Очень заботливый владелец (ЛП) - Харвей-Беррик Джейн

— Ну и хорошо. Я рад.

— Я тоже.

— А можно я тебе тоже кое-что спрошу?

— Конечно! Все, что угодно.

— А с чего вдруг вегетарианский чили?

Доун рассмеялась.

— Ох, а вот в этом полностью твоя вина! Поскольку ты вегетарианец, Кэти постановила, что она теперь тоже вегетарианка. Уверена, что это проявление некой солидарности с тобой. Моя дочь умеет гнуть свою линию. И не смей спорить, что в этом вы с ней не похожи! Полагаю, что это дается ей довольно трудно, потому что она фанатка бекона и блинчиков с кленовым сиропом, но все же Кэти придерживается вегетарианской диеты. И я, кстати, по большей части тоже. Это просто сподручнее, в том плане, чтобы не готовить к обеду два разных блюда.

— Я должен извиниться за это?

— Нет, я вовсе не имею ничего против. Кэти безумно скучала по тебе, Алекс.

— Я тоже скучал по ней. Когда я читал ей сегодня вечером… это было что-то волшебное.

— У тебя отлично, получается подражать голосам персонажей, — улыбнулась она. — Спасибо, что почитал ей.

— Очень приятно слышать.

Я подразумевал каждое слово.

Между нами снова воцарилась тишина, но я потянулся, чтобы положить ее руку к себе на колено, переплетая наши пальцы.

Доун подавила в себе зевоту, и я поймал себя на мысли, что уже поздно.

— Прости, — сказала она устало. — Сегодня был очень сложный день, и к тому же я плохо спала прошлой ночью. Хотя есть еще так много вещей, о которых я хотела бы тебя расспросить, — она улыбнулась, — тем более сейчас, когда ты действительно со мной разговариваешь.

— Для этого у нас есть завтра, — сказал я, лелея надежду, что это правда.

— Да, а еще завтра праздник, и к тому же у меня выходной, и еще…

— Что еще?

— Я хотела предложить тебе остаться на ночь.

На ее щеках выступил румянец, но она не отвела взгляда, а пристально смотрела мне в глаза. Мне это в ней очень нравилось.

Остаться мне хотелось больше всего на свете. Именно так, черт возьми! Но на этот раз я хотел построить что-то прочное и постоянное, то, что невозможно разрушить из-за какого-то недоразумения. Мы оба многое пережили, но я передал право решать Доун.

— Только если ты действительно этого хочешь. На этот раз я не хочу ошибаться. Мне так хотелось бы ответить тебе «да», но… как же Кэти?

— Кэти будет рада твоему присутствию, — с улыбкой ответила Доун. — Я, конечно, не могу гарантировать, что она не ляпнет что-нибудь ужасно неловкое, потому что в этом моя дочь, кажется профи, но она точно будет счастлива. Она без ума от тебя, Алекс.

— Без ума от меня, значит? — Усмехнулся я.

— Ты сам все прекрасно знаешь! — Заявила Доун, смеясь. — Только не особо-то обольщайся по этому поводу.

— Думаю, я должен этим воспользоваться.

— Что это значит? — Она застенчиво улыбнулась. — Ты останешься?

— Полагаю, что теперь твоей проблемой станет избавиться от меня, — как можно серьезнее ответил я.

Я усадил Доун к себе на колени и поцеловал так, как хотел этого еще до того, как на меня обрушилась вереница ее вопросов. Я неистово жаждал прикоснуться к ней, и только тогда, когда мои руки заскользили по ее телу, напряжение в моей груди ослабло.

Дыхание Доун участилось, когда она оказалась на мне, а затем ее рука смело легла на ширинку моих джинсов. Я застонал ей в шею, не в силах сдерживаться, когда ее прикосновение стало настойчивее.

— Полагаю, нам лучше подняться наверх, — выдохнула она, и дрожь в ее голосе свидетельствовала о том, что ее желание настолько же велико, как и мое.

Поскольку теперь мне был дан зеленый свет, она оказалась у меня на руках, и я нес ее вверх по лестнице, заявляя свои права на нее, желая получить свое.

Она подавила в себе смешок, уткнувшись губами в мою шею, что заставило меня практически взлететь на верхнюю ступеньку.

— Налево, — прошептала Доун.

Я толкнул дверь в ее спальню носком ботинка, абсолютно не думая о том, что на мне рабочая обувь с металлическими вставками, поэтому звук эхом разнесся по коридору, заставляя нас обоих замереть.

В комнате Кэти все было тихо, и я вздохнул с облегчением.

Мне не подвернулось возможности проверить, насколько комната Доун похожа на комнату ее дочери, так как она заперла за нами дверь, даже не включая свет. Вожделение, похоть и страсть, которые по остроте были сравнимы только с болью, градом обрушились на меня, как только мы рухнули на кровать и покатились по простыням.

Ее руки с остервенением стянули с меня ремень и с яростным рвением дернули молнию вниз, высвобождая мой член.

Я зарычал и задрал ее юбку, срывая трусики. Газа Доун горели, и я поцеловал ее снова, позволяя нашим губам, зубам и языкам схлестнуться.

Мое тело сводило от усилий сохранить хоть толику контроля над собой.

— Не стоит, — прошептала она, прижимая палец к моим губам. — Не сдерживай себя. Люби меня так, как ты того хочешь.

Каждое прикосновение было сильнейшим напоминанием о том, что я все еще живу. Что мне удалось преодолеть все то дерьмо: боль, душераздирающую тревогу и уничижающее следование по наклонной.

Можно потерять все и всех, но теряя самого себя, вы обречены. И каким-то чудом Доун удалось вырвать меня из этого тумана забытья и отчаяния.

Я набросился на нее, и она застонала, впиваясь зубами мне в шею.

Мы оба быстро кончили. Когда мое тело содрогнулось, и я выругался, она вскрикнула, и ее ноги сжались вокруг меня.

Обливаясь потом, причитая и смеясь, мы рухнули на спину. Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, желая запечатлеть в памяти столь идеальный момент, когда рот Доун растянулся в блаженной улыбке, глаза были закрыты, а грудь тяжело вздымалась. Что-то одновременно забытое, но в тоже время неведанное пробудилось во мне — потребность защищать, заботиться и любить.

Одиночество отступило, и я задумался о том, как старому, усталому и больному псу удалось свести нас вместе.

Спасибо тебе, Стэн.

Мир заиграл другими красками, свежими и новыми, а любовь витала совсем рядом.

Я давал себе отчет, что лучше не заводить разговор об этом, когда мы оба задыхаемся после секса, точнее после занятия любовью. И пока мы приходили в себя, я прокручивал эти слова в голове, надеясь, что очень скоро преграда между моими чувствами и словами исчезнет навсегда.

Доун открыла глаза, и я заметил, как они сощурились, когда ее улыбка стала еще шире.

— Как это произошло… Бог мой, Алекс! Что это было? Я еще никогда…

Я засмеялся в ответ, потому что тоже был в смятении.

— Это был лишь разогрев, — ответил я, притягивая ее за подол блузки. — Мы должны перейти к следующей фазе незамедлительно.

Мне было неловко, что я накинулся на нее и трахал, пока не достиг оргазма, даже не позволив нам раздеться. Доун явно заслуживала большего.

В первый раз все вышло так скомкано и поспешно, потому что я боялся, что мое сознание сыграет со мной злую шутку, что мое неверие в реальность происходящего пересилит меня.

Теперь же, освободившись, получив разрешение вновь окунуться в этом мир, я желал сделать все вкрадчиво. Мне хотелось, чтобы Доун лежала обнаженной на простынях, позволяя мне осыпать поцелуями ее теплую кожу, исследовать ее тело, заново влюбиться в ее красоту. Я жаждал ощутить ее вкус, заставить ее кончить от моего языка и заключать в свои объятия снова и снова. Хотел, чтобы каждый последующий день был таким, как сегодня.

Доун

Я проснулась от пронзительно визга мотоцикла, пронесшегося мимо дома на бешеной скорости, и увидела перед собой Алекса, который все еще спал, повернувшись лицом ко мне и прижимая к груди подушку.

Мы проспали довольно долго. То и дело просыпаясь, чтобы заняться любовью снова и снова. Воспоминания заставляли меня улыбнуться. Минувший день выдался до краев наполненным радостями и потрясениями, шквалом эмоций и вереницей слов.

Вчера я проснулась не в настроении, потому что на День Благодарения Кэти уехала к Мэтью, а я была вынуждена отправиться на работу, никак не ожидая, что мне предстоит экстренная операция в связи с острой непроходимостью кишечника у семилетнего жеребца паломино. К счастью, все прошло успешно.