Часть Европы. История Российского государства. От истоков до монгольского нашествия - Борис Акунин

В последние десятилетия Киевской Руси великие князья возносились и свергались с такой быстротой, что это напоминает какую-то чехарду.

Когда умер Ярополк Владимирович, его место занял Вячеслав, следующий сын Мономаха. Однако на столицу двинулся Всеволод Черниговский, к которому присоединились другие Ольговичи.

Они подошли к Киеву, стали жечь и грабить предместья, а великому князю отправили послание: «Уходи по-хорошему».

И Вячеслав, сын великого Мономаха, немного поворчав, убрался. Обошлось даже без настоящей войны.

В Киеве обосновался Всеволод, но горожане его не любили. Киевляне вообще плохо относились к Ольговичам, считая их «чужими» князьями. Мономашичи, естественно, не смирились с поражением, и постоянно пытались свергнуть узурпатора. Нельзя сказать, чтобы Всеволода дружно поддерживал и собственный клан.

Едва лишь этот великий князь умер, как власть Ольговичей пала. И отныне Киев лихорадило уже без передышки, власть то и дело переходила из рук в руки. Пожалуй, бессмысленно описывать все перипетии борьбы за столицу и перечислять всех кратковременных ее хозяев. Ни один из них не мог считаться главой всего государства.

Характерной чертой этой эпохи был рост политической активности киевлян. Ореол великокняжеского престола настолько померк, что столичные жители получили возможность диктовать Рюриковичам свои условия, свергая неугодных правителей и приглашая тех, кто казался им предпочтительней.

Ярким примером жалкого состояния центральной власти является судьба несчастного Игоря Ольговича.

Он был братом великого князя Всеволода II (1139–1142), унаследовал после него престол, однако не усидел на нем и двух недель.

Киевляне не хотели оставаться под Ольговичами и послали тайных гонцов в противоположный лагерь – к переяславскому князю Изяславу, из Мономашичей. Тот двинулся с войском на столицу и одержал победу над Игорем, поскольку киевская дружина во время битвы переметнулась к врагу.

Игорь бежал, пытался скрыться, но был захвачен. Пленника, как в свое время Всеслава-«чародея», посадили в «поруб» – то есть фактически замуровали заживо, в бревенчатой темнице без дверей. От этого князь тяжело занедужил и через некоторое время взмолился, чтобы ему позволили перед смертью постричься в монахи.

Изяслав сжалился. Поруб разобрали. Больной принял схиму и был помещен в один из столичных монастырей. Там он выздоровел, но жил тихо и смирно, не представляя для победителя никакой опасности – чернец не мог вернуться на престол.

Однако в следующем 1147 году в городе началась очередная смута. Исполненные ненависти к Ольговичам, киевляне вспомнили, что один из представителей этого рода находится неподалеку, и захотели его прикончить.

Толпа двинулась к монастырю. Примечательно, что горожане не послушались ни митрополита, ни брата великого князя, который был столичным наместником. Этот Владимир Мстиславович доблестно пытался спасти несчастного инока – в какой-то момент даже закрыл его собственным плащом и вырвал из рук черни. При этом Владимиру тоже изрядно досталось – горожане поколотили и его, невзирая на статус.

Наместник спрятал Игоря во дворце своей матери. Но киевляне выломали ворота и все-таки забили беднягу до смерти, да потом еще долго глумились над трупом.

При этом никто из бунтовщиков, поднявших руку на Рюриковича, бывшего великого князя, не понес кары за это преступление. Власти не могли себе позволить раздора с населением столицы.

Ни Мономашичи, ни Ольговичи не были в достаточной степени сильны, чтобы надолго удерживать первенство. Ресурсы всякого претендента исчерпывались возможностями его удела и временной, всегда ненадежной поддержкой союзников. Каждая партия не стеснялась натравливать на врагов инородцев: половцев, «черных клобуков», поляков или венгров.

Хроники пестрят сообщениями о победах и поражениях воюющих фракций; монахи-летописцы сетуют на несогласие русских князей, виня их в бедах отечества. Но истинные причины деструктивных процессов, разрушавших государство, были гораздо глубже жажды наживы и борьбы честолюбий.

Князей второго и третьего ряда, не могущих рассчитывать на великокняжеский престол, к участию в междоусобицах чаще всего подталкивало не желание возвыситься, а страх лишиться своих владений. При непрочности законов наследования каждый чувствовал себя в опасности: если он не вступал в коалицию с могущественными покровителями, то оказывался в «группе риска» – кто-нибудь более сильный мог согнать его с места. Такое происходило сплошь и рядом.

Мономах решил проблему «князей-изгоев» своей эпохи, но в каждом новом поколении опять появлялись безземельные и агрессивные Рюриковичи. Их число все время возрастало, они были дополнительным фактором нестабильности.

Губительней же всего было то, что от года к году слабели не только политические, но и экономические основания государственного единства.

Киев поднялся и утвердил свое первенство благодаря европейско-византийскому транзиту, а затем и собственной торговле с Византийской империей. Однако значение этих экономических связей все больше обесценивалось.

С конца XI века Константинополь переориентировался на иного посредника – Венецию, и основной экспортно-импортный обмен с Западом переместился на другую ось.

В то же время на Руси возникли новые маршруты, не проходившие через Киев: западные княжества напрямую торговали с Балтией и Европой; северные – по Волге – с Булгарией и Востоком.

Кроме того развивался внутренний товарооборот между русскими регионами, опять-таки не нуждающийся в участии Киева.

Вообще развитие областей, явление само по себе отрадное, вместе с тем ослабляло зависимость местных элит от столицы и заинтересованность в централизованном управлении. Возникла, постоянно укрепляясь, земельная аристократия из числа бояр и дружинников. Это влиятельное сословие было по преимуществу сепаратистским, поскольку не желало вечно перемещаться вслед за своим князем из волости в волость – выгоднее было выделиться из состава общерусского государства и держаться за свои вотчины.

Таким образом, политический распад Киевской Руси отчасти стал следствием ее хозяйственного и социального развития.

Угроза с севера

Между тем на севере созревала главная угроза первенству Киева. Там прочно обосновалась ростово-суздальская ветвь Мономашичей.

Довольно отдаленный удел, ранее не относившийся к числу завидных, в новой исторической обстановке оказался очень выгодным. Разорительные набеги половцев этой периферии не достигали; большинство междоусобных столкновений происходили южнее и западнее, вблизи столицы. Поэтому пока Киев слабел и беднел, северная Русь развивалась и богатела.

Особенно усилилась она под властью одного из младших Мономаховых сыновей Юрия Долгорукого – он получил это прозвище за то, что умел дотянуться из своего Суздаля до самых далеких земель.

Долгорукий долго и упорно домогался киевского «стола», который никак ему не давался. Дважды Юрий с помощью половцев захватывал Киев, но потом уходил оттуда под натиском врагом. Лишь на склоне лет, в 1155 году, он наконец был признан великим князем и оставался им до смерти, но это недолгое, менее чем трехлетнее правление, трудно назвать благополучным.

Своевольные киевляне северян не любили. После смерти Долгорукого горожане, по своему обыкновению, устроили беспорядки, разграбили великокняжеский двор и прогнали Юрьевых бояр. Пригласили к себе князя из Ольговичей – и вскоре тоже прогнали. Позвали Мономашича, но после его кончины опять устроили смуту.

В 1169 году на Киев пошел с севера суздальский князь Андрей Боголюбский, сын Долгорукого. Это был храбрый воин, опытный полководец и весьма решительный правитель.

Он первым из северных князей понял вещь, которая, кажется, никому раньше не приходила в голову: править русской землей нужно не из капризного Киева, а из собственной вотчины – так будет надежней.

Собрав армию из дюжины княжеских дружин, Андрей Юрьевич подошел к столице. Надменные киевляне совершили ошибку, которая очень дорого им обошлась. Вместо того чтобы, как всегда бывало в подобных случаях, выгнать своего князя и открыть ворота более сильному сопернику, они заперлись и стали обороняться, понадеявшись на крепкие стены.

После трехдневной осады стало ясно, что города не удержать. «Черные клобуки», входившие в войско последнего киевского великого князя Мстислава Изяславича (1167–1169), ему изменили; собственная дружина биться насмерть не захотела – и Мстислав бежал.

Впервые в истории Киев был взят мечом, после ожесточенного штурма. И подвергся участи всех городов, которым выпадал этот горький жребий. «Победители, к стыду своему, забыли, что они Россияне, – пишет Карамзин. – В течение трех дней грабили, не только жителей и домы, но и монастыри, церкви, богатый храм Софийский и Десятинный; похитили иконы драгоценные, ризы, книги, самые колокола – и добродушный Летописец, желая извинить грабителей, сказывает нам, что Киевляне были тем наказаны за грехи их и за некоторые ложные церковные учения тогдашнего Митрополита Константина!».