Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро

— А где мои удочки?

— Рыбнадзор отобрал! — злорадствуя, выкрикнул Нефедов.

— Как? — И рыболов несолидно заплясал на берегу словно на горячей плите. — Ах, ах, ах! Уже отменили… В прошлом году отменили запрет… Это не рыбнадзор! Это жулик!

И уставился вслед моторке, превращавшейся в точку. А Нефедов молча поднялся с коряги и шагнул в воду.

Белые облака в кристальном небе на глазах сменились черной тучей, тяжелой и потому низкой, катающиеся поспешили укрыться, лодок на озере не стало, долго ждали оказии вместе с Аркадием Павловичем, уставшим от извинений Нефедова, и когда наконец добрались до турбазы, уже вовсю грохотало и лило. И после грозы, к вечеру, все еще сеял дождь… Он мочил скаты палаток, выстроившихся под соснами, турбаза сдернула с палаточных растяжек разноцветные сарафаны, майки и джинсы и сразу стала голой, мокрой и скучной. Для Нефедова дождь, понятно, не был главной досадой, но и на него, вдобавок ко всему, нагонял тоску…

Что-то странное случилось только с Аркадием Павловичем. Казалось, он повеселел. Известно, что бывают такие люди, которые любят дожди, и Нефедову приходилось об этом слышать, но вот не доводилось никогда встречать.

— А мы разведем костер! — по-разбойничьи блеснув глазом за толстым стеклом своих очков, воскликнул пострадавший Аркадий Павлович и потер руки.

— Под дождем? — ошалел, поеживаясь, Нефедов. — Какой костер?

— Трескучий!

В палатке монотонно шуршало, дождь предупреждал, что зарядил до утра. Носа не высунешь… Вера улыбнулась, убирая чашки со столика. Она только что угостила их чаем, на скорую руку, и обещала через два-три дня, съездив в районный центр за продуктами, устроить настоящий пир. Нефедов мысленно благодарил ее. Он пригласил Аркадия Павловича в свою палатку, чтобы не оставлять в одиночестве с воспоминаниями о пропавших удочках. Да еще когда дождь. Вера за чаем пообещала взять гитару у соседей и попеть на пиру, в другой раз. Аркадий Павлович немедленно вспыхнул:

— Зачем откладывать? Я гитару мигом организую! Как зовут соседей?

— Они сами поют, — сказала Вера — Слышите? Сквозь шуршанье дождя улавливались и бреньканье струн, и смех, и поющие голоса.

— Ах, жаль! — взмахнул кулаком Аркадий Павлович и тут же, что называется, загорелся костром.

Этой затее обрадовался один Женька, закричав «ура», но Вера не пустила его за хворостом и для того, чтобы Женька не канючил понапрасну, отдала его куртку на голову Нефедову.

А костер вышел неожиданно удалой, в самом деле трескучий, столько наносили насквозь сухих березовых сучьев, что от треска, поднятого ими, зазвенело в ушах. На свет и треск костра отовсюду повылазил народ, веселились, шутили, что барана бы сюда, шашлычок бы смастерить, подносили новые ветки, оживающие в огне, и Аркадий Павлович довольно повторял:

— Ай да мы!

Сухощавый, верткий, он снял куртку, бросил на траву и стал в своей синей олимпийке с белой каймой под горлом выглядеть еще моложе, но постепенно все разбрелись, попрятались. Вера увела Женьку, и остались у костра, ожидая, пока он померкнет, только дерзкий его разжигатель и Нефедов, полный терпения… Под непрерывный и, казалось, бессмертный шум дождя из палаток, перемешивая мелодии, доносилась разная музыка: старались транзисторы. Языки пламени, робея, перескакивали с места на место, словно бы искали, где скрыться. И возвращались грусть и мысли о неудаче.

Восседающий на пеньке Нефедов поправил плащ на коленях и протяжно, носом, вздохнул, а Аркадий Павлович погрозил ему пальцем:

— Ни в коем случае! Только на отвлеченные темы…

И Нефедов мучительно сморщил лоб, потому что отвлеченных тем не находилось. Наконец он спросил:

— Вы верите в летающие тарелки?

— Допускаю, что инопланетные жители могут прилетать к нам, на Землю, — ответил Аркадий Павлович, подходя к краю соснового навеса и высовывая из-под него руку ладонью вверх, чтобы проверить силу дождя. — А почему бы и нет, если они только имеются в космосе?

— Та-ак… Прилетали! А зачем? Почему в контакт не вступили?

— С кем?

— С нами.

Аркадий Павлович повернулся и задорно спросил:

— Вы останавливались в лесу у муравейника?

— Сегодня. Это интересно!

— А почему никого из обитателей муравейника не пригласили к себе на чашку чая, не вступили в контакт?

Нефедов поерзал на своем пеньке.

— По-вашему, мы для тех, кто прилетает к нам на тарелках, — муравьи?

— Это обидно, конечно, — озорно засмеялся Аркадий Павлович, — но… Цивилизации делают бешеные скачки за десятилетия. А если нас разделяют тысячи лет? Или сотни тысяч? Закурим по одной?

Прикурили от хрупких хворостинок, рассыпающихся на угли, которые быстро одевались пеплом, и Нефедов скучно сказал:

— Муравьи, хотя у нас… кибернетика! Сейчас, например, рождается новое поколение вычислительных машин. Я читал…

— А я с этим связан, — сказал Аркадий Павлович.

— С кибернетикой?

— Применительно к психологии. Машины становятся все умнее!

— Представляете себе, — спросил Нефедов и даже встал от волнения, — целые поколения исключительно умных машин? Одни умницы! Подряд! А у людей в каждом поколении есть свои дураки!

— Встречаются, — засмеялся Аркадий Павлович.

— И жулики!

— И они… — горестно подтвердил обезоруженный рыболов.

— Догнать бы его сразу! — вырвалось у Нефедова.

— Как? Пешком по воде? Как Христос?

Они опять помолчали, а транзисторы выбрали из множества разных одну, самую прекрасную, мелодию и будто бы заиграли ее громче. Нефедов выбил из трубочки таблетку и сунул в рот.

— Что это у вас? — заметил Аркадий Павлович.

— Конфетка.

— Забыли! Всё! Навсегда!

— Я домой пойду, — сказал Нефедов, ежась от капель, попадавших ему за воротник.

Аркадий Павлович вскинул палку, которой ворошил пепел.

— Спокойной ночи!

Но спокойной ночи не вышло, потому что впервые в жизни не удалось уснуть ни сразу, ни через час. Нефедов оделся, посидел, послушал, как шумят мембраны палаточных стен, и на цыпочках стал пробираться к выходу.

— Куда? — взметнулся за его спиной шепот Веры.

— Тсс! — ответил он, приложив палец к губам.

Еще не было десяти, музыка, как и дождь, не унималась, и он решил, что обойдет весь лагерь, может быть, наберет пять удочек, вымолит по одной, не в качестве подарка, а купит, и утром вернет их Аркадию Павловичу. И по этому именно случаю Вера устроит пир…

И едва он подумал так и почувствовал крохотное облегчение от этого, как зацепился за какую-то корягу и упал на корни, жерди, ветки, сваленные в кучу у одной палатки, из которой выстреливала белая полоска света.

— Заходите! — послышалось в ответ на шум, поднятый им, и Нефедов торопливо встал, вытер носовым платком руки и колени и нырнул под полог палатки.

В ней — под низкой и яркой, на разрыв горящей лампочкой, за длинным столом примостился молодой бородач, похожий на лешего, борода закрывала уши и бедово курчавилась вокруг них. А весь стол окружали пеньки, а ко всем столбам палатки были прибиты полочки, и на всех пеньках и полочках теснились причудливые деревянные фигурки или просто куски корней с рогами. Какую-то долю времени хозяин и пришелец безмолвствовали… Пораженный Нефедов рассматривал необычайные, баснословные изломанные создания, казавшиеся меж тем живыми, а бородач изучал корень, который держал в своей руке, как в лапе. Он, словно бы колдуя, поворачивал мускулистый корень так и сяк.

— Прометей, правда? Прометей!

— А удочек у вас нет? — тихо спросил Нефедов.

— Каких удочек?

Бородач из восторженного сразу стал растерянным, а Нефедов, отступая, еле выпутался из-под полога.

В другой палатке, где тоже горел свет, а Юрий Евгеньевич лишь по этому признаку и выбирал людские убежища, в которые можно вторгнуться, как-то чревовещательно, будто ей придавили горло, ворковала несдающаяся мелодия. Спят? Но свет… Потоптавшись, Нефедов приоткрыл полог.

Здесь, утвердив между раскладушками табуретку с плоским чемоданом на ней, сражались три префирансиста в джинсах. Забытый приемник бормотал в головах одной постели, видимо, его и не слышали. Зато, как по команде, все разом повернулись к Нефедову и воскликнули:

— О! Четвертый!

А одинокий игрок уже подвинулся на своей раскладушке:

— Садись.

Нефедов успел заметить, что удочек здесь не было.

— Я не играю.

— Так чего тебе надо?

— Извините, — пробормотал он, пятясь, и обронил за собой полог.

В третьей палатке свет был голубой. И сперва Нефедов этого испугался, а потом решил — была не была, все-таки свет, неважно какой расцветки. Лишь бы не спали, а все остальное — нипочем!