Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения - Сергей Хрущев

— Хорошо, — последовал равнодушный ответ.

Мы уже стали привыкать к этой, столь невяжущейся с привычным образом отца, бесцветной реакции на непрекращающиеся уколы. Казалось, ничто его больше не волнует — на дачу так на дачу, в Сибирь так в Сибирь.

Сидевшая рядом мама заволновалась:

— Как же так, завтра уехать и не возвращаться? Ведь мы даже вещи собрать не успеем!

Отец никак не реагировал на эти слова, а Сергей Васильевич пояснил, что это распоряжение касается только отца. Члены семьи могут бывать здесь, когда им угодно, пока нам не будет предоставлена другая квартира в городе.

Итак, отцу приказано покинуть Москву. Эта уловка была вполне естественной, ведь дорога в город с дачи занимает около часа. Возможность неожиданного появления отставного премьера в нежелательном месте, таким образом, резко уменьшалась.

На следующий день мы переехали на дачу. Отец оставался там безвыездно до переезда в Петрово-Дальнее, если не считать редких поездок в поликлинику.

16 ноября 1964 года открылся очередной Пленум ЦК. Именно на нем отец предполагал обсудить новую Конституцию. Теперь Пленум занимался совсем другими делами: объединили разъединенные Хрущевым областные комитеты партии, решали кадровые вопросы, «хрущевцы» изгонялись из власти, на их места приходили лица, особо проявившие себя в период подготовки перемен во власти.

Отца, хотя он и оставался членом Центрального Комитета, на Пленум не пригласили, более того, ему позвонил заведующий Общим отделом ЦК Малин и, запинаясь, передал «просьбу» в Свердловском зале Кремля не появляться.

Не пошел на Пленум и Аджубей, но его, в отличие от отца, как оказалось, ждали. Когда выяснилось, что Алексей Иванович отсутствует, Брежнев послал за ним нарочного. Алеша до смерти перепугался, на Пленум он шел как на Голгофу, понимал, что с ним решили расправиться, рассчитаться за его близость к отцу, за «чрезмерную» активность, за демонстративное игнорирование прямого начальника Михаила Андреевича Суслова, за то, что он якобы претендовал на пост министра иностранных дел. В общем, причин для волнения набиралось предостаточно. Что навоображал себе впечатлительный Алеша по пути в Кремль, знал только он сам.

В то время в Москве много судачили о том, что говорил Аджубей, как он себя повел, почему-то делался упор на том, что он не собирается разводиться с моей сестрой. Это ставилось ему в заслугу, в сталинские времена подобное «вольнодумство» могло окончиться очень печально.

А как все происходило на самом деле? Давайте обратимся к стенограмме. Итак, мы в зале заседаний Пленума ЦК, председательствует Брежнев, на трибуну приглашают растерянного Алексея Ивановича.

«БРЕЖНЕВ: Я повторю, что Президиум ЦК КПСС рассмотрел вопрос о т. Аджубее и принял предложение внести на обсуждение Пленума ЦК вопрос о выводе т. Аджубея из состава членов Центрального Комитета за допущенные им ошибки в работе и поведении, это нужно сделать в соответствии с Уставом путем тайного голосования. Товарищ Аджубей здесь присутствует, я хочу спросить т. Аджубея: имеет ли он что сказать или нет?

АДЖУБЕЙ: Во-первых, я хотел объяснить товарищам, что я не присутствовал на первой части Пленума потому, что меня не предупредили, а не из неуважения к собравшимся.

Я очень глубоко и серьезно воспринял критические замечания товарищей в свой адрес, очень справедливые замечания. Я был горд, что мне пришлось присутствовать на таком замечательном Пленуме, каким был октябрьский Пленум, где снимали Хрущева. Я молодой в политическом отношении человек, многие вещи, которые говорились… не только полностью соответствуют моим партийным убеждениям, но это, товарищи знают, в той мере и по той возможности, которыми я располагал, я говорил это и товарищам. Больше того, даже тот вопрос, который обсуждается сегодня, об объединении надуманных сельских и промышленных органов, мы брались писать и тогда, когда речь шла…»

О чем и когда шла речь, так и осталось для слушателей неясным.

Алеша резко сменил тему:

«Я хотел бы также сказать о том, товарищи, что я прошел обычный журналистский путь. Десять лет работал в “Комсомольской правде”, воспитывался без отца, с матерью, кончал университет заочно, последние два года был членом редколлегии, был практически зам. зав. отделом, а в 1959 году, когда меня назначили в “Известия”, постарался сделать так, как я мог, вместе с товарищами, чтобы было интересно. Естественно, что в деятельности газеты, наверное, были недостатки, промахи и даже ошибки. Я только хотел сказать членам Президиума Центрального Комитета партии, что никогда на деле ни разу не использовал свое положение или родственные отношения. Я никогда не огрызался не только на критические замечания, мне никогда не приходило в голову… Что касается предложения об установлении факта о культе личности т. Хрущева, о беспрерывных публикациях речей, выступлений, фотографий и так далее, то есть возможность разобраться любой компетентной комиссии, об этом знает и Идеологический отдел ЦК. Мы в “Известиях” старались делать таким образом, чтобы этого было как можно меньше. Мне рассказывали потом товарищи из Идеологического отдела, что когда товарищи, члены ЦК, проанализировали публикацию различных восхваляющих материалов за три месяца этого года со стороны некоторых и других органов, то в “Известиях” было значительно меньше…

Я хотел бы сказать только еще об одном, если разрешите на минуту задержать внимание членов ЦК. Я искренне сейчас говорю, я хочу и буду работать так, как поручит партия. Я журналист, у меня в конце концов есть перо. Я позволю искренне сказать, что не выбирал себе жену. Когда я женился, товарищ Хрущев был не в таком зените, он был председателем Совета Министров Украины. Я 15 лет прожил со своей женой, люблю ее, у меня трое детей, и, так сказать, реплика насчет того: “Не имей сто друзей, а женись как Аджубей”, — неправильная. Я никогда не пользовался особым доверительным расположением товарища Хрущева. Это многие товарищи знают. Я никогда не пользовался какой-то особенной доверительностью…

…Считают, что я сам лично возвеличивал свою деятельность и возвеличивал Хрущева, и был под такой рукой, и никогда не высказывал критических замечаний. Это неправильно. И если сказать прямо, за всю мою деятельность в газете “Известия” я с Хрущевым только один раз разговаривал, а дома и подавно не разговаривал. Михаил Андреевич Суслов сказал, видимо, исходя из характера Хрущева, что он в той или иной степени ссылался на меня или еще на кого-то… Но товарищи знают, что я никогда по деловым вопросам с Хрущевым не беседовал и никогда настырно не держался. И в этом смысле все происшедшее для меня — большой урок. (Оживление в зале.)