Мемуары - Теннесси Уильямс

Думаю, что я, как обычно, переживал очередное affaire de coeur[64].

Когда я расстался и Риме с Рафаэлло, мы с ним договорились, что я вернусь следующей осенью, а до этого буду посылать ему ежемесячно по сто долларов.

От одной очаровательной молодой леди, с которой я подружился во время репетиций в Лондоне, Марии Бритневой, ныне леди Сен-Жюст, я получил все лондонские рецензии. С Марией я встретился у Джона Гилгуда, и мы немедленно сошлись друг с другом. Она была тогда девочкой очень привлекательной, на три четверги — русской, на четверть — англичанкой. Они с матерью обеднели, существовали на жалкие заработки мадам Бритневой от переводов русской литературы, и на столь же жалкие доходы от случайных ролей Марии. Мы стали близкими друзьями и остаемся ими до сих пор — она была честной и прекрасной, такой и осталась, Актрисой она была, пока не вышла за лорда Сен-Жюста.

(О Марии я еще напишу — попозже.)

Мария выслала мне все лондонские рецензии, они были очень хорошими для миссис Хейз и плохими для пьесы. Помню, одна из них называлась: «Хорошо сыгранная плохая пьеса».

Меня это не особенно удивило — я видел и репетиции, и брайтонскую обкатку.

Примерно через неделю после премьеры — мне предстояло вернуться в Штаты на нью-йоркскую постановку пьесы «Лето и дым» — я ненадолго заехал в Лондон. Гор Видал последовал за мной. Мы неплохо провели время, несмотря на уныние в театре. Я увидел спектакль — он был плох, как я и ожидал. Со «Зверинцем» трюки не проходят. Его необходимо играть и ставить честно и более чем компетентно.

В Англии был и Трумэн Капоте. На «Куин Мэри» мы с ним вернулись в Штаты, и это было шумное и веселое плавание. В те дни лучшую компанию, чем Трумэн, найти было нельзя. Он не жаловался. Он не жаловался злобно. Зато был полон фантазий и проказ. Так, мы с ним ходили по коридору первого класса, собирали мужские туфли, выставленные для чистки, и перемешивали их, а затем расставляли у дверей совсем не на своих местах.

А тут еще этот англиканский епископ-алкоголик.

Я не в очень хорошем настроении сегодня утром из-за вчерашнего «обсуждения» после представления «Предупреждения малым кораблям». Я предпринял неудачную попытку удержать публику чтением одной из моих лучших одноактных пьес, «Замороженный стеклянный гроб», обожаемой Полем Боулзом. Я предупредил, что пьеса довольно тяжелая, поскольку в ней идет речь о судьбе пенсионеров, очень старых, живущих в отеле под названием «Понс де Леон» в Майами. Я попросил публику, если пьеса не вызовет у них интереса, не стесняться, а уходить. К моему разочарованию, этому совету последовала большая часть публики.

Однако среди тех, кто остался, был мой старый друг режиссер Хосе Куинтеро со своим верным Никки. Мы поужинали у П. Дж. Кларка.

Возвращаюсь к уже упомянутой истории о Трумэне Капоте и пьянице англиканском епископе на «Куин Мэри», произошедшей в конце лета 1948 года.

Едва мы отплыли от Саутхемптона, как Трумэн начал замечать, что представительный и осанистый епископ неожиданно возникал почти везде, где был и он. Я тоже это заметил. Стоило нам только сесть за стойку бара, как являлся епископ, причем не такой ровной походкой, какую можно было бы ожидать при абсолютно спокойном океане и мореходных качествах нашего судна. Тусклым боязливым взглядом он обводил бар. И тут глаза его зажигались — он замечал малыша Трумэна, скрючившегося за стойкой в надежде избежать внимания сановного клирика. Не везло — никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах. Епископ неизменно обнаруживал нас, уныние исчезало с его круглого лица, и он плюхался на ближайший к нам с Трумэном табурет у стойки. А если мы были за столиком или сидели в кинозале, он плюхался или взбирался (без приглашения, излишне говорить) на ближайшее сиденье. Так продолжалось половину плавания.

Страшная конфронтация между епископом и Трумэном надвигалась неминуемо и наконец ударила, как небесный гром.

Мы с Трумэном сидели визави за столиком на двоих в обеденном салоне. Внезапно, как привидение, возник епископ, поставил между нами стул и начал втягивать нас в разговор. Разговор этот пошел совершенно не на евангельские мотивы. В обычном смысле этого слова. Трумэн объявил, что его совершенно не интересуют никакие церкви и никакие секты.

И после этого начал пристально рассматривать массивное епископское кольцо.

— Вы знаете, — нежнейшим голосом медленно произнес он, — мне всегда хотелось иметь епископское кольцо.

Епископ снисходительно хрюкнул.

— Епископское кольцо может носить только епископ, — кажется, именно так он ответил.

— А я не знал, — отпарировал Трумэн, — мне всегда казалось, что я смогу найти такое в ломбарде, заложенное каким-нибудь лишенным сана епископом.

Он растянул это «лишенным сана епископом» таким образом, чтобы не оставалось никакого сомнения, кого он подразумевает. Епископ покраснел больше обычного, извинился, что вынужден покинуть стол, и до конца путешествия его назойливое присутствие нас больше не беспокоило.

Путешествие закончилось в гавани Нью-Йорка. Нас встречала Марго Джонс. Она уже нашла для меня квартиру, и, по-моему, это была самая приятная из трех или четырех квартир, что я занимал в разные годы в Нью-Йорке. Ее проектировал и украшал ныне известный скульптор Тони Смит, мой близкий друг с 1941 года — я был свидетелем на его свадьбе с Джейн Лоуренс певицей, в 1943 году, когда «работал» на МГМ где Джейн снималась в злополучном фильме, чуть не разрушившем ее карьеру. Во всяком случае, мы стали — и остаемся поныне — близкими друзьями.

Квартира располагалась на Восточной пятьдесят восьмой между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Дом был трехэтажным, кирпичным, фасад выкрашен в серый и белый цвета. Интерьер квартиры на первом этаже — творение Тони, он создал ее для своего старого друга, Баффи Джонсона, художника. В центре квартиры была гигантская мастерская высотою в два этажа. Позади нее находился маленький дворик, засаженный экзотическими растениями, орошаемыми маленьким фонтаном. Там поддерживалась низкая температура, и стеклянная стена, которая его окружала, всегда была запотевшей — из мастерской и спальни это выглядело, как садик в подводной лодке. Спальня была само очарование. По гороскопу Баффи был Водолей, и в спальне все было связано с водой. Большой освещенный аквариум, множество морских ракушек, украшения из мореного дуба, старые рыболовные сети. Кровать была огромной и сказочно удобной — идеально разработанной для того вида деятельности, которое в самое ближайшее время ее ждало…