Семь цветов радуги - Владимир Немцов

«Идеальный аппарат управления! — подумал Багрецов. — Может быть, поэтому и скоро все получается?» — наивно, но не без оснований предположил он.

ГЛАВА 4

КОМСОМОЛЬЦЫ РЕШАЮТ

А я

раскрываю

мое ремесло

как радость,

мастером кованную.

Перерыв еще не закончился, но все уже спешили в класс. Сейчас будет разговор о Тетеркине.

Анна Егоровна задержалась у входа. Она ждала, когда закроют дверь, и тогда можно без свидетелей быстро выкурить в коридоре папиросу. Никто не знал об этой ее тайной слабости. Разве вот только механик? И как это она тогда не убереглась… (вспомнила Кудряшова случай в правлении). «Газета сгорит, Анна Егоровна».

«Ему бы все насмешничать, — недовольно думала она, затягиваясь и сразу выпуская дым. — Побыл бы он в моей шкуре. Председатель колхоза, а цыгарку прячет в рукав, будто этому председателю, как какому-нибудь мальчонке, уши сейчас надерут».

Она прислушалась к шуму, доносящемуся из класса, и подумала, что, собственно говоря, уши драть будут сейчас Тетеркину, и ей почему-то стало его жалко.

«Проступок Тетеркина ребята, конечно, по справедливости разберут, мысленно как бы утешала она провинившегося механика. — Но, что и говорить, моргать глазами перед своими же товарищами — дело, не подходящее для комсомольца».

Кудряшова вошла в класс уже после того, как Ольга доложила собранию о существе дела.

— Пусть сам скажет, чего это с ним приключилось, — тонким голоском крикнула с места курчавая Фрося. Лицо ее стало красно-оранжевым, как мандарин.

— Правильно, — поддержали ее ребята. — Пускай сам говорит.

— Придется тебе сюда выйти, товарищ Тетеркин, — обратилась к механику Ольга. — Объясни собранию, как из примерного комсомольца ты стал нарушителем дисциплины.

Механик еле освободил свои ноги из-под низкой парты и тяжело приподнялся. Повернувшись к товарищам, он, не глядя на них, упрямо проговорил:

— Мне объяснять нечего. Шульгина правильно доложила.

Послышался недовольный ропот.

— Ты в прятки с нами не играй, Кузьма! — хрипло выкрикнул Буровлев. Рассказывай по-честному, как ты сам понимаешь свои художества.

Тетеркин молчал и мял в руках кепку.

— Так-то, Кузьма, — укоризненно проговорила Анна Егоровна и поджала тонкие властные губы. — Совестно народу в глаза смотреть. А нам, ты думаешь, за тебя не совестно? По всей округе славушка идет. Вчера ездили к дергачевцам соревнование проверять, они меня и спрашивают: «Расскажите, мол, Анна Егоровна, сколько трактористы у вас плетней покарежили? Говорят, что и пашут они у вас по новой моде, узоры выписывают. Любопытно поглядеть». Вот ты нам и объясни, Кузьма, почему мы из-за тебя должны эти насмешки терпеть?

Кузьма молчал. Он не поднимал головы, упрямо выставив лоб.

— Может быть, товарищ Тетеркин скажет, чем могла бы объяснить Анна Егоровна дергачевцам узоры на поле? — спросила Ольга.

— Я уже сказал. Виноват… Признался… Ну, что еще? — Кузьма задумался, рассеянно застегивая пуговицы на пиджаке. — Готов к любому взысканию… Пусть собрание решает.

— Собрание решит, — строго заметила Шульгина и приподняла свои брови. — Но ты сам понимаешь, Кузьма, насколько это нам все неприятно…

Ольга почувствовала странное, доселе не испытанное ею беспокойство. Будто это не комсомолец Тетеркин стоит сейчас перед товарищами, а она, Ольга, — это она отвечает за него, мучится и стыдится. Глаз не может поднять от пола.

«Да что же это такое? — старалась она овладеть собою. — Сама раскисла. Размазня ты. А еще секретарь!»

С тайным смущением Ольга вспомнила, как совсем недавно, придя домой после первого заседания бюро комсомола, когда ребята единодушно избрали ее своим секретарем, она долго стояла перед зеркалом и почему-то решила сделать себе простую гладкую прическу. Ей казалось, что так она будет выглядеть старше и главное — серьезнее. Смотрела на себя, сдвигала брови. «А ну, еще построже». Затем смеялась. «Ну, кто ты, Ольга? Кто? — спрашивала она себя. Обыкновенная, как тысячи девчат. Спичка из одного коробка… Не очень умна. Немного тщеславна. Упряма, самолюбива и обидчива».

Ей представлялось, что не таким должен быть секретарь комсомола… Вот и сейчас стоит она растерянно у рулевого колеса… Она штурман корабля, а куда повернуть, не знает. Ей неизвестно, какие встретятся на пути подводные скалы и мели. Воля собрания — это приказ капитана. Она ждет этого приказа.

Молчат ее друзья, и страшно неопытному штурману вести корабль сквозь мглу и туман.

Комсомольцы молчат. Стоит Тетеркин, понурив голову.

— Можно мне сказать? — раздался низкий голос в тишине.

С места поднялась Самохвалова — девушка с бусами. На ее круглых щеках пылал румянец. Казалось, поднеси к такой раскаленной щеке спичку, и спичка мгновенно вспыхнет.

— Говори, Самохвалова, — облегченно вздохнув, разрешила Ольга.

Девушка поправила на себе пышную белую кофточку и вышла в проход между партами. Смущенно перебирая концы кружевного платочка, который она держала в руках, Самохвалова негромко сказала:

— Меня и подругу мою Лену Петушкову товарищ Тетеркин на трактористок выучил… Большое ему спасибо за это, и не только от нас, но и от МТС, колхоза и от всех наших комсомольцев…

Сергей был доволен. Нашлось, кому заступиться за его брата. Однако, прислушиваясь к дальнейшим словам трактористки, пастушок понял, что его радость была преждевременной.

— Но, думается мне, — продолжала Самохвалова, в волнении теребя платочек, будто пытаясь разорвать его на части, — не по-комсомольски поступает товарищ Тетеркин сейчас на нашем собрании. Почему он все скрывает от нас? Вместе с ним наши трактористки добились экономии горючего. Премии получили…

— Я не стал получать, — перебил ее механик и снова уставился глазами в пол.

— Потому что совестно. — Девушка освоилась, стала говорить ясно и спокойно. — А где оно, это горючее? Почему мы не могли вспахать опытное поле? Когда пошли на склад, глянули, а там пустые бочки… Обидно нам за свои труды или нет?.. Обидно! Спросили мы у своего начальника — Кузьмы: «Как же это так все получилось?» А он отвечает: «Не вашего ума дело!»

— Погоди, Самохвалова, — перебила ее Анна Егоровна, вытянув вперед полную руку. — Кузьма говорит, что его трактор испортился. Вот потому он и пережег горючее.

— Нам он такого не мог сказать.

— Может, сейчас объяснишь про это дело, Кузьма? — мягко, как только могла, обратилась к нему Ольга. Ей показалось, будто Люд ее пальцами дрожит стол.