Рейдовый батальон - Николай Прокудин

Серега прибежал как ошпаренный, весь красный, руки и губы трясутся.

– Серж, что с тобой? – ужаснулся я.

– Да Иваныч сказал, что оставит во время следующего рейда в полку начальником караула. Говорит, хорошо обжился, сиди и дальше в полку возле девочек. Что это с ним сегодня? Орал как ненормальный.

– Сергей, он в казармах погром устроил, перевернул половину кроватей и тумбочек. Что было…

– Вон, Луковкин идет, может, он что знает. Юрик! Что с комбатом?

– Да Бог его знает, а может, черт. Как с цепи сорвался. Наверное, подруга давно не дает. Пойдемте быстрее на завтрак, через двадцать минут построение офицеров батальона.

В столовой от паршивой еды настроение еще больше ухудшилось. Злая официантка не желала нести завтрак на наши столы.

– Точно, поругался с Наташей, вот и бесится комбат. А она по столовой бегает, как злая фурия. Крайние мы. Ну и дела.

– Товарищ лейтенант, вы способны почистить туфли? – язвительно поинтересовался комбат у меня.

– Способен. Я их сегодня утром чистил, но без крема, потому что крем в комнате, в модуле, а туда уже третьи сутки попасть из казармы не могу. Сплю в роте, и из нее никак не выбраться.

– Прекратите болтать. Не брит до сих пор, даже после выговора.

– А чего ему бриться, выговор-то уже объявлен, теперь неделю будет так ходить, – съязвил замполит батальона Артюхин.

Ох уж этот Артюхин! Каждый день гонит меня в отпуск и каждый же день кидает задачи, которые пока не выполню, в отпуск не поеду. Я этому рад, потому что в феврале отпуск – не отдых.

– Будет получать взыскания каждый день, пока карточка не кончится, а как закончится, вкладыш примусь заполнять. И все записи будут одинаковые: «За неопрятный вид». Всем, кто попался мне под горячую руку, выйти из строя!

Мы с Николаем шагнули на два шага, за мной вышел Ветишин и встал рядом, грустно вздохнул, затем к нам пристроился Луковкин.

– Начальник штаба! Всем четверым – по выговору, а также Острогину.

– За что? – возмущенно взвизгнул Сергей. – Я сегодня вас вижу в первый раз. Я вас, товарищ майор, со вчерашнего дня не встречал, и вы меня тоже. За что выговор?

– Где ваши носки, товарищ старший лейтенант, а?

– Носки?

– Да, носки, или будете утверждать, что вы их надели, а я слеп? Будем пререкаться?

– Нет, не будем. Просто чистые носки кончились, а личного времени постирать у меня нет. У солдат есть, а у меня, у командира взвода, нет. Я живу в казарме, там стоит моя койка, все туалетные принадлежности украли, одеколон выпил Недорозий, носки все пропали. Какая-то скотина последние вчера увела. Щетку зубную и пасту и те сперли. Я вот-вот взорвусь от возмущения, и мне плевать на ваши взыскания, я устал от унижения, устал от уравниловки. Я четыре года спал курсантом в казарме, почему должно это тут продолжаться?

– Всем выговор, Острогину – строгий выговор.

Офицеры загудели в строю, а Сергей вполголоса сказал: «Да пошел ты!» Но начальник штаба крикнул: «Разойдись!» – и заглушил высказывание Острогина.

Я уже закипал и хотел поддержать «бунт на корабле», но не успел.

– Серега, пойдем попьем лимонада, – предложил я. – Нужно немного охладиться, а то взорвемся от избытка отрицательной энергии. В магазин «51–51» завезли.

– Пойдем, угощаю, – вздохнул взводный, и мы зашагали к магазину.

– Ребята, ребята, постойте, а я? А меня угостить, я ведь тоже пострадал сегодня, – заорал нам вслед Ветишин.

– Ладно, иди, сегодня хвосты не обрубаю. Если после покупки носков останутся деньги, угощу и тебя.

– Парни! Ну почему у ваших родителей такая убогая фантазия? Каждый второй или Серега, или Саша? Это что коллективная мания шестидесятых годов?

– Зато тебя так обозвали, что и не запомнишь, не выговоришь.

– Я – сибирский старовер.

– Понятно, – улыбнулся Острогин, – это те, которые замороженные в тайге живут.

Я обнял за плечи взводных и воскликнул:

– Иду между двух Сергеев – к удаче!

– Ник, я приглашаю тебя на гадание. Хочешь узнать свою судьбу? – предложил Ветишин.

– Глупость, конечно, но я совсем не против, если это будет сопровождаться чаепитием. А кто будет ворожить?

– Ник, гадать и предсказывать будет библиотекарша.

– Это кто, Наташка? Блондинка крашеная? – удивился Острогин.

– Балда, ту в октябре выслали домой! Ты что, не знал? – хмыкнул я.

– Нет. А за что выгнали?

– За невнимательность, увлеченность и самоотдачу!

– Ну ты загнул, Ник, как это?

– За частую самоотдачу! Девица, если помнишь, была довольно занятная и симпатичная. Артюхин тогда еще в штабе дивизии служил и оттуда к нам зачастил, в библиотеке часами просиживал и все вздыхал. О поэзии, о смысле жизни и еще черт знает о чем разговаривали. А чеченец, сержант Коздоев из разведки, был гораздо шустрее Гриши. Помните его?

– Помню, а как же, отменнейшая сволочь!

– Так вот, он подошел к делу гораздо прогматичнее, перевел все на материальную основу – подарил часики и предложил пять тысяч «афошек», на том и сговорились. Видимо, позже проболтался, а может, сам друзьям предложил поучаствовать в «скачках», но только Артюхин что-то пронюхал. Он пришел в читальный зал, а дверь оказалась запертой, но изнутри слышался подозрительный шум. Гриша к Золотареву и Цехмиструку побежал, вызвали начальника клуба, в окошко заглянули, еще раз дверь дернули. В окно ничего не разглядели, открыли замок запасным ключом. Дружной компанией зашли внутрь и чуть было не рухнули в проходе. На столе, задрав ноги, лежала полуголая Наташка, стонущая и пищащая, а потный Коздоев сверху «кочегарит, дровец подбрасывает».

– Гы-гы, – захохотал Острогин. – Представляю физиономию секретаря парткома! Старый анонист, наверное, дар речи потерял!

– Они все онемели. Начальник клуба, Серега, как самый тактичный, тихонько вышел, а остальные остались. Шум страшный, стол трещит и шатается, стучит о стену, увлеклись ребята, никого не замечают! Минуты две так стояли, смотрели: бесплатная порнуха! Цехмиструк покраснел, вспотел, смутился и выбежал на улицу, а замполит и Гриша до окончания процесса наблюдали. Больше всего их взбесило то, что не остановились, не прервались! Все расценили это как обоюдную наглость! Сержант глаза скосил и продолжил, пыхтя, свое дело, а Наталья сделала вид, что ничего не слышит и не видит, и вообще ее ничто не касается.

– Может, подруга, и правда, вся отдалась любимому занятию и увлеклась, жгучая, видно, была, заводная? – ухмыльнулся Ветишин. – Я ее не застал в полку, наверное, позже приехал.

– Не знаю, не опробовал. Золотарев их согнал со стола, не оценил «шоу». Коздоева, на ходу одевающегося, потащили к начальнику штаба, он его какой-то дальний родственник. Они все меж собой родня. А Наталью – в партком. Библиотекарь – работник идеологического фронта!

– Ах-ха-ха! Девчонка на другой фронт приехала! – зашелся хохотом Серж. – Ты-то откуда все знаешь, под столом сидел? В полку вместе в это время были, но я ни ухом, ни рылом?

– Начклуба рассказывал, мы с ним в один день приехали, из одного училища, поэтому приятельствуем.

– В партком, говоришь, повели, гы-гы! – продолжал смеяться Ветишин.

– Серега, не для того повели, о чем ты думаешь, а как с членом партии беседовать. Пришили аморалку, а она заговорила о пылкой и страстной любви, потребовала даже извинений. Но Коздоев рассказал о деньгах для «героини», и все стало на свои места. Наташке дали двадцать четыре часа на сборы – и с треском в Союз. А характеристику ей Артюхин лично написал, за растоптанные чувства.

– Ой, как неласково и строго, за что так? Полезным делом человек занимался! – произнес Острогин.

– Полезным, очень, если бы не за деньги. А еще лучше – с Золотаревым. Если бы просто так с солдатом, по согласию, а то за «бабки»! Проституция! Коздоев все в подробностях выложил, что дело было поставлено уже на конвейер, но сорвалось, – закончил я рассказ.

– Сержант – сволочь! И так хорошеньких мордашек почти нет, одни «крокодайлы»! Последних куколок выгоняют! Извращенцы проклятые! Педики! – согласился «летеха».

– Раньше я был постоянным читателем библиотеки, Наташа всегда находилась на боевом посту, а Вальку днем с огнем не найти. Где шатается?

– Ха! Был постоянным читателем библиотеки или библиотекарши?

– Без намеков! Коздоеву на столе я конкуренцию не составлял!

– А на чем?

– Да пошел ты… – выругался я.

– Ну ладно, продолжай! – взмолился Острогин.

– Не составлял нигде, да и «пайсы» – столько не соберешь, тариф большой. Артюхин всех офицеров отшивал, мне намекал, что много читаю, а Мелещенко и Шерстнева открытым текстом на х… послал. Они с Олегом Шерстневым друг друга перед клубом за грудки трясли. А опасность от сержанта исходила: подчиненный Олежки с материальным предложением подошел, «дверочка-щелочка» и открылась безо всякой лирики… Эх! Всего два месяца девчонка продержалась в полку, но гонору поначалу было слишком много, прямо недотрога.