Козырная дама - Татьяна Михайловна Соловьева

Елизавета знала, так у Андрея обычно начинается приступ хандры, и, если он скатится в очередную истерику, спрячется в норку, закроется в своей квартире, она его оттуда не выцарапает долго, пока Андрей не появится сам.

«Господи, еще и это на мою голову! Только бы не сейчас!» — с раздражением подумала Елизавета. Остаться без помощника, пусть и такого слабовольного, ей сейчас не хотелось.

Александр Ворбьев страстно, словно о любимой женщине, мечтал о том, что когда-нибудь у него будет достаточно денег. Он плохо представлял себе, какая сумма может считаться достаточной, цифра менялась всякий раз, когда Ворбьев об этом думал. Но он знал точно — только деньги дают силу, власть, свободу слов и поступков. О том, какое применение он найдет обретенной власти, какие поступки совершит, какие слова скажет миру, Ворбьев не задумывался пока. Пока он делал деньги теми способами, которые ему были доступны.

— Некрасиво, Сашок, быть таким жадным! Это плохое качество, может погубить человека, — частенько говаривал ему Эстет. — Тебя тоже может погубить, хоть ты и считаешь себя ловким, вертким и мудрым, как змея. Но ты не змея, Сашок, ты всего лишь маленькая змейка…

Лет пять назад Ворбьев впервые пришел к Эстету. Пришел, чтобы сообщить, что банда Сизого, которая тогда была в городе одной из самых могущественных, собирается с ним расправиться.

— Безусловно, вы уважаемый в определенных кругах человек, — сказал тогда Ворбьев Эстету, — но есть силы, которым не нравится ваше положение, и потому вам лично, вашим друзьям и знакомым, — на последних словах он сделал особое ударение, — угрожает опасность.

— Почему вы решили мне это сообщить? — настороженно спросил Эстет, намек на друзей и знакомых ему не понравился, как не понравился и тон, которым говорил посетитель, — слишком доверительный, даже фамильярный, будто они были старыми близкими друзьями.

— А почему бы мне этого не сделать? — вопросом на вопрос ответил Ворбьев. — Почему не предупредить хорошего человека, не рассказать ему то, что может его заинтересовать?

— Вот как? — иронично ухмыльнулся Эстет. — А вы не допускаете, что меня не интересует ни ваш Сизый, ни его банда?

Ворбьеву хотелось ответить, что он не только не допускает, а точно знает — банда Сизого Эстета интересует, и даже очень. Но он не ответил, впервые почувствовав ту предательскую слабость в ногах, которая всегда будет накатывать на него при встрече с Эстетом.

Эстет вполне мог выгнать тощего, лопоухого фээсбэшника, ведь не исключено, что его визит лишь провокация ФСБ, руководит которой человек вредный, враждебный Эстету, но интуиция подсказала, делать этого не стоит. Если парень сумел узнать, кто скрывается за прозвищем Эстет, — а об этом в городе знают лишь единицы, — то не так уж он прост и, пожалуй, стоит к нему присмотреться.

Не пренебрег Эстет и предупреждением и однажды, в день, который тоже был назван Ворбьевым, убедился: подготовка, проведенная к встрече с Сизым, оказалась далеко не лишней.

Потом Ворбьев возникал еще несколько раз и, удивляя Эстета своей осведомленностью, рассказывал занятные вещи о криминальной жизни города, о подробностях разборок между группировками, о разговорах бандитских авторитетов, их планах и намерениях.

Так Ворбьев добился своего — Эстет почувствовал острую потребность в бывшем фээсбэшнике, который, не поладив с начальством своего ведомства, болтался без работы, и сделал его своими глазами и ушами. Это открывало перед Александром Ворбьевым новые горизонты, за которыми его ждали большие деньги, и не только деньги.

Ворбьев, несомненно, был человеком недюжинных способностей, уж коли ему с такой запоминающейся внешностью удавалось оставаться незаметным и добывать любую тайную информацию. Но и амбиций у него хватало. Это Эстет понял чуть ли не с первых встреч. Но об истинной величине тщеславия, скрывающегося за тщедушной, неприглядной оболочкой Ворбьева, не догадывался никто.

А мечтал он стравить между собой различные группировки в городе, ослабить их стрелками и разборками. Нет, он не собирался, под шумок, сколотить свою банду и захватить власть в городе. Не это привлекало Ворбьева. Цель его вообще не была материальна, им двигало всего лишь желание потешить собственное самолюбие, какое-то нездоровое, воспаленное стремление топнуть ножкой, подбочениться — а вот, дескать, я какой!

Но не дано было Александру Ворбьеву ни подбочениться, ни топнуть ножкой. Как и предполагал проницательный Эстет, подвела его все-таки жадность, погубила. Не будь ее, может, и не узнал бы хозяин, что Ворбьев водится с Вагитом, злейшим врагом Эстета. Для него, считавшего себя истовым патриотом, словно острый нож в сердце была даже мысль, что на российской территории царствуют чужаки.

О верзиле с телячьими глазами, хозяине замечательной квартиры на Пушкинской, Ворбьев узнал случайно. Навестил его как-то дальний родственник Ленька Кичигин, перебравшийся ныне в Тамбов, и за бутылочкой вина рассказал о своем однокласснике, ставшем после смерти матери владельцем потрясающей квартиры у центрального парка.

Ворбьев быстро просчитал, какие деньги можно выручить, если продать эту квартиру, и предложил Фогелю вместе провернуть несложную операцию, которую сам же и разработал.

Да, наверное, если бы не было этой квартиры, Эстет так и не узнал бы о предательской встрече Ворбьева с Вагитом, состоявшейся в ночной аллее неподалеку от дома, в котором жила Зоя Иннокентьевна Белобородова, завуч двести первой школы.

Но квартира была. И Зоя Иннокентьевна, вынужденная в поисках обидчиков племянника носиться по городу, по казино и барам, организациям и учреждениям, милициям и прокуратурам, узнала о тайной встрече и рассказала, что называется, всему городу.

Узнал о ней и Эстет.

Узнал и совершенно справедливо посчитал предательством.

А предательства он не прощал никогда.

Предателей судил жестоко. Суд не был примитивным, бандитским: «Ах, так, получай пулю!» — Эстет не любил грубой работы. Его судилища были как настоящие — с адвокатом, прокурором, судьей, присяжными заседателями. Впрочем, как бы ни обставлялись они, карал или миловал Эстет самолично, и только от него зависел приговор, который для предателей был лишь один — высшая мера. Хотя при других обстоятельствах Эстет своих ребят не обижал, даже баловал, — не скупясь, наделял квартирами, машинами, земельными участками, которые ему частенько преподносили в подарок банкиры, президенты промышленных и торговых компаний, владельцы ресторанов, автосалонов, заправочных станций, да мало ли кто таким образом спешил засвидетельствовать уважение хозяину города.