Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

— Вот так должно быть, — довольно сказал мастер и закрепил отвес на балюстраде. И, обращаясь к Афре, добавил:

— Следи за тем, чтобы отвес не ушел в сторону. Даже если он сдвинется на толщину пальца, это исказит все результаты измерений.

Потом Ульрих спустился вниз, на площадь перед порталом.

Внизу мгновенно образовалась толпа, с интересом наблюдавшая за экспериментом. Весть о том, что мастер Ульрих будет строить башни кафедрального собора вместо Верингера Ботта, распространилась со скоростью пожара. Жители Страсбурга не очень любили Верингера Ботта за его тщеславие. Кроме того, он был пьяница, и про него говорили, что он не пропустит ни одной юбки, — этот факт тоже не добавлял ему друзей. Уже только поэтому новый архитектор вызывал у народа симпатию.

Что касалось строительства собора, жители Страсбурга делились на четыре различных партии, которые друг друга терпеть не могли, как кошка с собакой, а может, даже хуже. «За» был народ. Крупная буржуазия назначала четверых сеттмейстеров и своим поведением воплощала принцип «в деньгах вся власть». Соборный капитул, дюжина аристократов, у которых по материнской и по отцовской линии были в роду по меньшей мере четырнадцать предков с титулом князя или графа и которые к вере не имели ни малейшего отношения, располагали большим количеством денег и влияния. Народ называл их благородными бездельниками. А еще был епископ, которого не любил никто; чаще всего ему не хватало денег, но сторонника Папы нельзя было недооценивать, особенно что касалось его влияния и хитрости.

Симпатия, которую народ испытывал к новому архитектору, наживала ему по меньшей мере двух врагов из заинтересованных групп в лице соборного капитула и крупной буржуазии.

С измерительной пластинкой в руках, в центре которой крепилась поперечная балка, из-за чего конструкция напоминала крест, мастер Ульрих перешел площадь. На расстоянии, примерно соответствовавшем половине высоты западного фасада, он поставил эту измерительную пластинку вертикально, так, чтобы она была на одной линии с отвесом. Ему не понадобилось смотреть на водяные весы на измерительной планке, чтобы увидеть, что все перпендикулярные линии в контрольных точках были не на месте. Несмотря на то что отвес раскачивался на ветру, Ульрих фон Энзинген обнаружил, что южная часть фасада выступала примерно на два фута.

— Что это значит? — поинтересовалась Афра, когда Ульрих снова взобрался на платформу.

Лицо архитектора было серьезно.

— Это значит, что часть фундамента на сваях просела, в то время как старый каменный фундамент с другой стороны держится прочно.

— Это же совершенно не твоя вина, Ульрих!

— Конечно, нет. Если и винить кого, так только мастера Эрвина, который наивно полагал, что ясеневые сваи имеют ту же прочность, что и каменный фундамент.

Архитектор обернулся и посмотрел вдаль. Афра догадывалась, какие последствия будет иметь открытие Ульриха.

— Значит ли это, — осторожно начала она, — что фундамент собора слишком слаб, чтобы выдержать груз башен? Собор может наклониться в одну сторону еще больше и рано или поздно обвалится?

Ульрих обернулся.

— Именно так.

Афра нерешительно положила руку Ульриху на плечо. Над поймой Рейна, еще освещенной солнцем, сгустилась дымка и застелила горизонт. Казалось, что планы Ульриха под угрозой.

Когда он поднимал шнур с отвесом, Афра перегнулась через балюстраду и посмотрела вниз. Она задумалась. Вдруг она сказала, не поднимая глаз:

— На кафедральном соборе Ульма всего одна башня. Почему бы жителям Страсбурга не удовольствоваться одной-единственной башней?

Мастер Ульрих покачал головой.

— В старых планах собора исходят из двух башен над западным фасадом. Тут дело в гармонии. С одной башней кафедральный собор Страсбурга будет выглядеть, как одноглазый циклоп Полифем, — отвратительно и жалко.

— Ульрих, ты преувеличиваешь!

— Ни в коем случае. Иногда мне кажется, что над Страсбургом висит проклятие. По крайней мере что касается меня.

— Ты не должен так говорить.

— Это правда.

Три дня Ульрих никому не рассказывал о своем открытии. Он практически все время молчал, почти ничего не ел, и Афра всерьез забеспокоилась о его здоровье. С раннего утра до поздней ночи архитектор сидел в строительном бараке, искал решение — как спасти красоту собора.

Когда на четвертый день он молча вышел из дому, в его поведении не было заметно никаких изменений. Афра разыскала его в строительном бараке.

— Ты должен сообщить аммейстеру, что проект невыполним. Это же не зазорно. Если хочешь, я пойду с тобой.

Ульрих вскочил, запустил мелом в стену и закричал:

— Ты уже один раз меня опозорила, когда без моего ведома пошла к аммейстеру! Ты что, думаешь, я не в состоянии сам объясниться с ним?

Афра испугалась. Таким Ульриха она еще не видела. Конечно, ситуация для него была непростая. Но почему он выместил свою злость на ней? Вместе они и не такое переживали. Афра обиделась.

Раздраженный, Ульрих схватил свои планы и оставил Афру в строительном бараке одну. У девушки на глазах выступили слезы. Она никогда не думала, что Ульрих так с ней обойдется. И внезапно она почувствовала страх, страх перед будущим.

Когда она отправилась домой, здания с узкими фасадами плясали у нее перед глазами. Афра побежала. Никто не должен видеть ее слез. Она бежала куда глаза глядят, совершенно не разбирая дороги. В Предигтергассе, недалеко от доминиканского монастыря, девушка замедлила шаг, чтобы оглядеться вокруг. Где она, Афра не знала. Однорукий нищий, повстречавшийся ей на дороге, заметил ее растерянность и, проходя мимо, спросил:

— Вы, должно быть, заблудились, прекрасная госпожа? По крайней мере вам точно не сюда.

Она рукавом вытерла слезы.

— Ты имеешь в виду…

Нищий кивнул.

— Когда погода меняется, она все еще болит.

— Что ты украл? — спросила Афра из чистого любопытства, когда они пошли к Брудергофгассе.

— Вы наверняка станете меня презирать и не поверите, если я скажу вам правду.

— Почему же?

Какое-то время Афра и нищий молча шли рядом. Странная пара вызывала у всех недоверие, но Афре было все равно.

— Я запустил руку в кружку с церковными пожертвованиями, — внезапно начал нищий и, когда Афра не выказала никакой реакции, продолжил: — Я был каноником в монастыре Святого Томаса — такое занятие не очень обогащает. Однажды юная девушка, примерно вашего возраста, попросила меня о помощи. Она тайно родила ребенка от клирика из моей общины. Из-за тайных родов молодая мать потеряла работу. Она и ребенок в буквальном смысле умирали с голоду. Мои собственные средства были более чем скромны, поэтому я залез в церковные пожертвования и дал молодой матери деньги.