Том 7. Американский претендент.Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон. - Марк Твен

Джим все это время глядел вниз в подзорную трубу. Он покачал головой и проговорил:

— Масса Том, мне кажется, тут что-то не совсем так. Я до сих пор ни одного негра не видел.

— Не важно, они в пустыне не живут. А что это там такое? Дай-ка мне трубу.

Он долго приглядывался и наконец сказал, что видит длинную черную ленту, которая тянется по песку, но не может разобрать, что это такое.

— Ну вот, — говорю я, — теперь ты, может, и узнаешь, где находится наш шар. Ведь это наверняка одна из тех линий, что нарисованы на карте. Те самые, которые ты называешь меридианами. Стоит нам только спуститься вниз и посмотреть, какой у нее номер, и…

— Ох, и болван же ты, Гек Финн! Ты что же думаешь — меридианы протянуты по земле?

— Том Сойер, они нарисованы на карте — ты это отлично знаешь; вот они — возьми сам и посмотри.

— Разумеется, они нарисованы на карте, но это ничего не значит — на земле их нет.

— Том, ты это точно знаешь?

— Конечно знаю.

— Стало быть, эта карта опять соврала. В жизни не видывал такого вруна, как эта карта.

Тут Том рассвирепел, я рассердился, ну и Джим тоже приготовился высказать свое мнение. Еще минута — и мы снова принялись бы спорить, но в этот самый миг Том уронил подзорную трубу и как сумасшедший стал хлопать в ладоши и вопить:

— Верблюды! Верблюды!

Я схватил подзорную трубу, Джим тоже, и мы стали глядеть. Однако я сразу же разочаровался и сказал:

— Сам ты верблюд! Это же пауки!

— Пауки? В пустыне? Осел несчастный! Процессия пауков? Ты когда-нибудь думаешь, что говоришь, Гек Финн? Да только, по-моему, тебе и думать-то нечем. Разве ты не знаешь, что мы поднялись на целую милю вверх, а до этой цепочки, что ползет там внизу, еще мили две или три? Пауки — как бы не так! Пауки с корову величиной! Может, ты спустишься вниз, чтоб их подоить? Но все равно, это верблюды. Это караван — вот что это такое, и не меньше мили длиной.

— Ну, раз так, давай спустимся и поглядим. Не верю я в это, и не поверю, покуда сам не увижу.

— Отлично, — говорит Том и тут же дает команду снижаться.

Спускаясь по косой вниз, к жаркой погоде, мы увидели, что это и в самом деле верблюды. Они тянулись бесконечной цепочкой, и на каждом были навьючены тюки. А еще мы увидели людей — несколько сот человек в длинных белых балахонах. Головы у них были повязаны чем-то вроде шалей с кистями и бахромой. У одних были длинные ружья, у других — ничего, некоторые ехали верхом на верблюдах, другие шли пешком. А жарища-то —* настоящее пекло! А. как медленно они тащились! И вдруг мы остановились в какой-нибудь сотне ярдов над их головами!

Тут они все как завопят! Некоторые бросились ничком на землю, другие начали палить в нас из ружей, остальные кинулись врассыпную, верблюды за ними.

Когда мы увидели, что причиняем им одни неприятности, то сразу же поднялись на милю вверх, к прохладе, и опять стали наблюдать. Целый час ушел у них на то, чтобы собраться и снова составить свою процессию. Затем они опять двинулись в путь, но в подзорную трубу нам было видно, что они все время следят за нами, — ну а мы летим себе, поглядывая на них в свои подзорные трубы. Вдруг мы увидели большой песчаный холм. За холмом как будто копошились люди, а на верхушке вроде бы лежал человек. Он то я дело поднимал голову, словно следил за чем-то — не то за нами, не то за караваном, мы никак не могли разобрать. Когда караван подошел поближе, человек быстро сполз на другую сторону холма и кинулся к остальным людям — это и в самом деле были люди, и притом с лошадьми, — и мы увидели, как они вскакивают на лошадей и несутся, словно на пожар. Одни были вооружены копьями, другие — длинными ружьями, и все вопили благим матом.

Они посыпались на караван, и в один миг все смешалось и такая поднялась пальба, какой вы в жизни не слыхивали. Сквозь густой пороховой дым едва можно было разглядеть, как они там дерутся. В этой битве участвовало не меньше шестисот человек — прямо смотреть жутко. Потом все разбились на отдельные кучки и сражались не на жизнь, а на смерть, носясь взад-вперед и избивая друг друга как попало; и каждый раз, когда дым немного рассеивался, было видно, что везде валяются убитые и раненые люди и верблюды, а уцелевшие верблюды бегут во все стороны.

Наконец разбойники убедились, что каравана им не одолеть. Тогда их предводитель протрубил сигнал, и все, кто еще оставался в живых, кинулись прочь.

Разбойник, удиравший последним, схватил ребенка и положил его перед собой на седло. За ним бросилась женщина, с криками и мольбами бежала она по равнине вслед за разбойником. Но все было напрасно. Вскоре мы увидели, как она рухнула в песок и закрыла лицо руками. Тогда Том схватился за штурвал и кинулся за негодяем. Мы со свистом устремились вниз и выбили разбойника из седла вместе с ребенком, причем злодею здорово досталось. Ребенок был невредим. Он лежал, болтая в воздухе ручонками и ножонками, — в точности как навозный жук, который упал на спину и не может перевернуться. Разбойник, шатаясь, пошел ловить свою лошадь. Он не знал, чем его ударило, потому что мы уже поднялись на три-четыре сотни ярдов вверх.

Мы ждали, что теперь женщина пойдет и возьмет своего ребенка, но она не пошла. В подзорную трубу было видно, что она все еще сидит на месте, опустив голову на колени. Она, конечно, ничего не видела и думала, что разбойник так и увез ребенка. Находилась она почти в полумиле от своих. Поэтому мы подумали, что успеем спуститься, взять ребенка и доставить его к ней прежде, чем люди из каравана смогут до нас добраться. Рассудив, что у них и без нас достаточно хлопот с ранеными, мы решили, что стоит рискнуть. Сказано — сделано. Мы спустились пониже, остановились, Джим слез по лестнице и подобрал ребенка. Славный толстый малыш был в прекрасном настроении, хотя только что участвовал в битве и свалился с лошади. Затем мы отправились к матери, остановились невдалеке, Джим сошел на землю, подкрался к ней, и когда он был совсем рядом, ребенок загукал, как обычно делают малыши. Услыхав его голос, мать быстро обернулась и закричала от радости. Она бросилась к ребенку, схватила его, обняла, затем опустила на землю и стала обнимать Джима, потом сорвала с себя золотую цепь, повесила ее Джиму на шею, снова кинулась его обнимать, потом подняла ребенка и прижала его к груди. Все это время она всхлипывала и издавала радостные крики. Джим подошел к лестнице, вскарабкался наверх, и в тот же миг мы снова взмыли в небо. Женщина, закинув голову, глядела вверх, а ребенок охватил ей шею руками. Так она стояла, пока мы не скрылись из виду.

Глава VII

Том отдает должное блохе

— Полдень! — сказал Том. И точно — Томова тень превратилась в маленькое пятнышко возле его ног. Посмотрели мы на гринвичские часы — и видим, что на них сейчас будет двенадцать. Том и говорит, что Лондон от нас либо прямо на север, либо прямо на юг — одно из двух. Судя по погоде, по песку и по верблюдам, он решил, что на север, и порядочно на север — примерно как от Нью-Йорка до Мехико-Сити.

Джим сказал, что, по его мнению, шар — самая быстроходная штука в мире, если только не считать некоторые породы птиц, например дикого голубя, или поезд.

Но Том говорит, будто он читал, что в Англии поезда ходят со скоростью сто миль в час и что во всем мире нет птиц, которые бы летали так быстро, не считая одной, — а именно блохи.

— Блохи? Да как же это, масса Том? Во-первых, она вроде не совсем птица…

— Не птица? А кто ж она тогда?

— Не знаю точно, масса Том, да только я думаю что она просто животная. Да нет, это тоже не годится — для животной она вроде маловата. Она, наверно, жук. Да, сэр, она жук, уж это точно.

— Бьюсь об заклад, что она не жук, да уж ладно. Ну а во-вторых, что?

— Во-вторых, птицы летают далеко, а блоха нет.

— Блоха далеко не летает? А скажи-ка, далеко — это, по-твоему, сколько?

— Далеко — это много-много миль. Да ведь это же всякий знает.

— Ну а человек, он может много миль пройти?

— Да, сэр, может.

— Столько же, сколько поезд?

— Да, сэр, только дайте ему время.

— А блоха разве не может?

— Может, пожалуй, если дать ей времени побольше.

— Теперь ты видишь, что дело вовсе не в расстоянии, а во времени, за которое это расстояние можно пройти. Ясно?

— Пожалуй, так оно и есть, да что-то мне не верится, масса Том.

— Тут все дело в соотношении, и когда ты начнешь оценивать чью-нибудь скорость по его размерам, то разве какая-нибудь птица, человек или поезд может сравниться с блохой? Самому проворному человеку ни за что не пробежать больше десяти миль в час — а это не намного больше, чем если увеличить его собственную длину в десять тысяч раз. Зато во всех книгах говорится, что любая, самая обыкновенная третьесортная блоха может прыгнуть на расстояние, которое в сто пятьдесят раз больше ее собственной длины. Вот. И к тому же она может сделать пять прыжков в секунду. Это значит, что за одну-единственную короткую секунду она может прыгнуть на расстояние, которое в семьсот пятьдесят раз больше ее собственной длины. Она ведь не тратит зря время на остановки — она и останавливается и прыгает одновременно. Попробуй, придави ее пальцем — сам увидишь. Ну вот, это простая третьесортная блоха. А теперь возьми первоклассную итальянскую блоху, которая всю свою жизнь была любимицей дворянства и никогда не знала ни нужды, ни холода, ни голода, — такая блоха может прыгнуть на расстояние в триста раз больше своей длины, и так она может прыгать целый день — по пять прыжков в секунду, — итого в тысячу пятьсот раз больше своей длины. Представь себе, что человек мог бы пройти в секунду расстояние в тысячу пятьсот раз больше своей длины, — скажем, полторы мили. Это будет девяносто миль в минуту, то есть намного больше пяти тысяч миль в час. Ну, куда твоему человеку, птице, поезду, шару? Да они гроша ломаного не стоят рядом с блохой. Блоха — это просто маленькая комета.