Заморский вояж - Михаил Михеев

– Перспективы разные, – вздохнул Колесников и вновь пустился в объяснения. И когда закончил, понял – он снова победил.

– Ну, я считаю, раз наш лучший специалист по решению нерешаемых вопросов готов так рисковать… Я поддерживаю, – Сталин покрутил в руках трубку, роль свою он играл великолепно. Молотов за его спиной только кивнул – ну да, этот против шефа не пойдет.

– Рискованно, – протянул Муссолини. – Я против.

– Да, рискованно. Но на моей памяти адмирал ни разу не ошибался, – поддержал товарища Роммель, хотя именно его противодействия Колесников опасался более всего. Но, несмотря на излишнюю прямоту своего военного мышления, Лис Пустыни ценил дружбу и тем, кого уважал, доверял не задумываясь.

– Я тоже согласен, – медленно кивнул Геринг. – Мы ничем не рискуем и ничего не теряем при любых раскладах, зато в случае удачи можем сохранить тысячи жизней наших людей. Получится – хорошо, нет – ну, значит, будем воевать дальше. Но вам, Гюнтер, придется постараться.

– Вы знаете, я умею вести переговоры, – усмехнулся адмирал. От его улыбки Муссолини передернуло. – А если все же не получится, то мы проводим следующий этап и повторяем попытку, но на более жестких условиях.

– Вы оптимист. Впрочем, в любом случае мы ничего не теряем. Я поддерживаю ваш план.

Молотов вновь, не проронив ни слова, согласно кивнул – ну, кто бы сомневался. Оставался Муссолини, но дуче на этот раз не стал дергаться. Во-первых, участие Италии предполагалось минимальным, во-вторых, он понимал, что сейчас оно и вовсе не принципиальное, справятся, если что, и без него, ну и, в-третьих, Муссолини все еще выглядел помятым после скандала с Роммелем. И в результате все прошло даже легче, чем изначально предполагал Колесников. А к возу, который он уже и без того тянул на своих плечах, добавилась еще одна тележка…

В следующий раз он встретился со Сталиным через неделю, когда прилетел в Москву согласовывать детали с советским Генеральным Штабом. Прилетел лично, потому как Георгий Константинович Жуков, заправляющий в сем учреждении, ухитрился довести до белого каления прилетевшего двумя днями раньше Гальдера. Откровенно говоря, Колесникову Гальдер не нравился, но как генштабист генерал-полковник был вполне грамотен. Однако, похоже, не нравился немецкий генерал и Жукову. Результат оказался вполне закономерен – два генерала переругались, а так как Жуков обладал, помимо тяжелого характера, непрошибаемым упрямством, Гальдеру пришлось туго. Настолько туго, что он вынужден был связаться с Берлином. Роммель уже улетел в Галифакс, пришлось Колесникову отдуваться самому. Хорошо еще привычка держать наготове истребитель никуда не делась, и вскоре «сто десятый» уже приземлялся на знакомом аэродроме.

К удивлению Колесникова, все вопросы им удалось решить буквально в течение дня. Жуков, что бы ни писали про него впоследствии, оказался вполне нормальным мужиком с глазами человека, привыкшего посылать на смерть, но и готового вести на нее за собой. Грамотным военным с чувством юмора и отсутствием пиетета перед тем, кто его оппонент. Может, при Сталине он вел себя иначе, но перед чужим, да еще и флотским главнокомандующим в струнку тянуться не собирался. Однако при этом, если видел серьезное обоснование того или иного решения, не отвергал его с ходу, а серьезно рассматривал. Ну а что малость хамоватый и матерщинник, так Колесников умел не хуже. В результате к дверям кабинета, за которыми эти двое спорили, даже близко подойти никто не решался. Кто-то даже пустил слух, что они тряслись от воплей. Так это или не так, история умалчивает, но к вечеру все вопросы были решены, приведены к общему знаменателю и отмечены совместным ужином. Глаза истинного пруссака Гальдера на лоб полезли, однако комментировать он не рискнул. И, кстати, приглашен не был.

А поздно вечером за Колесниковым пришла машина, которая отвезла его на дачу Сталина. И, что характерно, на даче этой никого, кроме внешнего кольца охраны, не было, даже от машины адмирала никто не провожал, из чего он сделал вывод, что ожидается приватный разговор нереального уровня секретности. Верный вывод, как показали дальнейшие события.

– Здравствуйте, Иван Павлович, проходите, – Сталин не только изображал радушного хозяина, но и, подобно многим кавказцам, действительно был им. – Ужин не предлагаю, вы ведь уже потрапезничали с Георгием Константиновичем, но, думаю, от чашки чая не откажетесь?

Учитывая, что упомянутый напиток вместе с бутербродами, печеньем, конфетами и прочей мелочевкой находился уже на столе, вариант с отказом не рассматривался изначально. А слова Сталина – это даже не намек, а открытым текстом: мол, знаю я, и чем вы занимались, и о чем говорили. Ну, это о Сталине говорило разве что хорошее, поскольку означало, что он как минимум умеет собирать информацию и работать с ней. Ну, впрочем, Колесников это и без того знал.

– Благодарю, – адмирал сел на предложенный стул, не чинясь, налил себе ароматного напитка, попробовал. – У вас знают толк в чае…

– Это точно, – Сталин сел напротив, налил себе, несколько секунд рассматривал Колесникова в упор. В свое время адмирал много читал о якобы присущих взгляду вождя гипнотических свойствах, но ни при предыдущих встречах, ни сейчас почему– то ничего особенного не чувствовал. Скорее всего, потому, что не боялся. Да Сталин, впрочем, и не пытался его пугать, ибо понимал, что давить, да еще так по-детски, на союзника и фактически правителя немаленькой державы глупо. Скорее всего, он просто задумался.

Наконец, видимо, решив для себя что-то, он вздохнул и спросил:

– Иван Павлович, вы, наверное, понимаете, что я пригласил вас не просто так?

– Естественно, – усмехнулся Колесников. – Я, конечно, красавец, но вы в любовании мужчинами замечены не были.

Сталин несколько секунд сидел, озадаченно переваривая услышанное, а потом рассмеялся, причем абсолютно искренне. Колесников мысленно вытер пот со лба. Рисковал, шутку Сталин мог и не понять и обидеться, а это чревато, но зато сейчас получилось одной фразой разрядить обстановку.

– Знаете, вы меня удивляете, – отсмеявшись и вытирая выступившие в уголках глаз слезы, Сталин перестал быть похожим на памятник самому себе. Человечнее он сейчас выглядел, иначе и не скажешь.

– Я многих удивляю, Иосиф Виссарионович.

– Ну да, британцев вон тоже удивили… Ладно, тогда перейдем к делу, если вы не против.

– Совершенно не против, – кивнул адмирал и снова отхлебнул чая. Сталин усмехнулся чуть печально:

– Помнится, вы рассказывали мне, когда я умру…

– И тогда же сказал, что, возможно, это и не будет соответствовать истине. Не будет большой войны и нервного перенапряжения, а значит, вполне может не случиться и инсульта. Или инфаркта – честное слово, не помню, что тогда произошло.