Паразиты разума - Колин Уилсон

Но настал момент, когда нам надо было принимать решение. Уже десять дней мы удалялись от Земли, и у нас было ещё достаточно топлива, чтобы вернуться к ближайшей орбитальной станции. Но Паразиты явно находились на грани уничтожения. Могли ли мы рискнуть и продвигаться дальше в космос, возможно, оказавшись в будущем в крайне затруднительном положении? Мы перестали пользоваться всем электрическим оборудованием, зная, что энергия нам ещё понадобится. У корабля были огромные фотонные паруса, раскрывшиеся сразу же после того, как мы покинули атмосферу Земли, и солнечный свет частично помогал нам продвигаться вперёд. Большая часть энергии, используемая для двигателей корабля, также получалась от Солнца. Но, очевидно, эти паруса будут бессмысленны при возвращении, да и менять курс космического корабля во много раз сложнее, чем, скажем, яхты. Мы действительно использовали очень мало энергии при удалении от Земли — как будто свободно катились по космосу, единственное, что нам препятствовало — гравитационные поля далёких планет и метеоритов, налетавших на нас с частотой два-три за час.

И мы решили рискнуть. Каким-то образом пессимизм в отношении перспективы нашего возвращения на Землю стал просто невозможен. И мы упорно продолжали двигаться дальше, не обращая внимания на проблемы, ожидая, когда Паразиты полностью потеряют свою хватку.

Это случилось на четырнадцатый день, и никто из нас не мог предвидеть, как это произойдёт. В течение всего утра я чувствовал всё возрастающий страх и ненависть Паразитов. С тех пор, как мы стали удаляться от Луны, мой разум ещё никогда не был столь затуманен и не испытывал таких возмущений. Я сидел с Райхом возле заднего иллюминатора, он задумчиво смотрел на Землю. Внезапно его лицо исказилось ужасом, и я почувствовал исходящую от него панику. Я посмотрел в иллюминатор, думая, что он увидел там нечто, что напугало его. Когда я снова повернулся к Райху, его лицо было пепельно-серым, и сам он выглядел как очень больной человек. Затем он вздрогнул, на миг закрыл глаза — и начал меняться прямо на глазах. Он взорвался смехом, но это уже был здоровый смех неимоверного облегчения. И в этот момент, в самых глубинах своего существа, я почувствовал ужаснейшую рвущую боль, словно какое-то создание пыталось прогрызть выход из меня. Это походило на физическую и ментальную агонию, и я был просто уверен, что мне не жить. Вдруг я услышал Райха, кричащего мне прямо в ухо: "Всё в порядке! Мы их победили! Они уходят!" Но мне стало ещё хуже. Что-то бесконечно злое и отвратительное во мне пробивало себе выход наружу. В миг я понял, что ошибался, думая о Паразитах как о раздельных существах. Они были одним, они были "Оно", чем-то, что я могу только сравнить с гигантским студенистым спрутом, чьи щупальца отделены от тела и могут самостоятельно передвигаться[126]. Это было невыразимо отвратительно, словно вдруг, почувствовав боль, обнаруживаешь в себе огромного плотоядного слизняка, прогрызшего себе путь в твоем теле. И теперь это бесконечно мерзкое существо выбиралось из своего логова, и я чувствовал его ненависть ко мне, ненависть настолько сильную и маниакальную, что для выражения этого чувства практически требовалось новое слово.

Затем — бесконечное, неописуемое облегчение от осознания, что "Оно" ушло. Моя реакция не была подобна реакции Райха. Счастье и благодарность, поднявшиеся во мне, были столь сильны, что я чувствовал, что моё сердце вот-вот разорвётся, слёзы застлали мои глаза, и солнечный свет сразу же стал невыносимо ослепительным, напомнив мне плавание под водой в детстве. Постепенно реакция отступила, я чувствовал себя подобно пациенту, только что видевшему, как врачи удаляют из него тошнотворную раковую опухоль.

Остальные завтракали в соседнем зале. Мы помчались туда и рассказали им о произошедшем. Все сразу же пришли в неимоверное волнение и принялись забрасывать нас вопросами. Пока ещё никто не начал чувствовать первых приступов боли. Я предположил, что именно наше положение — то, что мы смотрели назад, на Землю — послужило причиной того, что мы испытали это первые. Мы посоветовали остальным пойти в другой зал, предупредив их, чего можно ожидать. Затем мы с Райхом прошли в другой конец корабля, погружённый в полную темноту, и совершили своё первое путешествие в новую, освобождённую страну разума.

Я вполне осознаю, что всё сказанное мною с этого момента может показаться ложью. Поэтому я должен сделать усилие, чтобы меня поняли, нежели попытаться заставить повседневный язык проделать работу, для которой он никогда не предназначался.

Свобода — самое главное переживание, которое может испытать человек. В обычной жизни мы чувствуем её лишь на мгновение, когда какое-нибудь чрезвычайное происшествие заставляет собрать всю нашу силу, и мы выходим из этой ситуации победителями. И после этого наш разум просто воспаряет, не привязанный больше к непосредственному настоящему.

Величайшая проблема человечества состоит в том, что все мы привязаны к настоящему. А всё потому, что по сути мы являемся машинами, и наша свобода бесконечно мала. Наше тело — сложное устройство, как автомобиль. Или, возможно, лучше будет сравнить с "механизированными" искусственными членами, которые люди носят взамен потерянных рук или ног. Эти протезы со своими почти сверхнадёжными источниками питания также чувствительны, как и настоящие руки и ноги, и мне говорили, что человек, носящий их на протяжении многих лет, может совсем забыть, что они ненастоящие. Но если источник питания всё-таки выйдет из строя, он сразу же осознает, что этот протез — лишь машина, и что его собственная воля играет очень маленькую роль в его движениях.

Да, всё это сказано именно о нас. Наша сила воли гораздо менее значительна, чем мы думаем, и это означает, что у нас почти нет настоящей свободы. Едва ли это имеет значение большую часть нашего времени, потому что "машина" — наше тело и мозг — всё равно делает то, что мы хотим: ест и пьёт, выделяет экскременты и спит, занимается любовью и так далее.

Но есть поэты и мистики, испытывающие такие моменты свободы, когда они вдруг осознают, что хотят, чтобы их "машина" сделала что-нибудь более интересное. Они хотят, чтобы по первому же требованию разум мог отделиться от окружающего мира и воспарить над ним. Обычно наше внимание сосредоточено на незначительных деталях, действительных объектах вокруг нас — это автомобиль со включенной передачей. Но иногда автомобиль переключается на "нейтраль" — разум перестаёт заниматься тривиальными вещами и становится свободным. Вместо того, чтобы быть привязанным к унылой реальности настоящего, он может свободно выбрать, какую реальность ему созерцать. Когда у вашего разума "включена передача", вы вспоминаете вчерашний день или же создаёте образ какого-то места на другом конце света, но картинка при этом остаётся тусклой, словно свеча при свете солнца, это просто приведение. В "поэтические" же моменты, в моменты свободы, вчера становится таким же реальным, как и миг настоящего.