Побег куманики - Лена Элтанг

К чему это длинное предисловие, спросите вы? К тому, дорогой профессор, что Йонатан Йорк умер не от огня, а от дыма.

Задохнувшись, а не сгорев. Поставив рядом два этих момента, один из которых — факт, а другой — допущение, откроем рукопись и найдем в ней вот это:

Тело всех сил, принадлежащих миру Дыма, — это золото.

Так описан демон Дыма. То есть если принять мою версию, то орудие умерщвления владельца — это дым, а металл артефакта — золото.

В случае с Эженом металлом были свинец и олово, а способом умереть — беспричинное блуждание во мраке. Демон Мрака, одним словом. К тому же у Эжена могли быть причины там оказаться. И я о них, как ни странно, догадываюсь.

Гибель Надьи произошла от стрелы, движение которой можно представить себе как жестокий ветер, смертельный ветер etc. Металлом же было железо.

Если в случае со стрелой и чашей у артефактов имеются детали, упоминаемые в описаниях демонов, — орел, дракон, — то в случае с Йонатаном совпадает только металл — золото, а саламандра не названа.

Описания демонов, найденные мной в коптской рукописи, как мы видим, не всегда совпадают с внешним видом наших находок и несколько противоречивы, но они прямо говорят о той опасности, которую, простите мне это наивное выражение, несут, попадая в человеческие руки.

аsuivre,

Фиона

без даты

сегодня с утра не нахожу себе места, зато нашел у филиппинки в кладовке два артефакта мертвого времени — погнутые щипчики для сахара и пластмассовый шар слайдоскопа

последний поразил меня своей пустотою, будто смотришь прямо в глаз океанской рыбине — в таком должна быть мама! живая! и выгоревшая трава! и нарочитые беглые буквы под ногами отдыхающих — санаторииялта июльсемьдесяттретьего! и желтоватые урфинджюсовские небеса, и желтоватые проймы тугогрудых платьев в дачном ворохе, потом за ними приходили из поселка, и няня доставала мамины чемоданы в ребристую полоску, со множеством ненужных ремней и пряжек — вот они, парижи-то! говорила няня, але ни в пир, ни в мир! ближе к осени почтальонша появлялась в мамином коротком пальто алой шерсти, с гранеными рубиновыми пуговицами, пальто было мало, и она носила его нараспашку

с тех пор не могу видеть красного на худых блондинках, вот этот запах — залежавшейся шерсти, липкого кримплена, и еще пыльный, мучной запах папье-маше, и еще мучительный запах тока, когда лижешь кисловатую батарейку, и еще пергаментный, оберточный запах на чердаке, и еще — как пахнет в пригородном поезде, ржавчиной и теплым паром, и простудный запах мякоти алоэ

так пахнет изнанка памяти? решка, мездра, испод? выворот мифа? античные врачи считали, что чувственность содержится в печени, а не в сердце, не знаю, я свою еще не нащупал, но про память наверное знаю, память — она вся, целиком, в носу

без даты

quem quaeritis

сегодня меня отпустили гулять в саду, я зарыл под большой казуариной секрет: фионин перстень с жемчужиной и тремя рыбами, флакон из-под капель, которые я не капал, а выливал в цветущий кактус на подоконнике, потертую мальтийскую монету и ключ от почтового ящика, все равно не помню, где он

кто-то прислал мне марципаны, но сестра сказала, что они сгущают кровь, и съела все, сидя на моем подоконнике и болтая ногами в вязаных гольфах

за это она разрешила мне оставить окно на ночь открытым, чтобы слушать море, правда, она утверждает, что это не море, а турецкие строители, шуршащие по ночам, как термиты

они строят новое здание, говорит она, старое вашего брата уже не вмещает, ваш брат плодится и множится, чисто остролист на яблоне

я хочу увидеть своего брата

То: др. Фиона Рассел

[email protected]

From: Густоп

[email protected].eu.org

25 апреля

Фиона, ты не поверишь. Я пишу тебе из номера профессора Форжа! С его компьютера! А в кресле у него — клянусь, я не вру — лежит наша следователь Петра и тихо похрапывает, даже не проснулась, когда я зашел.

Вечер сегодня забавный, но все рассказывать не стану, мне здесь не слишком уютно, к тому же я, кажется, простыл — ужасно зябну…

Завтра буду в Лондоне и напишу тебе подробно, а сейчас ко мне подкрадывается инфлюэнца и впору закладывать в носки сухую горчицу, как делали в моем городе, когда дитя приходило с прогулки в жутком виде и мокром пальто.

К Оскару я зашел на минутку — сообщить, что уезжаю, и спросить, прочел ли он твое письмо, хотя в этом у меня нет сомнений, просто хотелось увидеть его реакцию.

Конверт я ему вчера под дверь подсунул, как в том английском детективе с Одри Хёпберн, чувствовал себя при этом проворовавшимся дворецким.

Сам он куда-то вышел, а дверь оставил открытой, так что я решил его подождать на всякий случай. В номере полно всяких побрякушек, а в нашем отеле, если помнишь, золотые запонки и паркеровские ручки испаряются в мгновение ока.

Кто бы мне сказал неделю назад, что буду я сторожем недругу своему.

Уверен, что твои записи он прочел, распечатанный конверт лежит на столе, а рядом недопитый коньяк, точнее, едва початый.

Однако профессор знает толк! Fine Champagne Grand Bouquet Le Foucaudat, извольте попробовать, простуженный господин Земерож.

Напрасно он тратил такое сокровище на толстую Петру. Она бы еще и приплатила ему за ласку, полагаю, но это я уже злюсь, пожалуй.

К тому же днем я немало выпил. Отмечая сам с собою конец прекрасной эпохи.

В кафе ко мне подошла девушка с подведенными оливковым цветом глазами, она тоже что-то такое отмечала и была не против составить мне компанию. Но я ее отверг, Фиона, поверишь ли! Drinks provokes desire but takes away performance.

Попивая профессорский коньячок, спешу сообщить тебе, достопочтенная Фиона, что послушанию моему нет предела, я поменял билет на завтрашнее число, потеряв при этом кучу денег, и нынче вечером собираюсь приступить к сборам, вот только дождусь профессора, приму горячую ванну с лимонной эссенцией — кто знает, что меня ждет в Лондоне, может быть, решетка метро? — рейс у меня рано утром, так что завтрак мне обещали выдать сухим пайком, не пропадать же гостиничным круассанам и клубничному джему. Впрочем, не стану и профессора дожидаться — как-никак у него полицейский в номере, разве это не лучшая защита, чем бедный, пьяный Земерож? Итак, я отправляюсь укладывать свои нехитрые вещички. Надеюсь, ты не передумаешь и приедешь меня навестить, дорогая моя рыжая девочка.

Целую твои колени,

Густоп

From: др. Фиона Рассел

[email protected]

То: Густоп

[email protected]

(распечатать для профессора Форжа)

…Теперь позвольте сказать вам еще кое-что, способное вас — уж я-то знаю! — разгневать, поскольку полностью расходится с версией, принятой вами за основу рассуждений.

Жемчужина в узком кольце, которую вы тогда определили мне, является, по вашему мнению, артефактом воды, позволяющим менять обличье.

Nota bene: двум артефактам Иоанн уделяет особое внимание, не так ли? Остальные предметы вовсе не истолковываются, и это настораживает.

Итак, вода — вода дарует умение менять обличье, и огонь — берегись огня. Мне кажется, это именно так звучит в оригинале. Разрешение и предупреждение. Собственно, на этом была основана моя шутка — каюсь, каюсь! — с белкой, в которую я так драматично превратилась.

Вы, разумеется, оценили эту выходку по заслугам.

Но вдумайтесь, Оскар: в тот день мне вовсе не было смешно, скорее я была напугана и огорчена до крайности, у меня перед глазами все еще стояло белое, осунувшееся лицо Йонатана, явившегося ко мне в номер, чтобы поговорить в тот вечер, 24 марта. Он говорил, что получил письмо из Зальцбурга, которое — цитирую буквально — поразило его в самое сердце. И еще: что ему нужно рассказать мне нечто отвратительное, потому что больше некому. Я закрыла дверь у него перед носом. Я была сыта по горло отвратительными историями.

Повторяю, мне было не до шуток. Однако, повинуясь какому-то неясному импульсу, я попросила М. купить мне белку в зоомагазине и даже, помнится, с усмешкой объяснила ему, что именно я с ней собираюсь сделать. Дело в том, Оскар, что я не боялась этой вашей жемчужины. Интуиция у женщин по большей части основана на ощущении опасности, исходящей от предметов и живых существ. Теперь я понимаю, что эта вещь с самого начала испускала какие-то свои, отдельные флюиды, вы станете упрекать меня за терминологию в духе Элизабет Браунинг, но иначе я выразиться не в состоянии.

Кольцо не принадлежало к собранию Иоанна Мальтийского! Оно было лишним, и в том, что серый камушек достался мне, была доля черной иронии.

Маленькая Фиона довольно часто получала пустые обертки от карамелек, ей не привыкать.