Черный код - Вергилия Коулл

Никогда. До встречи с Максом.

Теперь я чувствовала себя необыкновенно живой. Даже через сомнения, страдания и боль, потому что поняла, что именно это и есть настоящая жизнь. Возможность что-то чувствовать, а не жить под стеклянным колпаком, с удобным партнером на условиях взаимовыгодного сотрудничества, как повелось еще со времен лаборатории.

Внезапно я поняла, кем для меня является Сергей — партнером. Я любила его по-своему, как близкого человека, как соратника. Любила достаточно для того, чтобы закрывать глаза на его мелкие недостатки, на слабости, на неумение, а скорее и нежелание перебарывать трудности, ломать себя до кровавого пота ради достижения какой-то цели. Сергей предпочитал выбирать легкие пути, а я из любви к нему эти пути обеспечивала. Так проявляла свою заботу. Но вот только это была не та любовь, которую мечтает испытать каждая женщина.

Наверно, и Сергей испытывал ко мне похожие чувства. Дружескую заботу и участие, но не те эмоции, чтобы свернуть ради меня горы. Может, поэтому горы и не сворачивал? Просто держал синицу в руках и не мечтал о журавле в небе, как прагматик и реалист. Да и синица особо не возмущалась, сидела себе в клетке и пела по расписанию.

Я вдруг отчетливо осознала, что это — конец нашему браку. Даже если с Максом ничего не получится, с Сергеем больше не получится тоже. Возможно, я сама придумала себе эту любовь. Возможно, мой мозг перцептора-конструктора сыграл со мной злую шутку и создал образ Макса таким, что я волей-неволей влюбилась в свой идеал. Возможно, меня ждет разочарование из-за подмены фантазий и реальности. Пусть так. Но я не смогу уже вернуться обратно, в серые унылые будни, существование вполсилы, секс по заранее оговоренному сценарию. Эти стены задушат меня. И человек, который здесь живет, задушит своей серостью.

Я пропала. Встретила Макса — и пропала с ним.

Не только как женщина и чья-то жена, но и как специалист, перцептор. Еще когда мы учились в лаборатории, Соловьев строго следил за нашим самосознанием. Если замечал, что кто-то слишком увлекается вымышленными мирами — отстранял от заданий, даже из лаборатории выгонял. Приказывал вернуться домой, погулять, пообщаться с близкими, отвлечься и только после этого приходить. Чтобы не возникало тяги остаться в фантазиях. Оказалось, что есть такой вид зависимости — виртуальная. Перцепторы ведь тоже люди, и они склонны создавать ту обстановку, в которую хочется убежать от реальных проблем. Это чревато опасностью не вернуться. Тогда тело без воды и еды просто умрет, пока сознание будет бесконечно бродить в сеансах. Поэтому всегда должны быть наблюдатели и напарники по сеансу. Всегда должен присутствовать кто-то, кто сможет вытащить тебя обратно, как это сделал Васильев, когда вырвал меня из объятий Макса.

Но Васильев пообещал больше не вмешиваться, а кроме него вряд ли кто-то мог меня остановить. Мой наставник умер, его убил мужчина, о котором я думала теперь каждую секунду. Моя репутация достаточно хороша для того, чтобы больше никому и в голову не пришло проверять, что именно происходит в сеансах. Разве что Тиму — но тот занялся проработкой полученной информации и на какое-то время, похоже, обо мне забыл. Никто не мог заметить, что у меня развивается зависимость. Разве что я сама эти признаки замечала, но решила закрыть на них глаза.

Я выбралась из душа, облачилась в халат, достала фотоальбом. Почему-то захотелось снова увидеть лицо Соловьева. У меня даже имелся тот же снимок, что стоял на тумбочке в момент убийства профессора, судя по воспоминаниям Макса. Я забралась с ногами в кресло, открыла нужную страницу, долго рассматривала всех нас, Десятку Лучших. Светлые, открытые, радостные взгляды. Андрей Викторович, который просто лучился гордостью и счастьем, стоя среди нас, его воспитанников.

— Простите меня, — пробормотала я и провела кончиками пальцев по его лицу на снимке, — но вы ошиблись. Программа «Синий Код» не идеальна. В чем-то вы не доучили нас. Не доучили… меня.

Я задумалась. А может, программа никогда и не стала бы идеальной, потому что мы — все-таки люди? Ведь люди не идеальны. Как и сам Соловьев. Ведь он не остановился на волне первого успеха, не успокоился, получив всемирную известность и славу. Профессор начал тайно разрабатывать новый поиск. Он поддался искушению получить еще больше, вознестись еще выше. Кого же искала новая программа? Что же это за другие способности, столь нужные науке? Кого же пытался защитить Макс?

Мысли снова вернулись к Дарье. Пока что она являлась единственным по-настоящему близким ему человеком, который приходил на ум. И даже теория складывалась подходящая. Он убивает ради нее, она вызывает перцептора, чтобы его спасти, и этот перцептор влюбляется так безнадежно, что готов помогать, не жалея себя. Брат возвращается к сестре, и они радуются идеально выполненному плану. Так?

Я сжала виски двумя пальцами. Нет. Не так. Какими способностями может обладать Дарья? Может, мои глаза перестали видеть, но я не замечала в ней ничего особенного, кроме расшалившихся нервов.

Тогда, может, Макс все-таки убил ради себя? Может, это у него способности? Ведь я ощущала, что сеансы с ним проходят не совсем обычно.

Слишком уж быстро он освоился и вступил в плотное взаимодействие со мной. Но почему тогда не рассказать мне правду? Почему он считает, что это как-то повредит мне?

Вспомнились слова Тима о том, что кто-то хотел завербовать профессора. Может… Макса завербовали? Да, Соловьев разрабатывал программу, но отказался ее продавать за границу, и ему отомстили. Версия, шитая белыми нитками, и непонятно, какое отношение сын криминального авторитета имел к заграничным шпионам, но тем не менее. Может, Макс боится, что меня уберут, как лишнего свидетеля, если я узнаю какие-то факты и не дай бог решу высказать их на суде? Тогда получается, что он все-таки защищает меня, как и говорил. И тогда все мои сомнения не делают мне чести, ведь он очень просил верить на слово.

А что, если... если я могу спасти его, не сообщая суду опасных фактов?

Я отложила фотоальбом и вскочила на ноги. Мгновение — и вокруг меня развернулась картинка из воспоминаний Макса. Да, ходить одной в сеанс нельзя, но если ненадолго, то ведь ничего страшного?

Снова и снова я обводила взглядом обстановку квартиры профессора. Две фигуры застыли друг напротив друга. Соловьев — все еще с кружкой в руках, за несколько секунд до смерти. Макс... при взгляде на него я ощутила знакомый трепет в груди. Сильный, непоколебимый, с мрачным выражением лица. Плечи гордо расправлены, челюсть упрямо выдвинута вперед. Эти губы, которые целовали меня... руки, которые крепко сжимали в объятиях.