Осколки чести. Барраяр - Лоис Буджолд

— Не думаю. Кажется, его главная специальность — оперативное планирование, стратегия, когда… когда он не занимается патрулированием.

— Мясник Комарры.

— Это бессовестная ложь, — непроизвольно вырвалось у Корделии.

— Кто вам это сказал? — спросила Мехта.

— Он.

— Он. Ага, так…

«Я тебе еще припомню это „ага“… Нет. Сотрудничество. Спокойствие. Я действительно спокойна. Скорее бы эта дама докурила свою сигарету. Глаза щиплет».

— Какие доказательства он вам представил?

Корделия поняла, что доказательств не было.

— Наверное, свое слово. Слово чести.

— Довольно эфемерное подтверждение. — Она сделала еще одну пометку. — И вы ему поверили?

— Да.

— Почему?

— Это… согласовывалось с моими впечатлениями.

— Вы, кажется, были его пленницей в течение шести дней во время этой астроэкспедиции?

— Да.

Доктор Мехта постучала световым карандашом и насмешливо хмыкнула, глядя сквозь Корделию.

— Кажется, вы убеждены в правдивости Форкосигана. Вы не допускаете мысли, что он когда-либо вам лгал?

— Ну… лгал, конечно, ведь я — вражеский офицер.

— И, однако, вы безоговорочно поверили его утверждениям.

Корделия попыталась объяснить:

— Для барраярца слово — это нечто большее, чем просто туманное обещание, по крайней мере для людей старого типа. Господи, да у них ведь даже правление на нем основано: все эти клятвы верности и тому подобное…

Мехта беззвучно присвистнула:

— Так вы теперь одобряете их форму правления?

Корделия беспокойно дернулась.

— Не совсем. Я просто начинаю ее немного понимать, только и всего. Наверное, она тоже может работать.

— Так это слово чести — по-вашему, он его никогда не нарушает?

— Ну…

— Значит, нарушает.

— Да, я была свидетельницей. Но это ему обошлось очень дорого.

— То есть обман был хорошо оплачен.

— Я говорю не о цене сделки. Он ничего не выигрывал — только терял. Он потерял многое… на Эскобаре…

Разговор явно заходил за опасную грань. «Мне необходимо переменить тему, — сонно подумала Корделия. — Или подремать». Мехта снова взглянула на хронометр и пристально посмотрела на Корделию.

— Эскобар.

— Знаете, Эйрел после Эскобара чувствует себя опозоренным. Он сказал, что вернется домой и напьется. По-моему, Эскобар разбил ему сердце.

— Эйрел… Вы зовете его по имени?

— А он называет меня «милый капитан». Я всегда думала, что это смешно. Но в чем-то очень показательно. Он действительно считает меня женщиной-солдатом. Форратьер опять был прав: кажется, для него я — выход из затруднительного положения…

В комнате становилось жарко. Корделия зевнула. Дымок извивался вокруг нее, как щупальца.

— Солдат.

— Знаете, он любит своих солдат. Действительно любит. Он полон этого странного барраярского патриотизма. Вся честь — в службе императору. По-моему, император этого совсем недостоин…

— Император.

— Бедняга. Мучится не меньше Ботари. Может, такой же ненормальный.

— Ботари. Кто такой Ботари?

— Он разговаривает с демонами. А демоны ему отвечают. Вам бы понравился Ботари. Эйрелу нравится. Подходящий спутник для вашей следующей прогулки в ад. Владеет тамошним языком.

Мехта нахмурилась, снова начала крутить какие-то рукоятки, постучала по экрану длинным ногтем. Вернулась обратно.

— Император.

У Корделии неудержимо слипались глаза. Мехта закурила новую сигарету и положила ее рядом с окурком первой.

— Принц, — сказала Корделия. «Нельзя говорить о принце»…

— Принц, — повторила Мехта.

— Нельзя говорить о принце. Это гора трупов…

Корделия, сощурившись, вглядывалась в дым. Дым… странный, едкий дым от сигарет… Их зажигают и больше не подносят ко рту…

— Вы… одурманиваете… меня… — Ее голос перешел в придушенный вопль, и она поднялась, шатаясь. Воздух казался липким и вязким, как клей. Мехта сидела, подавшись вперед, с головой уйдя в расшифровку показаний прибора. Когда Корделия метнулась к ней, она вскочила в непритворном испуге.

Корделия смахнула со стола записывающее устройство.

— Не говорить! Больше не надо смертей! Вы меня не заставите! Все пропало… У вас это не пройдет, извините, сторожевой пес, пожалуйста, поговорите со мной, выпустите меня, пожалуйста, выпустите меня, пожалуйста, выпустите меня… — Ноги внезапно стали ватными.

Мехта пыталась поднять ее с пола, что-то приговаривая, успокаивая. До Корделии долетали обрывки слов, пробивающиеся сквозь ее собственный бред:

— …не должна была так подействовать… индивидуальная реакция… очень необычно. Пожалуйста, капитан Нейсмит, прилягте…

Что-то блеснуло. Ампула.

— Нет! — взвизгнула Корделия, перекатываясь на спину и отчаянно отбрыкиваясь. Она попала по руке своей мучительницы, и ампула отлетела под стол. — Никаких лекарств, никаких лекарств, нет-нет-нет…

Мехта стала зеленовато-желтой.

— Хорошо! Хорошо! Но только прилягте… Вот так, вот так…

Она поспешно отскочила, включила на полную мощность кондиционер, затушила сигарету. Воздух быстро очистился.

Корделия лежала на диване, стараясь отдышаться, вся дрожа. Так близка… она была так близка к тому, чтобы предать его, — а ведь это только первый сеанс! Постепенно она успокаивалась и начинала соображать.

— Это была грязная уловка, — монотонно проговорила она, закрыв лицо ладонями.

Мехта улыбнулась — неубедительная, искусственная улыбка, а под ней — возбуждение.

— Отчасти вы правы. Но это был необыкновенно продуктивный сеанс. Гораздо более продуктивный, чем я ожидала.

«Еще бы, — подумала Корделия. — Ты просто в восторге от моего спектакля, верно?» Опустившись на колени, Мехта собирала обломки своего записывающего устройства.

— Извините за аппарат. Не могу понять, что это на меня нашло. Я… уничтожила ваши результаты?

— Видите ли, вам полагалось просто заснуть, — озабоченно бормотала Мехта. — И… о нет, все в порядке, — она с торжеством извлекла из обломков неповрежденную кассету и осторожно положила ее на стол. — Вам не придется снова это переживать. Все осталось здесь. Очень хорошо.

— Могу ли я узнать о ваших предварительных выводах? — сухо спросила Корделия, не отнимая рук от лица.

Мехта рассматривала ее с профессиональным интересом.

— Вы — самый сложный случай из всех, что мне встречались. Но у вас должны исчезнуть последние сомнения в том, что барраярцы… э-э… насильственно перестроили ваше мышление. Прибор буквально зашкаливало.