Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

Затем я привел свидетельство британского генерала, которого предложил вызвать в суд. У генерала Джона Фуллера имелся опыт войны с партизанами. (Фредерик Чарлз, английский военный историк и теоретик, участник Англобурской войны 1899–1902 гг. и войны 1914–1918 гг., начштаба танкового корпуса во время операции при Камбре в 1917 г.; с 1926 г. год помощник начальника Генерального штаба Великобритании; в 1920-х гг. получил известность как один из создателей теории ведения войны «малыми профессиональными армиями», оснащенными новейшей техникой, на основе его теорий строились танковые войска Третьего рейха; с 1933 г. в отставке; тогда же, вместе с Освальдом Мосли, член и один из руководителей Британского союза фашистов и подпольной правой группы Nordic League; 20 апреля 1939 г. Фуллер был почетным гостем Адольфа Гитлера на военном параде в Берлине в честь 50-летия фюрера; после начала войны Великобритании с Германией отдалился от политики и в дальнейших связях с правыми партиями не замечен. – Пер.). Он изучал все приказы и рапорты, приведенные обвинением в качестве доказательств, и высказал свое мнение в показаниях, что во многих отношениях эти приказы умереннее тех, что могли быть отданы у нас при схожих условиях и обстоятельствах. И что отчеты об инцидентах дают представление о том, что подобное могло бы произойти и у нас. В них описывались некоторые инциденты, которые с беспристрастной точки зрения выглядят противоправными, однако партизанская война предоставляет даже самым младшим офицерам весьма широкую свободу действий, и эта свобода действий не всегда используется надлежащим образом. Относительно репрессий в Симферополе Фуллер заявил, что не стал бы угрожать расстрелом 100 горожан за подорвавшуюся мину, о которой не сообщили, потому что у людей всегда оставался шанс не попасть в эту сотню. Вместо этого он приковал бы по паре русских к каждому зданию, которое предполагал бы использовать, чтобы тогда, если бы стало известно, что здание заминировано, они сами или их близкие тут же донесли об этом. Вот такие жестокие действия могли бы быть предприняты для безопасности своих войск.

Суд отказался приглашать генерала Фуллера. Думаю, технически они были правы, так как в качестве военного суда судьи сами себя считали экспертами в военных вопросах, но, поскольку никто из них не имел опыта партизанской войны, то, по-моему, было бы разумно выслушать генерала Фуллера (или потому, что Фуллер в совсем недавнем прошлом фашист, а опыт войны с бурскими партизанами в Южной Африке, где британцы прославились своими зверствами – концлагеря, депортация и т. д., – нацисты просто взяли за образец? – Пер.).

По вопросу репрессий в нашем «Наставлении по военно-судебному производству», в статье 453, говорится следующее: «Репрессалии между воюющими сторонами являются неузаконенными актами военных действий, имеющими целью заставить противника в будущем подчиняться признанным законам войны. Они не относились к гаагским правилам, но упоминались на Мирной конференции 1889 г. в докладе комитета, который вырабатывал Конвенцию о законах и обычаях сухопутной войны. (Гаагские державы отказались включать их в текст.) По обычаю они допустимы в качестве необходимых мер узаконенных военных действий. Простая вероятность того, что они могут быть применены при нарушении законов войны, в значительной степени действует как сдерживающее средство. Они являются не средством наказания или одностороннего отмщения, но принуждения». Статья 454 говорит: «Репрессалии являются крайней мерой воздействия, поскольку в большинстве случаев они приносят страдания невиновным. Однако на этом и зиждется их сила принуждения, и они необходимы в качестве крайнего средства».

Далее я заявил:

«Нельзя установить какое-либо правило, по которому следует оценивать такую ситуацию. Ситуацию должно рассматривать с учетом конкретных обстоятельств и степени опасности. Невозможно определить шкалу применения репрессий. Они направлены не на то, что уже случилось; они направлены на то, что может случиться. Степень применения репрессий зависит не столько от меры противоправного действия, которое вызвало репрессии, сколько от степени опасности, которую репрессии призваны предотвратить. Американцы считали, что достаточно одного выстрела в их сторону, чтобы уничтожить целую деревню. Результат можно видеть по грудам развалин в Баварии и Франконии. По мере продвижения, если по американцам стреляли из деревни, они либо останавливались, либо отступали и вызывали авиацию. Отдельные развалины деревень в этой относительно сохранившейся сельской местности буквально бросаются в глаза. Это привело к тому, что американцы обошлись минимальными потерями.

В районах, где уже окончены боевые действия, использовать любые репрессии из-за единичного инцидента было бы чудовищным актом, даже если этот инцидент повлек бы за собой гибель сотен людей. Совершенно очевидно, что, если в сегодняшней Германии кто-то подорвал бы поезд, мы и подумать не могли бы о репрессиях мирного населения; это было бы чудовищно. Однако когда ваше положение шаткое, а ситуация опасная, то вы, сэр, в случае гибели ваших людей обязаны принять жесткие репрессивные меры. Степень применения репрессий – это те меры, которые необходимы для защиты ваших войск.

Вам, как солдатам, следует поставить себя на место тех немцев и спросить себя: «Что бы я решил в подобной ситуации? Что бы я предпринял?» – и тогда вы скажете: «Даже если я считаю, что этого мне не следовало бы делать, то возможно, что кто-то другой – в данном случае немец, – счел бы это совершенно необходимым?» И если так, то вы не должны осуждать его».

Затем я обратился к американскому процессу фельдмаршала Листа, на котором суд рассматривал вопросы партизанской войны, и после того, как пришел к заключению, что партизан и их пособников могли расстреливать без суда и следствия, продолжил рассмотрение репрессий:

«Далее, придя к подобным заключениям, суд над Листом продолжил обсуждать степень, до которой могут дойти оккупационные войска в войне с партизанами, после чего был выдвинут к утверждению определенный регламент, которому, по их мнению, необходимо следовать прежде, чем возникнет вопрос о расстреле заложников. Сэр, под конец процесса было заявлено: «Право так поступать (то есть применять репрессии) признано многими державами, включая США, Великобританию, Францию и СССР. И мировые державы потерпели полную неудачу по ограничению или сдерживанию этой практики посредством обусловленных соглашением правил». Именно так, сэр, полную неудачу. В Брюсселе и в Гааге в 1898 г., а затем еще и в 1907 г., в по меньшей мере двух комитетах Лиги Наций ведущие государственные деятели дни напролет спорили по поводу вопросов заложников и репрессалий и пришли к заключению, что в данном случае невозможно установить какие-либо правила. Однако, сэр, эти «судьи из прерий» самонадеянно вторглись в ту область, к которой государственные деятели ведущих держав на высочайшем совете боялись даже прикоснуться. Они установили – на основании бог знает каких полномочий – целый ряд правил для руководства действиями держав. Мы еще рассмотрим, что у них из этого получилось. Сэр, на странице 61 отчета имеется следующий пассаж: «Изучение доступных свидетельств по данной теме убеждает нас, что заложников можно брать ради гарантии мирного поведения населения оккупированных территорий, и, при существовании определенных условий и после проведения предварительных переговоров, они могут быть расстреляны только в самом крайнем случае. Взятие заложников опирается в основном на принцип коллективной ответственности. Результатом оккупации является предоставление силам вторжения права на управление в период оккупации – в рамках ограничений и положений международного права. Местное население обязано продолжать свои обычные мирные занятия и воздерживаться от любых враждебных действий против войск или в отношении их военных операций. Оккупант имеет полное право настаивать на соблюдении положений, необходимых для обеспечения безопасности оккупационных сил и поддержания закона и порядка. Для осуществления этих задач оккупант может – но только в самом крайнем случае – брать заложников. Заложников нельзя брать или казнить в целях военной целесообразности.