Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

везение, принцесса! — улыбнулась кузина. — Глупышка: долгоносики портят только сухую фасоль!

— Откуда мне это знать? Я не в деревне родилась!

Клер устроилась рядом, положила перед собой горку желтых в коричневую крапинку стручков. Это занятие не казалось ей скучным: какие чудесные мечты в это время занимали ее ум! Бертий, которой хотелось поболтать с кузиной без посторонних ушей, выразительно посмотрела на Этьенетту. Она не любила эту худую, слишком любопытную девушку. Клер намек поняла.

— Этьенетта, может, сводишь коз ненадолго к каналу? Там полно колючек. Пусть они их подчистят!

— Хорошо, мамзель!

Соважон зарычал, потому что Этьенетта наступила ему на лапу.

— Смотри под ноги! — рассердилась Бертий. — Как можно быть такой неловкой!

Служанка ушла, щелкая подошвами сабо. Она терпеть не могла коз, которые при первой возможности разбегались, и их потом приходилось искать. В хозяйстве Руа их было три.

— Этьенетта наверняка считает нас жестокими, — заметила Клер. — И предпочла бы оказаться на нашем месте.

— Ты преувеличиваешь, Клеретт! — возразила Бертий. — Жалеть Этьенетту нечего. У нее есть еда и постель, и ты недавно отдала ей новые чулки и юбку. Базиль забивает тебе голову своими социалистическими идеями!

— Мне кажется, ты становишься сварливой. Жаль, ведь ты такая хорошенькая! И никакой это не социализм, а христианское милосердие. На земле столько горя!

— Сварливыми становятся и по меньшему поводу, — сказала Бертий.

Клер тихонько вздохнула. Разве она виновата, что любит Жана и у нее две ноги, проворных и крепких?

— Есть люди несчастнее тебя, и их много! — заявила она. — Я так скажу: рассказы Жана о мучениях умирающих от голода детей, которых за это же отправляют в колонии, открыли мне глаза. Страдания бывают разные.

Характерный стук колес привлек их внимание. Элегантный экипаж как раз въезжал во двор мельницы. Клер покраснела, узнав Фредерика, рядом с которым сидел кто-то еще, судя по одежде и осанке, молодой мужчина.

— У нас гости! — зашептала Бертий. — Как хорошо, что я сегодня в голубой шелковой блузке!

Кузина ее радости не разделяла. На ней было простое платье и маленький чепец поверх собранных в узел волос — домашний наряд, который не боится ни пыли, ни огородных работ. Она схватила Соважона за ошейник. Тот лаял и рычал одновременно, и угомонить его не получалось.

— Запру его в сарае! — сказала Клер тихо. — А ты пока поздоровайся с гостями, принцесса. Интересно, зачем они явились?

С высокого сиденья коляски Фредерик видел, как она потащила к хозяйственным постройкам своего огромного пса с раскосыми глазами. Его спутник тем временем выбрался из коляски и рассматривал поочередно внушительное, похожее на старинный форт здание, в котором размещались сушильные цеха, гигантский массив скал и жилище семьи Руа. Наконец он повернулся к яблоне и увидел Бертий. Она сидела, откинувшись на спинку плетеного кресла, и улыбалась. Сегодня девушка собрала свои «лунные» волосы в одну косу и диадемой уложила ее надо лбом. Голубой цвет блузки оттенял ее бледность и большие серые глаза, блестящие и ясные, а еще тонкость восхитительных черт, красивую форму бюста.

— Мадемуазель Клер Руа? — тихо спросил незнакомец, направляясь к ней и не сводя с девушки зачарованных глаз. — Позвольте представиться: Гийом Данкур!

Приподняв шляпу, он поклонился. Девушка подала ему руку, и вид у нее при этом был лукавый:

— Бертий Руа, кузина Клер.

— Ах, простите! Фредерик Жиро твердил всю дорогу, что его невеста — писаная красавица, и как только я вас увидел…

От таких комплиментов Бертий просто расцвела. Не переставая улыбаться, она рассматривала гостя. У Гийома Данкура были рыжеватые усики и чуть длинноватые волосы того же оттенка, довольно-таки непримечательное лицо и крупный нос.

Зато мягкий взгляд его карих глаз напомнил ей глаза Клер.

— В каком замечательном месте вы живете! У меня есть друг, который увлекается археологией и хочет провести раскопки в местных пещерах. Если я буду иметь удовольствие здесь остаться, я, конечно же, помогу ему в его изысканиях!

Бертий не нашлась с ответом. Она охотно предложила бы гостю что-то прохладительное, но нужно было дождаться Клер, а та о чем-то разговаривала с Фредериком возле сарая, на ярком солнце.

— Вы с мсье Жиро родственники? — спросила она после недолгой паузы.

— Нет, вместе учились в лицее. В воскресенье встретились в Ангулеме, перед собором. И он пригласил меня погостить в Понриане.

Девушка подозревала, что он не говорит всей правды о цели своего приезда. Он все время посматривал в сторону мельницы, и этот неизменный интерес, ближе к восхищению, нежели любопытству, ее беспокоил.

Гость тем временем переключил свое внимание на Бертий.

— Глядя на вас, я вспоминаю полотна Энгра[20]! — Он кивнул, восхищенно глядя на нее.

— Благодарю! Мне тоже очень нравятся его картины.

— Правда? Приятно слышать! Я пылкий поклонник Энгра!

И Гийом пустился в восторженные восхваления его таланта.

Слушая Фредерика, Клер посматривала в сторону яблони. А когда ее будущий супруг начал нахваливать морские купания — с чего вдруг? — она его перебила:

— Кто этот молодой человек? Он, похоже, увлечен моей кузиной…

Фредерик ответил быстро, с явной ноткой раздражения:

— Потом, Клер! Я объясню, что ему нужно, потом. Вы почти меня не слушаете! Мы жених и невеста, не так ли? Поэтому позвольте преподнести вам подарок!

Владелец Понриана в свои полные двадцать пять трепетал от смущения. Клер приводила его в замешательство своей прямотой, своеобразным шармом и силой характера, которую он в ней предугадывал. Женщина, которая сможет с ним совладать… Он подал ей красный кожаный футляр.

— О нет! Еще слишком рано, — пробормотала девушка и не взяла коробочку.

— Прошу, не делайте меня посмешищем в глазах моего друга и вашей кузины. Возьмите и откройте! Тетка моей матушки, Аделаида де Риан, настояла на том, чтобы я подарил вам это кольцо по случаю нашей помолвки.

Черные глаза Клер внимательно вглядывались в Фредерика. Со времен той зимней охоты на волков он переменился, и особенно с тех пор, как она пообещала стать его женой. Откуда ей было знать, что он перестал злоупотреблять спиртным — несколько бокалов вина не в счет. И уже месяц не встречался с женщинами.

— Честно говоря, не знаю, мадемуазель, как доказать вам свои добрые намерения, — продолжал он. — Но знайте: смерть отца освободила меня от мучительного бремени — ненависти. Однажды я найду в себе силы и доверюсь вам…

Это было по-настоящему трогательно. В зеленых глазах Фредерика Клер прочла неподдельную скорбь. Она предпочла бы видеть его ироничным и заносчивым. Уступая столь любезной просьбе, она взяла футляр и подняла изящную крышечку. Кольцо с большим, чистым бриллиантом, окруженным более мелкими, засверкало