Равнина Мусаси - Доппо Куникида

будем есть? Пойми, я не хочу ничего особенного, но и так жить больше нет сил. Ведь мы же нищие. Понимаешь ты это?

Исо молчал.

— Разве мы думаем о чём-нибудь, кроме хлеба? Бывает в этом мире, что умирают и от голода, но кто живёт только мыслями о еде? Это слишком тяжело. — Вытерев рукавом слёзы, она продолжала: — Разве ты плохой работник? Или семья большая? Нас всего двое, а живём так бедно… Да не только бедно. У нас никогда и приличного жилища-то не было, все такие вот чуланы.

— Ну, завела, — оборвал Исо, даже не взглянув на О-Гэн, и начал сердито выбивать трубку.

— Злишься, ну и злись сколько хочешь, а я тебе всё равно всё выскажу.

— Удивила. А кому нравится бедность?

— А если не нравится, так что же ты каждый месяц по десять дней гуляешь? Ведь если бы ты не пил, не развлекался ещё кое-чем, а работал что есть сил, может, и не жили бы так бедно.

Исо молчал, уставившись на догорающий уголь.

— Если бы у тебя было сердце, то ты хотя бы «хакари» покупал… — И О-Гэн, упав на постель, зарыдала.

Исо вдруг вскочил и выбежал на улицу. Стояла тихая, безветренная погода. Луна лениво глядела на землю, а мороз был такой, что хоть бегом беги. Исо прибавил шагу и вскоре очутился на дороге в Синкай. Пройдя с полкилометра, он свернул в дом своего дружка Киндзи. До десяти часов проиграл с ним в шахматы, а уходя домой, попросил одолжить хотя бы одну иену. Но у Киндзи перед получкой денег не оказалось.

Возвращаясь, Исо проходил мимо ларька, где продавался уголь, сакэ, дрова и другие товары. Именно здесь Оба покупали дорогой уголь, а О-Гэн — дешёвый. В районе Синкай лавки закрываются рано. Была закрыта и эта. Исо подошёл ближе, потоптался немного на месте, затем быстрым движением взвалил на плечи мешок с углём, один из тех, что стояли под навесом ларька, и поспешил огородами домой.

Вернувшись, Исо сбросил мешок на пол, но утомлённая слезами О-Гэн, хотя и лежала с открытыми глазами, не обратила на него внимания. Её теперь ничто не трогало, она не пошевелилась и тогда, когда Исо, лёг рядом.

На следующее утро, заметив мешок, О-Гэн спросила удивлённо:

— Исо-сан, откуда это?

— Купил, — ответил тот, не поднимая головы. Он всегда вставал прямо к завтраку.

— Где это ты купил?

— Не всё ли равно?

— Разве трудно ответить?

— У Хакко.

— Что так далеко?.. А я сегодня за рис отдам последние деньги.

Исо поднялся:

— Ты сама жаловалась, что даже «хакари» не могу достать. Вот я и пошёл сначала к Киндзи, но он сам сидит без гроша. Потом к Хакко, попросил у него одолжить на уголь. А он хвастливо говорит: «Иди возьми у меня в лавке один мешок». Ну я пошёл и от его имени взял. Как ты думаешь, дней на пять хватит?

— Конечно, — радостно ответила О-Гэн. Она хотела было продолжить разговор, но вовремя вспомнила про завтрак и лишь добавила: — Не только на пять — на десять растянем.

Вчера, после того как убежал Исокити, О-Гэн много передумала и решила, что заставит Исо работать больше, а сама перестанет унывать и займётся каким-нибудь делом. Соседей избегать не будет, не то они, чего доброго, заподозрят её.

Приготовив Исокити завтрак, О-Гэн проводила его, немного перекусила, прибрала со стола, взяла вёдра и отправилась к колодцу.

Как раз в это время О-Киё и О-Току вышли во двор. Заметив О-Гэн, О-Киё спросила:

— Что это с вами? Вы так побледнели!

— Что-то нездоровится. Вчера, вероятно, простыла.

— Смотрите, осторожнее.

А О-Току даже не кивнула. Когда О-Гэн изменилась в лице, заметив, что мешки с углём убраны со двора, она злорадно ухмыльнулась. О-Гэн, уловив насмешку, бросила в её сторону ненавидящий взгляд. О-Току только этого и ждала. Война была объявлена, и поток язвительных насмешек готов был сорваться с кончика её языка, но рядом стояла О-Киё. Как раз в это время во двор вошёл молодой человек лет восемнадцати из лавки Масуя, той самой, из которой Исокити утащил вчера уголь.

— С добрым утром! — поздоровался он. Увидев, что мешки куда-то исчезли со двора, он поинтересовался:

— Скажите, а куда это делся ваш уголь?

О-Току только и ждала этого момента:

— Да мы, знаете, перенесли его в дом. Во дворе, оказывается, небезопасно. Ведь уголь теперь денег стоит. — При этом она не переставая смотрела на О-Гэн.

О-Киё нахмурилась. О-Гэн же, набрав воды, направилась было обратно, как вдруг услышала:

— Я с вами вполне согласен. Очень даже опасно. У нас вчера из лавки целый мешок украли.

— Да что вы говорите? — удивилась О-Киё.

— Да, он стоял под навесом.

— А какой, интересно, сорт? — спросила О-Току, не отрывая глаз от О-Гэн.

— Высший — «сакура».

О-Гэн, стиснув зубы и пошатываясь, вышла за калитку. Войдя в сени, она оставила ведро и опрометью бросилась к мешку. Раскрыла и невольно вскрикнула:

— «Сакура»!

О-Току за её поведение порядком влетело от бабки и от хозяйки. О-Киё же, волнуясь, что солнце уже село, а О-Гэн не показывается, решила навестить её и справиться о здоровье.

В доме Уэкия стояла мёртвая тишина. Соседка несколько раз позвала О-Гэн, но ответа не последовало… Предчувствуя что-то неладное, О-Киё раздвинула сёдзи и ужаснулась. Посреди прихожей, на поясе, перекинутом через балку, висел труп О-Гэн. Её ноги почти касались мешка с углём и, казалось, слились с ним в одно.

Два дня спустя бамбуковую калитку сломали. Вскоре зарос и проход.

А через два месяца Исо нашёл себе новую жену, которой было столько же лет, сколько и О-Гэн. Живут они в деревне Сибуя, но всё в таком доме, похожем на хлев.

1908

ДВА СТАРИКА

Была ранняя осень. Старик Исии сидел на лавке в парке Хибия и отдыхал. Ему было шестьдесят лет, но выглядел он бодрым и довольно крепким.

Солнце клонилось к западу, вокруг летали стрекозы, словно носимые ветром, хотя ветра и не было, и их трепещущие крылышки отливали красноватым блеском. Старик, помаргивая, глядел на них. Глядел, но не видел. Казалось, он ни о чём не думал.

Мимо старика проходили люди — старые и молодые, больные и здоровые. Никто не обращал на него внимания, да и ему было всё равно — человек ли прошёл, собака ли пробежала. Эти прохожие