Жестокий наезд - Вячеслав Денисов

– Ты сам все видел.

– Она себя сегодня странно вела. Алла из тех женщин, которые ничего не умеют скрывать.

– Нет, Антон, – возразил Пермяков. – Просто есть мужики, от которых женщина ничего не может скрыть.

Не думаю, что это комплимент. Этих людей я знаю с институтской скамьи. И кого не меняет время, так это их. Шкала ценностей уже много лет висит на стенах их сознания неизменной, и они с одинаковой честностью могут как назвать дураком, так и похвалить.

– Значит, я не из тех мужиков... Что говорит Земцов?

– Он хочет взять ее в разработку, но боится, что ты не позволишь этого сделать. Стеной неприкосновенности секретари, в отличие от судей, не отгорожены, но существует некая этика...

– Это у Земцова-то? – вырвалось из меня.

– Он не хочет делать это за твоей спиной. И весь сказ. Знаешь, Струге, я его даже немного зауважал.

Зауважал...

Уже сколько раз мир переворачивался под моими ногами и снова вставал на место! Неужели до конца моей жизни я так и не встречу другого человека, кроме Пащенко, который способен быть верным в моих делах?

Вот и Алла, проверенная мною на сто процентов, отвалилась в сторону. Ухо, Струге, нужно держать не только востро, но и чисто...

Отец Вячеслав хранит тайну собственной исповеди, Малыгин-младший в печали, Малетин в шоке. Я ищу правду, Пащенко – связь упомянутых лиц с контрабандой, а Земцов – Баскова и Серикова. Если не вдаваться в подробности, то все мы занимаемся одним и тем же. Потому и пересекаются так часто наши пути. Когда каждый из нас найдет то, что ищет, это дело закончится. Общее дело.

– Земцов владельца черного джипа «пробил»?

– Да! – спохватился Пащенко и опять подтянул к себе тощую папку. Вынул лист и подал мне. – Но тут глухо, как в танке после взрыва. Какой-то Песецкий... Короче, забери себе, у меня копия есть.

Рассовав по карманам сигареты и бумаги, я стал облачаться в дубленку.

– Как насчет... – Я взглядом, ищущим поддержку, окинул присутствующих.

– А что, поехали. – Пащенко встает и тут же начинает застегивать китель. – Рабочий день закончился, а дома ждет холодная постель. Право имеем...

Не думаю, что моя голова так сильно болит после двух кружек «чешского». И я не думаю, что довести меня до такой ярости, уже дома, могли именно эти две кружки. Думая об Алле, я разбил о пол хрустальную пепельницу, с которой сидел перед выключенным телевизором и курил. Психоз, вызванный недостатком холодного расчета.

Передо мной сейчас два пути. Один из них прост и надежен, потому что проверен и испытан лично. «Сдать» ее Земцову. И я знаю, что случится с нею в этом случае. Ей слишком мало лет, и она слишком нежна для того, чтобы понять, что такое жестокий мир тюрьмы и зоны. В том, что Зема доведет дело до конца, нет никаких сомнений. По сравнению с теми, кого ему приходилось «ломать», она – фантик.

Алла сознательно ведет меня к краю пропасти, и не понимать этого она не может. Поэтому будет справедливым ее наказать. Отдать. И не важны мотивы, какими она руководствуется, «работая» у меня за спиной. Она меня предала. Какое это страшное слово – предательство... Так Артем предал своих подельников, полковник Пермитин предает свою честь, подстилаясь под Смышляева, а Лукин предает всех во имя достижения своей, не менее страшной, нежели предательство, цели. Задавить всех, кто беспристрастен и не числит себя под его влиянием. Неважно, во имя чего и под давлением каких обстоятельств человек совершает предательство. Алла не подошла ко мне и не спросила путь к собственному спасению.

И те восемь лет, что она рядом, уже не в счет.

Она меня предала.

Я дотягиваюсь до телефона и набираю номер Земы. Он не спит, я знаю. Даже если и спит, то это не имеет никакого значения.

– Александр Владимирович? Ты хотел знать мое мнение? «Принимай» ее к чертовой матери...

Глава 4

Послезавтра – последний процесс по делу Малыгина-младшего. Я не вижу дальнейшей необходимости тянуть время. Я узнал все, что меня интересует, и я понял все, что для Земцова и Вадима до сих пор остается тайной за семью печатями. Я проведу этот процесс и объявлю приговор.

Мне не нужны показания Гомова и Артема, как не нужно присутствие и раскаяние Баскова и Серикова. Я знаю все и готов этим поделиться с Пащенко и Земцовым. Я дам им в руки то, чего им так не хватает, но не сегодня.

Перед тем, как вчера уснуть, я оторвался от размышлений об Алле и вспомнил о документах, которые передал мне прокурор. Информативный архивный список, пришедший из Киевской прокуратуры, и распечатка на владельца черного джипа «Лендкрузер». Мне пришлось поломать голову, прежде чем я связал все единой нитью. И теперь я понял все.

Никто, кроме меня, не догадывается в этом городе, что за страшный удар грозит одному человеку. Не догадывается даже он сам. Это человек, из-за которого все началось и из-за которого все так плачевно закончилось.

Я смотрю, как мой секретарь собирается на обед. Наблюдаю за ней исподлобья. Она надела шубку и сейчас поправляет на голове шапку. Предатель рассматривает каждую черточку на своем лице, чтобы, не дай бог, не оказаться на улице с каким-нибудь незначительным дефектом внешности. Человек, прослуживший мне и нашему общему делу восемь лет, готовится выйти на улицу, навстречу собственной гибели, и даже не подозревает об этом.

Ах, какая жалость!.. На рукаве появился разрыв между шкурками... Он величиной с сантиметр, но это для Аллы настоящий удар. Я смотрю на ее беспомощное лицо, отражающееся от зеркала, и во мне бродит жалость.

Жалость сменяется холодом мести, когда я вспоминаю тот момент, когда она поступилась нашей дружбой и предала меня. Пащенко и Земцов правы. Она должна пострадать. Как они правы... Девчонка до сих пор не подошла ко мне и не призналась в своей подлости... Она «в контроле», и едва ступит на крыльцо суда, сразу попадет в камеру Земцова. Она спокойна и расстраивается лишь оттого, что на рукаве шубки лопнул шов...

А еще меня беспокоит лист бумаги, который она пять минут назад сунула в карман пиджака. Как раз перед тем, как спросить у меня разрешение отправиться на обед. Она идет на встречу. Эх, если бы это была встреча с очередным воздыхателем!.. Но она идет не на встречу, а на «встречу». «Встреча» – это контакт фигурантов в рамках совершаемого или подготавливаемого преступления. И этот «контакт» будут фиксировать Земцов и его люди. Что произойдет после – я знаю...

Пусть. Она предатель.

В последний раз скользнув по зеркалу оценивающим взглядом, она выходит из кабинета в коридор...

Плавно закрывается кабинетная дверь.

Еще мгновение, и человек уже никогда не вернется в прежнюю жизнь...

В моей руке с треском ломается «Паркер», и капсула взрывается брызгами чернил.

– Алла!..

Я слышу приближающийся стук каблучков и вижу распахиваемую дверь...

Девушка смотрит на меня ошалелым взглядом. Мои сжатые кулаки, пиджак и белая рубашка залиты черными пятнами. Удивительно, как при этом остается чистым лицо. Никогда бы не подумал, что таким образом можно пополам переломить металлический предмет. Мне почему-то вспоминается неподъемный сейф, который мы с Пащенко одним махом перенесли в подвале церкви к входным дверям...

– Что случилось, Антон Павлович?! – Ее взгляд дик, словно на мне не чернила, а кровь.

Я наклонился к урне, с трудом разжал кулаки и вывалил из ладоней останки золотого пера.

– Пока еще ничего не случилось, Алла.

Я всегда смотрю собеседнику в глаза, кто бы он ни был. Но сейчас меня интересует лишь оторвавшаяся петля на карнизе нашей шторы. Я не отвожу от нее глаз, хотя думаю о девушке. Слабость и привязанность к ней заставляют меня делать шаг навстречу.

– В жизни каждого человека происходит случай, когда приходится делать выбор. Это происходит в самый трудный момент, когда кажется, что поступить правильно невозможно, а разрываться на две части стыдно. Стыдно перед самим собой. Разрыв – это раздвоение, которое унижает человека, а любой выбор, при желании, можно оправдать. Но у каждого человека должен оставаться шанс. Совершить ошибку – не преступление, если ты понимаешь, что это и есть настоящее преступление. Но только в том случае, если ты готов ее исправить. Поэтому и нужен шанс...

Больше я ее не задержу ни на мгновение. Человеку дается только один шанс. И счастлив тот, кому он дается, ибо он дается немногим.

Ее ресницы дрожат, я вижу это, даже не отрывая глаз от шторной петли.

– Вы о чем, Антон Павлович? – спрашивает меня Алла. Ее голос по-прежнему мягок, и ни один аппарат на свете не уловит в нем лжи. Она спрашивает меня, в чем дело, и, как обычно, готова сделать все возможное для решения моей проблемы. – Я не понимаю...

Я рассмеялся.

– Была у меня ручка, Алла. И был у меня шанс сохранить ее до почетной отставки. Но я совершил ошибку, решив проверить ее на прочность. Я оказался сильнее, поэтому и пострадал! Извини, что украл из твоего обеда две минуты. На две минуты можешь опоздать. Это я от испуга после всплеска чернил тебя позвал. Иди...