Огненный омут - Симона Вилар

– Сколько их еще будет?

– Тебя это волнует? Их будет много. Столько, чтобы до прихода Ролло у нас было целое войско, способное противостоять варварам.

– Вы думаете, им по силам выдержать натиск норманнов? – спрашивала Эмма едущего рядом герцога.

Роберт ответил не сразу. Они проезжали небольшое селение. Из-под копыт коней с кудахтаньем разбегались куры. Цепные псы заливались лаем.

– Мы едем в Шартр, – сказал он ей наконец. – Шартр хорошо укреплен, и мы надеемся, что сможем там удержать Роллона до того, как…

Откуда-то с визгом выскочила свинья. Конь под Робертом шарахнулся, и ему пришлось удерживать своего скакуна. Когда же он взглянул на Эмму, то увидел, что она не сводит с него вопрошающего взгляда. И он продолжил:

– …когда Ролло засядет в осаде города, я приведу людей из Нейстрии, принц Рауль – из Бургундии, а граф Эбль – из Пуатье. Мы заманим Роллона в ловушку.

Теперь он не скрывал от нее своих планов. Видел, как под слоем дорожной пыли побледнели ее щеки.

– Ты переживаешь за него? Не стоит. Ты франкская принцесса, а он всего лишь язычник, завоеватель, выскочка. И ты обязана помогать нам. Кровь твоих приемных родителей взывает о мщении, а честь твоего рода обязывает. Но успокойся. Ты поступила правильно, а доброе деяние остается добрым, что бы оно ни повлекло за собой.

– Миссир герцог! – перебила его Эмма. – Вы обещали мне…Вы клялись, что не причините зла Ролло!.. Он – отец моего сына, а мой сын – наследник Нормандии и христианин!

Они съехали по склону холма, перешли вброд ручей, и Роберт, когда в запальчивости Эмма стала дергать повод и ее конь заволновался, схватил его под уздцы, вывел на безопасное место.

– Что ж, пусть Роллон докажет, что его доблесть выше случайной удачи. Но жизнь Роллона потеряет для меня интерес лишь в случае его упорства. Если же он поведет себя разумно – а глупцом его еще никто не называл, – то он примет наши условия: станет христианином и признает мое сюзеренство. Тогда я сам вложу твою руку в его и поведу вас к алтарю. А до того времени прячь свои чувства, как дерево таит свои силы в земле по прошествии лета. И молись, чтобы задуманное мной свершилось. Это нужно мне, но больше – тебе, поверь. Робертины должны показать, что они сильнее даже норманнов. Ради памяти твоего отца и моего брата Эда.

Она уже понимала, зачем ему это нужно. Как и ее отец, победивший норманнов и получивший за это корону, Роберт страстно желал добиться верховной власти. Тот, кто решит проблему норманнов, прославится во Франкии, получит поддержку Рима. И она лишь спросила:

– Почему вы так уверены, что Ролло кинется за мной очертя голову?

Роберт окинул ее оценивающим взглядом.

– Но разве он не пошел за тобой против прилива?

Эмма отвернулась. Глядела на зубчатый частокол с подъемным мостом дальней франкской усадьбы. Но думала о другом. В ней вдруг проснулась гордость. Да, Ролло много раз рисковал собой ради нее. Их многое связывает. И она рада, что ее полюбил такой мужчина. По сравнению с ним все другие казались мелкими и незначительными. Но она опасалась сказать Роберту, что ее тревожило. Что, если Ролло не придет за ней? Что, если он решит, что столь изменчивая и непостоянная жена ему не нужна? Что, если другая отвлечет его помыслы? Что ждет ее тогда?

Предположительный ответ она получила довольно скоро.

На закате второго дня они свернули с дороги к беленым, прорезанным бойницами стенам большого монастыря. Возле его ворот был, как и везде, где они проезжали, разбит военный лагерь. И Эмма не поняла, почему Роберт вдруг пришел в гнев.

– Какого дьявола вы еще здесь? Разве ваш господин только соизволил отбыть из Шартра?

Вавассор, к которому обратился герцог, не успел и ответить, как к воротам вышел высокий, облаченный в яркую тунику мужчина со стянутыми сзади в хвост темными волосами. Широкий, украшенный каменьями обруч венчал его чело.

– Ты можешь приказывать своим людям, а не мне, Робертин, – сказал человек спокойно, но с явным вызовом. – Я помню все, что мне надлежит, и не тебе…

– Разрази тебя гром! – вздыбил своего жеребца герцог, и Эмма подумала, что еще никогда не видела дядю в таком гневе. – Ты ведь должен удерживать норманнов на Луаре и успеть собрать войска. У тебя, что, есть, как у демона, крылья, чтобы завтра оказаться на месте? Клянусь вечным спасением, из-за таких, как ты, франки и не могут организовать отпор язычниками!

Смуглое лицо Эбля резко потемнело, как бывает со всеми смуглыми людьми, когда они в ярости. Но ответил он вполне спокойно.

– Укороти свой язык, Робертин. Ибо ты не сюзерен мне, чтобы приказывать. И не забывай, что, когда твой брат Эд столь загордился, он потерял почти всех своих союзников.

Он хотел еще что-то произнести, но резко умолк. И Эмма ощутила на себе его пристальный, изучающий взгляд. Потом он подошел к тяжело слезшему с коня герцогу.

– Это она?

Когда мужчина уделял ей такое внимание, Эмма не могла не заинтересоваться им. Окинула его оценивающим взглядом. Еще молод, хорош собой. Темные брови, чувственный рот, могучая шея. И явная страсть к драгоценностям. Этот обруч, который впору носить на пиру во дворце, перстни с каменьями, дорогие браслеты, на груди цепь, усаженная желтыми топазами и аметистами. Ярко расшитый плащ на плече удерживает драгоценная булавка витого золота с гранатом. Все пестро, но роскошно. Сразу видно – знатный сеньор. И держится с дерзкой самоуверенностью. Подбоченился под ее взглядом.

– Клянусь Христовым брюхом! Да за такой красавицей можно хоть в ад пойти. Твоя затея будет иметь успех, нейстриец!

Эмма вдруг смутилась. Усталая, потная, вся в пыли, она отнюдь не чувствовала себя красавицей. Ги помог ей сойти с коня, и его услужливость сейчас словно подчеркнула ее особое положение. И хотя Ги попытался прикрыть ее собой, но сам герцог взял ее за кончики пальцев и вывел вперед.

– Перед тобой, Эбль, моя племянница – Эмма Робертин.

Про себя Эмма неожиданно отметила, что герцог впервые открыто признал их родство. А из этого следовало, что либо Эбль уже знал, что она из Робертинов, либо герцог хотел поднять ее значение в глазах графа Пуатье. Она невольно смутилась. Сказала негромко:

– Если возможно, я бы хотела привести себя в порядок.

Обычная просьба для утомленной дорогой женщины. Но заботу о ней проявил не герцог и не Ги, а, неожиданно, Эбль. Громко прикрикнул на монахов, даже дал пинка пытавшемуся начать с приветственной речи настоятелю.

Ее отвели в странноприимный дом. Обычную каменную пристройку с земляным полом и очагом посредине. Монах с простодушным крестьянским лицом принес ушат с водой, которую ему и в голову не пришло подогреть. Но Эмма обрадовалась и холодной. Вода! Едва монах вышел, она с блаженством обмыла лицо, шею, развязала шнуровку, выскользнула из платья. Она была такой грязной, потной.