Великое зло - М. Роуз

Зимой они уже навещали священное место. Брису завязали глаза и отвели во внутренний храм. Он вдыхал ладан и пил настой, и медитировал. Это должно было подсказать мальчику, какой зверь станет его вторым «я».

Брис увидел кота – и обрел проводника в мире духов. То существо, с которым он теперь сможет беседовать в магические часы: на рассвете, в сумерках и в полночь – в священной пещере или древних рощах.

Теперь требовалось придать духу физическую форму – следующий шаг подготовки к инициации. И Брис каждый день работал, вырезая своего кота.

Подобающий зверь для жреца. Кошки берегли тайны мира по ту сторону, служили проводниками в мир духов. Защитники и хранители сокровенных знаний, они открывали ворота, через которые жрец мог прозревать будущее и постигать замыслы богов.

Брис был похож на отца: такой же темнокожий и высокий. Умный и мягкий мальчик, он с редким состраданием относился к соплеменникам. Эту черту он тоже унаследовал от отца. А от матери – чувство юмора и озорство: на людях Овейн часто делал вид, что сердится на ее шутки, а наедине с женою хохотал до слез.

А еще Брис унаследовал от матери любопытство.

Один из старших жрецов, Овейн выполнял церемонии, которые обеспечивали жизнь и процветание племени. Вопросы Гвенор не всегда были удобными, часто на грани бунта. Законы требовали от людей полного повиновения. А Гвенор подвергала их сомнению. И Овейна беспокоило, что любопытство жены дурно повлияет на сына. Или на других женщин племени, они и так часто смотрели ей в рот…

Превратить Гвенор в послушную жену было Овейну не под силу, слишком независимой и гордой она была. Да Овейн, честно сказать, сомневался, так ли уж он желает ее покорности. Гвенор – его сердце. Когда Роуэн, брат, привел молодую жену и Овейн бросил на нее взгляд, в его чреслах вспыхнул огонь желания. И первые три года того брачного союза Овейн день за днем давил в себе запретные мысли, борясь с собственной похотью и проклиная богов за несправедливость. Ну почему Гвенор выбрала брата?

Брис трудился над маской. Размеренный стук долота не мешал думать.

При мысли о Роуэне друид испытал привычную вспышку желания и чувство вины. Как бы он ни горевал по брату – а он горевал, вспоминая его ежедневно, – не распорядись судьба так, что брат погиб в сражении, Гвенор не досталась бы ему. И не подарила бы сына.

– Совсем недолго осталось. Скоро его двенадцатилетие, – сказал Овейн жене. – А потом инициация. Самые последние месяцы его детства, самые драгоценные.

– Не мешай ему становиться взрослым. Отпусти.

Впрочем, Гвенор говорила это уже не раз.

– Он так готовится к обряду.

– Он выдержит.

Овейн кивнул. Жена не знает, как тяжело приходится мальчикам на инициации. Не каждому удается ее пройти. Для неудачников все заканчивается плохо. Тревожась за сына, Овейн крутил на указательном пальце кольцо. Выполненное из медного сплава, оно несло на себе сложный магический узор. Он различал только переплетенные узлы, но Гвенор утверждала, что видит странное лицо с провалами вместо глаз, смотрящими на нее в упор. Это кольцо Овейн получил на собственной инициации. Через несколько недель он вручит сыну такое же – как подтверждение его жреческого статуса.

– Да, выдержит. – Но голос дрогнул.

Гвенор сказала:

– Будь он сыном Роуэна, его готовили бы к воинскому пути. Это куда опаснее.

– Он так быстро вырос… – Овейн не мог отвести взгляд от сына. – Это не Роуэн.

В племени верили, что после смерти тела жизнь не заканчивается и человек может переродиться. Бессмертие души не подвергалось сомнению. Разве листья, опавшие с дерева, не становятся перегноем, питающим дерево, родящее новые листья?

Овейн хотел, чтобы душа Роуэна возродилась в Брисе. Молился богам, ждал знамений. Многие годы он надеялся получить подтверждение, знак, хотя бы намек на узнавание. И каждый раз Гвенор остужала эту надежду: она твердила, что его действия бессмысленны. Душа брата воплотилась не в сыне – в самом Овейне.

Гвенор ведала тайным знанием. Замечала то, что оставалось секретом для остальных. И она видела, что Роуэн слился после гибели со своим братом. Она носила на теле колдовскую метку. Маленькая родинка в форме звезды, на левой груди, прямо над сердцем. Овейна эта родинка приводила в восторг. И Брис тоже родился с такой.

Однажды ранним утром, через несколько месяцев после рождения сына, Гвенор застала мужа над колыбелью. Овейн раскачивал металлическую звезду, сделанную им для сына. Тот тянул ручки и смеялся, когда Овейн отодвигал игрушку.

– Ты ложился? – спросила она.

Он промолчал, да Гвенор и не ждала ответа. Она знала, какое наваждение преследует его и почему он часами сидит над сыном.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Она колебалась, не зная, как муж воспримет известие.

– Твой брат. Во время погребения кое-что произошло.

– О чем ты, жена?

– День был хмурый, помнишь?

Овейн кивнул.

– Но во время обряда тучи разошлись. Помнишь?

– Нет.

– Разошлись. И внезапно на небе сверкнул яркий желтый луч – и упал прямо на тебя. Как будто укутал в золотой плащ. Такой яркий, что глаза слепило. А потом ты словно впитал его, растворил в себе. К концу обряда ничего уже не осталось. Так вот, это был Роуэн. Я чувствовала его присутствие, его запах. Он был там, Овейн, в этом луче, этим лучом – и луч вошел в тебя.

Овейн слушал – и не верил. Если бы Гвенор говорила про чью-то еще душу… Но Роуэн – в нем? Он не мог не думать, что Гвенор убеждает не его – себя. Она так и не смирилась с его смертью.

Они оба тяжело переживали эту потерю. Разумом Овейн понимал: раз он по-прежнему оплакивает брата, то и жена тоже. Ведь если человек больше не дышит – это же не причина, чтобы его разлюбить? Но как бы он ни боролся с собой; как бы ни убеждал себя, что понимает жену, – ревность ела его поедом.

Гвенор вошла в комнату и встала рядом.

– Все смотришь? – Она мотнула головой, указывая на Бриса.

Протянула мужу кубок меда. Тот принял и выпил.

– Не отвлекай, пусть мальчик трудится.

Она взяла мужа за руку. Тот повернулся к ней, стараясь не думать о том, что раньше она любила другого. Что, возможно, до сих пор хочет Роуэна – не Овейна. Она была его женой уже четырнадцать зим. И сейчас стояла рядом, предлагая бегство от всех тревог.

Ее груди, мягкая плоть под грубым холстом платья, ее запах… Запах масла: Гвенор втирала его в кожу, чтобы та не потеряла упругости. Запах ее тела. Запах, который мог пить только он один. Она пахла плодоносящими деревьями, распускающимися бутонами цветов, готовой к посеву землей.