Садовники Солнца (сборник) - Леонид Панасенко

Надсадно выла сирена биологической тревоги.

На смотровую палубу и во все отсеки Станции хлынули ледяные потоки кислорода, насыщенного комплексом стимуляторов.

Ступая нетвердо и тяжело, Илья ходил между людьми, вглядываясь в их растерянные лица, и никак не мог сообразить, куда подевалась его маленькая Поль, его одуванчик, существо настолько драгоценное, что смутную мысль о возможной беде он отогнал как невозможную.

— Я же здесь, — позвала его Полина. — Ты что, забыл? Тебе плохо?

Голос шел откуда-то сверху. Он поднял взгляд, но не сразу понял, почему лицо любимой плавает над ним в объеме изображения да еще рядом с грозным пылающим шаром звезды. Глаза Полины после болевого удара выцвели, она машинально оттирала с рассеченного подбородка кровь.

— Успокойся, милый, — сказала она, кривя губы. По-видимому, отголоски чужой боли все еще звучали в ее сознании. — Все обошлось, все живы-здоровы. У Юргена, правда, шок, но он скоро придет в себя.

Илья кивнул ей, улыбнулся и вызвал Крайнева.

— Федор Иванович, — попросил он, превозмогая головокружение. — Переключите на меня общую связь.

— Вы все решили? — спросил руководитель Станции.

— Да, решил, — твердо ответил Садовник, и слова его облетели все закоулки «Галактики». — Мы уходим, друзья. Немедленно и безоговорочно. Полномочия у меня на этот счет простые — разум и совесть.

Илья сделал паузу, обвел взглядом знакомые лица. В большом объеме изображения появились десятки видеоокон — его слушали, за ним наблюдала вся Станция.

— Мы, — продолжал Илья, — предположительно нашли путь к пониманию Окна, как некой гигантской энергетической системы. Система эта принадлежит другой вселенной, случайно приоткрывшейся нам. Мы смутно догадывались, а теперь наконец убедились, что амебы не хозяева ее и даже не посланцы хозяев, а нечто непонятное для нас, выполняющее, однако, вполне понятную роль в Окне. Их функция — защита. Действия амеб ясно показали, что наше присутствие в Окне крайне нежелательно. Наша Станция — инородное тело для этого мира. Более того, мы — активный раздражитель. Чужая Боль, отголоски которой воспринимали Лоран и Шварц, — следствие нашего присутствия в Окне. Сегодняшний эксперимент убедительно доказал это. Прямое воздействие на звезду вызвало немедленную ответную реакцию. И реакция эта теперь известна нам всем…

Илья помедлил, будто собирался с мыслями.

— Я не хочу сейчас гадать о сущности чужой Боли. Это уводит в такие дебри, где нет и намека на истину. Живая звезда? Возможно! Сверхгигантская космическая медуза? И это возможно! Целый мир, обладающий чувствами, живой и неделимый? Кто знает? Короче, возможно все, что способно испытывать боль. Мы не можем пока и не знаю сможем ли в будущем заглянуть в эту маленькую щелку и определить, чем или частью чего является псевдотуманность Окно в иной вселенной. А раз так, надо уходить! Великий Гете давным-давно говорил: «Чего не понимают, тем не владеют». Мы же, ничего не понимая, пытались хозяйничать в Окне, пытались владеть. И причинили… Мне даже страшно подумать, что мы по неведению могли причинить иному миру боль!

Станция уходила.

Мелкая вибрация проникла даже сюда, в жилые каюты, и у Ильи возникло странное ощущение: будто Станция вовсе и не станция, а огромное животное, все ускоряющее свой бег, чтобы в какое-то из мгновений взвиться в прыжке. Ощущение не исчезало, хотя Илья, как и все остальные, знал: прыжка не будет.

Станция уходила из Окна с тем, чтобы лечь в дрейф у его границ и продолжить исследования. На совещании, которое закончилось полчаса назад, было оговорено: кроме обычных наблюдений, остается в силе и расширяется программа зондирования, так как амебы, очевидно из-за крошечных размеров зондов, этими разведчиками человеческого разума пренебрегали.

— Ты улетаешь с «Бруно»? — спросила Полина. Она сидела на низкой тахте, опершись подбородком о колени. Взгляд у нее был усталый и грустный.

— Завтра, — ответил Илья.

— Я тоже улетаю, — Полина решительным движением отправила золото волос за спину. — Завтра. С тобой.

Илья стремительно пересек каюту, опустился перед Полиной на колени, чтобы лучше видеть, что творится сейчас в зеленых глубинах ее глаз.

— И это говоришь ты? Женщина, привыкшая быть свободной и сильной? Считающая, что любовь расслабляет?

Полина молча потянулась к нему, и Илью вновь захлестнул тонкий и несравненный аромат. Любимая пахла молоком, травой и еще бог знает чем — сладко, волнующе, знакомо.

— Разве ты не понимаешь, что о музыке говорят только до тех пор, пока не зазвучит первая скрипка… Так и со мной… После всего, что было, после четвертой боли, ты мне однажды приснился. Я проснулась вдруг от ужасной мысли, что настанет какой-то день — и ты улетишь, а меня раздавят месяцы ожидания. Месяцы без жизни. Мертвые месяцы. Я вскочила с постели и побежала к Крайневу, чтобы сказать ему: на Станции больше нет врача. Я поняла тогда, что думаю о тебе, о себе больше, чем о других. А в космосе — ты же знаешь это — так нельзя. Я сказала ему, что улетаю. Немедленно. С тобой! Старик, — да, да, ему уже сто сорок шесть, — хлопал глазами и, казалось, не понимал мою сумбурную речь.

— И что он тебе сказал?

— Ничего, — Полина вздохнула, расслабилась. Голова ее откинулась назад. — Ничего, — прошептала она. — Рассмеялся, поцеловал меня и ушел в свою каюту. Я тогда почувствовала, что все слова мои и мысли умные опали с меня, как листья с деревца. А ты говоришь о свободе!

Все — былые волнения и страхи, чувство бессилия перед лицом тайны и яростное желание познать ее, опасность и боль — все это ушло от них. Ушло легко и просто, как вздох облегчения. А еще ушло то, главное, скорей всего даже неосознанное, — ощущение абсолютной чуждости окружающего мира.

С каждой секундой Станция все глубже погружалась в лоно обычной вселенной. Понимать это было несказанно приятно. С неким внутренним содроганием Илья подумал, что они, экипаж станции, наверно, единственные из людей познали чувство родины в масштабе вселенной: после Окна даже самые отдаленные галактики приблизились к ним на расстояние сердца, а в вечной мерзлоте вакуума за бортом угадывался аромат Земли.

Услышав сигнал торможения, Полина воскликнула:

— Включи, пожалуйста, иллюминатор. Там — звезды.

Им открылся родной, знакомый мир. Не было больше отвратительного желтого варева, перенасыщенного чужой и непонятной энергией, растворились, сгинули в черной бездне призрачные тени амеб. Знакомые узоры созвездий, как старые друзья, вошли в каюту. Они говорили: «Вы — дома!»