Горбачев и Ельцин как лидеры - Джордж Бреслауэр

В первые дни после распада СССР Ельцин представил новое образование, Содружество Независимых Государств (СНГ), соучредителем которого он стал в декабре 1991 года, в знак того, что Россия решительно порывает с имперским прошлым и будет вести себя как «нормальное, цивилизованное» государство, стремясь при этом нивелировать политический и экономический хаос, вызванный исчезновением СССР. 12 декабря, обсуждая идею СНГ в российском Верховном Совете, он объяснял, что выбор Минска (Беларусь) в качестве центра СНГ не означает, что этот город стал столицей нового союза; но это кладет конец домыслам о том, что Россия стремится занять место союзного центра и лелеет какие-то имперские амбиции[244]. Двумя днями позже в интервью газете «Труд» он говорил, что это цивилизованный способ налаживания отношений между дружественными государствами: «Был только один способ – объединиться, но не в рамках одного государства, а в рамках сообщества государств. Так же, например, сейчас поступают европейские страны». В своем выступлении в Верховном Совете России 25 декабря Ельцин также ясно дал понять, что для такой децентрализованной организации, как СНГ, существует важное практическое обоснование: «Содружество Независимых Государств сегодня является оптимальным и, возможно, единственным вариантом сохранения стабильности. И в России, и в других государствах. Наш принцип: не государства ради Содружества, а наоборот, Содружество ради народов, граждан и государств»[245].

Большие обещания и мерила прогресса

В периоды трансформации или кризиса лидеры обычно пытаются обеспечить поддержку своих взглядов, рисуя перспективу лучшего будущего, ради достижения которого требуются напряженные усилия, значительные труды и страдания. Уинстон Черчилль уверял, что военная победа будет невозможна без «крови, пота и слез». В России Хрущев обещал полномасштабное построение коммунизма, если только все советские граждане в полной мере приложат свои силы к движению в указанном им направлении. Горбачев пообещал создать третий путь между капитализмом и государственным социализмом, если все граждане перестроятся психологически и ответственно будут пользоваться правами, которые он им предоставил. Ельцин предъявил видение свободного, мирного и процветающего общества, интегрированного в западную цивилизацию. Но он никогда не говорил, что это будет легко.

Метафорическая структура выступлений Ельцина осенью 1991 года говорит о его усилиях как по легитимации большого скачка вперед, так и по предупреждению своей аудитории о том, насколько далеко ей придется зайти, особенно в плане экономики. Не случайно, что это также помогло ему защититься от обвинений в том, что он вызывает ненужные тяготы. Это можно было бы назвать метафорой пути «из ада в рай», основанной на образе восхождения из глубочайшей бездны. Так, в своем выступлении 11 сентября 1991 года он сказал, что Россия вот-вот начнет процесс сложнейшего восхождения к нормальной жизни; чтобы понять масштаб проблемы, нужно принять во внимание бездну, в которой оказалась страна. Но, помимо мужества и стойкости, у России есть решимость пройти весь путь, поднимаясь вверх к цивилизации[246]. Для этого нужно освободиться от коммунизма, который надел на людей «смирительную рубашку бюрократии»[247]. Только такое освобождение позволит стране окончательно встать на ноги», чтобы начать свое восхождение[248]. Связанная с этим метафора – образ болезни и угрозы жизни, что требует сильных лекарств и решительных действий, чтобы вернуть пациента практически с того света. Он утверждал, что наследие коммунизма сделало страну больной[249]: «Мы пошли на это, чтобы не утонуть»[250]. Учитывая серьезность ситуации, не было альтернативы, кроме как прибегнуть к таким мерам[251].

Но чтобы его апокалиптическая риторика не звучала излишне устрашающе, Ельцин также заверял свою аудиторию в том, что ее тяготы и лишения будут вознаграждены. На метафорическом уровне он развивал образ болезни, но классифицировал нынешнюю болезнь как излечимую: в отличие от человеческих недугов, в экономике нет неизлечимых болезней[252]. На уровне конкретики Ельцин поспешил заверить аудиторию в том, что страдания будут относительно недолгими: «Если мы встанем на этот путь, – заявил он 28 октября 1991 года, – то к осени 1992 года мы увидим реальные результаты. <…> Примерно полгода жить всем будет тяжелее. Затем цены упадут, и товары начнут заполнять рынок. К осени 1992 года, как я обещал перед выборами, экономика стабилизируется, и жизнь людей постепенно улучшится»[253].

Так, по крайней мере, Ельцин обещал и, по-видимому, на это надеялся. В интервью в конце года он буквально горел желанием убедить журналистов в том, что тяготы будут недолгими. «Полгода, полгода», – повторял он[254]. Он был в сложном положении и пытался защитить себя политически, определяя параметры, по которым будут оцениваться его успехи как политического лидера. Ельцин также осознавал как непредсказуемость ситуации, так и связь между своими обещаниями и своим политическим авторитетом. 19 февраля 1992 года он заявил: «Я верю, что реформы победят, и в этом году эта победа будет очевидна. В этом нет никаких сомнений. Я не отступлю от своего слова, которое я дал во время избирательной кампании. Я слово сдержу!»[255]

В течение нескольких месяцев после разгрома августовского путча 1991 года Ельцин лихорадочно работал над тем, чтобы подорвать позиции Горбачева и сформулировать всеобъемлющую программу для независимой России. Он преуспел в обоих начинаниях, но программа оказалась полна уязвимостей. Подобно программам всех его предшественников у руля в Москве и многим комплексным программам, выдвигаемым президентами и премьер-министрами в либеральных демократиях, программа Ельцина была чрезвычайно амбициозной, скороспелой и нуждалась в корректировке. С середины 1992 года он начал эти корректировки вносить. Он не отказался от основных посылок, в отношении которых был тверд; он только пересмотрел издержки и риски, немного сместившись в сторону центра. Сделав два шага вперед, Ельцин отступил на шаг, продолжая указывать стране то общее направление, которое он все это время задавал.

Ответный удар

Кризис наступил очень скоро, поскольку отмена большинства мер контроля над ценами в январе 1992 года привела к тому, что они немедленно выросли в 3–4 раза, инфляция шла непрерывно, а сбережения и пенсии множества российских граждан обесценились[256]. Над страной нависла угроза гражданских беспорядков, поскольку из-за растущей инфляции люди, привыкшие к тому, что цены стабильны и не меняются десятилетиями, быстро обнищали. Также резкое сокращение бюджетных субсидий предприятиям вызвало волну протеста со стороны директоров этих предприятий, их лоббистских организаций и покровителей в Верховном Совете. Эти трудности вызвали широкомасштабную реакцию антиельцинских сил внутри самого Верховного Совета, во главе которого стоял бывший союзник Ельцина, спикер парламента Хасбулатов; к нему вскоре присоединился Руцкой, вице-президент.

Более того, в период 1991–1992 годов,