Пеший город - Феликс Кривин

А интересные письма — вот они, в коллекции почтмейстера. Дама с собачкой в одном лице пишет даме с камелиями, что никак не может выйти замуж. От нее шарахаются не только кавалеры, но даже кобеля, поскольку кобелям нужна собачка отдельно от дамы. Жалуется дама на свой характер. Прямо кидаюсь, пишет, на всех. Да если б еще кидалась как-нибудь по-хорошему, на шею, к примеру, а то все норовлю за штаны.

Дантес пишет Мартынову из города Парижа. Познакомился он там с русскоязычным писателем, Гоголем по фамилии. Договорились о встрече, но встреча пока сорвалась. Не сидится русскоязычным в России, не пишется. Литература вообще-то не знает границ, — кроме, конечно, границ дозволенного. Границы дозволенного сужаются, и напрасно ваш критик, пишет Дантес, завидует внукам и правнукам вашим, которым суждено видеть Россию через сто лет. Через сто лет в ней дозволенного вообще не останется.

Рекомендует Дантес Мартынову поэта Лермонтова, с которым не успел познакомиться, о чем весьма сожалеет. Очень, очень талантливый поэт.

Особенно много писем на деревню дедушке. Это Ванька — помните Ваньку? — направил народ по этому адресу. Все почему-то решили, что дедушка большой человек, что от него многое зависит. Бабушки пишут дедушке в надежде на устройство личной жизни, коллекционеры предлагают большие деньги за его письмо, но еще никто не получил ответа.

Письмо папаши Портинери зятю Симону

Любезный зятек, я вот что хочу спросить: почему твоей жене пишет стихи посторонний мужчина? Или у нее нет мужа, и ей уже и стихи написать некому?

Я знаю этого Данте Алигьери, он живет на нашей улице, но это не дает ему права писать стихи чужой жене. Хотя наша Беатриче заслуживает и не таких стихов (те, которые пишет Данте, не очень хорошие: сразу видно, что писал чужой человек). Ты, дорогой Симон, знаешь не хуже меня, каких стихов заслуживает наша девочка. Когда ты взял ее из родительского дома, она была чиста, как слеза ребенка, а теперь она чиста, как слеза замужней женщины. Я не сомневаюсь, что только она и сделала Алигьери поэтом, но почему именно его? Ведь у нее есть законный муж, почему же она сделала поэтом постороннего человека? Я уверен, стоит тебе за это дело взяться, и у тебя получится. У тебя еще лучше получится, как у законного мужа. Когда Данте прочитает твои стихи, он вообще забудет, как они пишутся. Он это и сейчас не очень хорошо себе представляет, иначе не писал бы, что глаза Беатриче излучают свет. Уж мы-то с тобой знаем нашу Беатриче. Разве ее глаза излучают свет? Лично я этого не заметил. Я уже со всех сторон присматривался — ну не излучают они света, Симон, не излучают! Возможно, где-то рядом горела свеча, а ему показалось, что свет излучают глаза Беатриче. Так стихи не пишут. Писатель должен хорошо знать жизнь, а в жизни глаза светятся только у кошек.

У меня к тебе, сынок, большая личная просьба: покажи этому графоману, как надо писать стихи, пусть он убедится, что с законным супругом тягаться нечего. Кишка тонка! У него кишка тонка, Симон, и ты ему это докажешь. Ты сможешь, у тебя получится. Если у чужого человека получилось, то у мужа получится лучше в тысячу раз.

С надеждой и упованием —

отец нашей девочки, чистой, как слеза

(Господи, сколько слез!),

Фолько Портинери.

Письмо жильцов коммунальной квартиры на деревню дедушке

Уже и не знаем, куда писать, поэтому пишем по самому известному адресу.

В нашей квартире, по причине большой тесноты и скученности, давно назревает трагедия. Куда мы только ни обращались, ниоткуда помощи нет. Так что Вы, дедушка, единственная наша надежда.

Первая трагедия наметилась, откуда ее не ждали. Родные дочки старика Лира задумали отобрать у него жилплощадь. Старик сам разгородил для них комнату, хотя мы ему не советовали, и теперь его жилплощадь используется не по назначению, принимая незнакомых мужчин, которые на этой площади даже не прописаны. Конечно, старый Лир не мог на это смотреть, особенно с близкого расстояния. Назревала трагедия. Но два могильщика, проживающие в конце коридора, взяли старика к себе. Лир отказывался, говорил, что им и без него тесно, однако могильщики его заверили, что это еще не та теснота, но о какой тесноте они говорили, осталось непонятным

На этот раз трагедии удалось избежать, хотя она по-прежнему назревала.

По соседству с Лирами у нас живут Отеллы, а за Отеллами комната Шейлоков, что не нравится тем и другим. Потому что одни не любят известной национальности, а другие — известного цвета кожи. Хотя по паспорту Отелло белый человек, а Шейлок совсем другой, легитимной национальности. Видно, паспортная система у нас не на высоте и не может заменить живого человека.

И вдруг внезапно — Вы не поверите — умирает жена Отелло, еще совсем молодая женщина. Никто не верил, что такая молодая женщина может умереть сама по себе. Следствие выдвинуло версию, что ее задушил муж, приревновав к соседскому сыну Ромео. Потому что Отелло — ревнивый и не нашего цвета кожи человек, а расовая Дискриминация у нас не на должной высоте, от нее постоянно ожидаешь трагедии.

Но потом обратили внимание на соседа нестандартной национальности. Возникла версия, что он хотел придушить чернокожего соседа, но в темноте не отличил черного мужа от белой жены. Однако сосед Шейлок, хотя и таил в себе состав преступления, а эту ночь не ночевал дома. Тогда взялись за могильщиков. Возникла версия, что таким образом они готовили себе клиентов. Но старый Лир, несмотря на свою старость, сделал заявление, заявив, что могильщики всю упомянутую ночь играли с ним в карты.

Расследование зашло в тупик, и следствию ничего не оставалось, как признать, что жена Отелло умерла своей смертью.

И на этот раз трагедию пронесло мимо, но она продолжала зреть в наших не пригодных для жизни условиях.

Внезапно и почти одновременно умерли дети Монтекки и Капулетти. Расследование пошло тем же путем: сначала подозрение пало на негра, потом на еврея, затем на могильщиков, имеющих к любой смерти непосредственное отношение, а когда ни одна из версий не подтвердилась, следствие пришло к выводу, что молодые люди умерли своей смертью.

Еще одной трагедии удалось избежать. Но предчувствие трагедии оставалось.

Гамлеты, Полонии и другие жильцы тоже, по определению следствия, умерли своей смертью. Это спасло нас от многих трагедий: жильцы умирали прежде, чем с ними могло что-то произойти.

Пока что мы держимся, умираем своей смертью. Но условия нашей жизни надо срочно менять, потому что тень трагедии по-прежнему висит над нами, как тень одного из наших жильцов.

Письма Владимира Дубровского невесте Машеньке

Машенька, родная, потерпи: скоро мы уже свергнем самодержавие. У нас тут подобралась довольно сильная группа демократов: Чацкий, Рахметов, Рудин. Семен Вырин, из станционных смотрителей. Есть даже одна женщина, Орина — мать солдатская, из комитета солдатских матерей. А помнишь Федю Протасова? Он уже был живой труп, но борьба с царизмом вдохнула в него жизненные силы.

А главный наш демократ — это Пришибеев, прошедший славный путь от унтера до генерала, но в душе оставшийся унтером. Представь себе, друг мой Машенька: что в бою, что на параде — пешком. Пока, говорит, у нас в отечестве есть хоть один пеший солдат, я не сяду на лошадь.

И не садился. Только стоя на лошади обращался к народу. Ты бы видела его в этот момент. Два демократа держали его за руки, два за ноги, четверо держали лошадь, но она все равно шаталась, будто выпила с генералом на брудершафт. Народ это оценил, народ у нас не любит чересчур трезвых.

…Машенька, не успел отправить письмо, как у нас начались важные события. Мы свергли самодержавие и теперь готовимся к выборам президента. Главный кандидат, как ты догадываешься, это наш унтер Пришибеев. Да, унтер. Он демонстративно вышел из генералов и вернулся в унтеры. Не могу, говорит, быть генералом, когда у нас в стране столько рядовых.

…Хорошо, что не отправил письмо. Машенька, любовь моя, поздравляю тебя с избранием президента. Наконец-то мы становимся европейской страной. Были азиатской, а стали европейской, хотя ни на шаг не отступили от своей географии (что касается географии, то мы всегда наступали, а не отступали).

…Машенька, я все еще не отправил письмо. Что-то происходит с нашим президентом. Я даже начинаю сомневаться, демократ он или не демократ. Поменял весь президентский совет: Чацкого заменил Фамусовым, Рудина — Скотининым, Орину — мать солдатскую Кабанихой, а станционного смотрителя — кем бы ты думала? Держимордой! Теперь у нас в президентском совете нет никого от станционных смотрителей.

У нас раздаются голоса, требующие новых президентских выборов. Но Пришибееву нет альтернативы. Чацкий смеется: когда хан Батый пришел на Русь, ему тоже не было альтернативы. Видно, опять придется уходить в леса.