажись Марфа в турецком плену — ничего особо страшного ей не грозит. И статус, и характер, и навыки — все есть. Но сколько ж труда даром пропадет?

А Алексей?

Там такое войско, а ведь он не станет отсиживаться за чужими спинами — и ничего-то она сделать не может.

Или может?

Здесь — приглядеть за школой. Ну и по мере сил повлиять на политику. А в остальном — делай, что должна, и будь, что будет. Самое главное она сделала для брата. Она дала ему шанс. Но не мало ли?

Это она может узнать только по результатам военных действий.

Пятнадцатое августа 1672 года…

Ян Собесский смотрел со стен на турецкое войско. Сначала появились всадники. Конные татары Селим Гирея. Потом горизонт покрылся черными точками. А потом они приблизились — и стало видно, что все это люди.

Хоть и не стоило, но Ян втихорца перекрестился под плащом. Страшновато…

Вот сейчас вся эта волна нахлынет, будет биться о стены — и рано или поздно…

Но Каменец защищать было удобно. Сам Старый город, который расположен на возвышении, был сейчас как следует укреплен и хорошо оснащен пушками. Новый же город планировалось сдать и садиться в осаду, коли так получится. Были уже подготовлены все возможные ловушки. Была укреплена напольная часть Нового города, но не так чтобы уж сильно. Новые пушки сосредоточили в Старом городе. В Новом же было то, что не жалко будет и врагу сдать — мучайся, гад, с такими трофеями! На и подавись!

Ян и не рассчитывал удержать Новый замок. Но и сдавать его без боя не собирался. А потому укрепляли его именно так, как надо было Собесскому. Этим занималась примерно половина его войска. Вторая же половина, под командованием Лянцкоронского, устраивала туркам сюрпризы, используя, где только можно, рельеф местности.

А в остальном…

Полубастион Святого Михаила отдать Мыслищевскому, Святого Юрия — Гумецкому. И дать каждому по пятьсот человек под командование. Эти справятся.

А вот Старый замок…

Длинную южную сторону держал Лянцкоронский. Укрепили Папскую и Ласкую башни. Западную же часть поделили между Владиславом Вонсовичем, который закрывал Новую Западную и Денную башни, и майором Квашиборским, которому доверили башню Рожанка.

Зазвенели колокола.

Это краковский епископ Анджей Тшебинский служил молебен о даровании победы над язычниками. Придя с добровольцами в количестве пятисот человек, он так и остался в Каменце, сказав, что в Кракове и без него найдется кому помолиться. Защитники это оценили…

Пока татары перемещались под стенами, создавали массу, то подступали почти вплотную, так и вынуждая сделать хоть один выстрел, то наоборот, горячили коней, отходя от стен. Кричали что-то оскорбительное, пугали…

Ян не шевелился. Это все было нормально. Напугать, ошеломить, предложить сдачу… только вот ему отступать некуда.