Магония (ЛП) - Мария Дахвана Хэдли

Я снова могу дышать. Невероятное облегчение. Удивительно, как я могла забыть, каково это – быть не в силах втянуть воздух.

Оглядываюсь как можно осторожнее. Корабль тёмно-серый и забит затянутыми в униформу Дыханием, неразличимыми в шлемах. Лицо Хейворд открыто, я по-прежнему её вижу.

Паруса словно сотканы из гула и скорости. Неудивительно, что я их не услышала. Одно – из тысяч и тысяч чёрных мотыльков с их неспешными и хрупкими крылышками. Второе – из ос. Третье – из чёрных колибри, двигающихся точно единый отряд, чтобы удержать корабль в небе. Мышепарус на «Амине Пеннарум» надежен и един. Убей его – и судно пойдет ко дну. Эти же паруса могут разлететься в разные стороны. Смотрю на фигуру на носу корабля. Ремнетел. На одной из мачт написано название судна – «Регалекус».

Однако именно Дыхание с их шлемами и странными трубками наводят ужас на врагов.

«Дыхание тебя забери», – так говорят. Все в Магонии их боятся.

Когда всю жизнь имеешь дело с разнообразным сооружением для поступления кислорода, то эти трубки не так уж непривычны. Я осматриваю те, что высовываются из шлемов и тянутся куда-то за спины. Это не обычные кислородные баллоны, а нечто небольшое и портативное.

Хейворд впивается пальцами мне в шею.

– Ты нам пригодишься, Аза Рэй. Ты послужишь своему народу. А мы, от лица Маганветар, за этим проследим.

Я вспоминаю о Дэе, о его погибшей семье. Представляю маленького мальчика, жадно запихивающего в себя еду в трюме корабля Зэл.

– Что Маганветер знает о своем народе?

Она фыркает:

– Ты так легко меняешь взгляды, Аза Рэй? Совсем недавно ты была человеком, а теперь говоришь, как магонийка. Ты говорила о Магонии, когда смотрела ту запись с кальмаром. С кем ты общалась после того? Кому ты рассказала?

Я застываю.

– Откуда ты знаешь о кальмаре?

Та запись была секретом, о котором знали лишь я и Джейсон.

Хейворд смотрит на меня, затем улыбается:

– Я понимаю, почему он тебе нравится.

Сердце больно бьётся о рёбра.

– О чем ты?

Она оценивающе смотри на меня.

– Он всё мне рассказал. И ты расскажешь. С кем ещё на земле ты говорила о Магонии? Какие части плана капитана Квел уже осуществляются?

– Я ничего тебе не скажу.

– Твой парень дал мне это, – спокойно говорит она и протягивает мне клочок бумаги.

Я разворачиваю. Записка чуть обгорела с края, но её ещё можно прочесть.

«Я {      } тебя больше, чем [[[{{{      }}}]]]».

Не могу говорить.

Не могу…

– Где ты её взяла?

– Он забрал записку с твоего тела, когда ты умерла. Однако ты не умерла – вернее, я. Он отдал её мне.

У меня вся кровь приливает к…

– Хотя, может, он мне её не давал. Может, я сама забрала записку. Так же, как он тогда забрал её у тебя.

Пальцы на руках и ногах немеют.

Мёртв?

Он…

Смотрю на неё, на этого монстра, и теряю контроль над голосом.

– НЕТ! – кричу я, сжимаю записку в руке, и откуда-то сверху из темноты доносится пронзительный ответ.

Милект золотой стрелой падает с неба и яростно ругает меня за непослушание. Затем влетает ко мне в грудь, и я издаю самую громкую высокую и дикую ноту, которую когда-либо пела. Злость, горе, неверие…

НЕТ.

На нас обрушивается облако летучих мышей. Они накидываются на Дыхание, заслоняя им обзор словно живые мешки на голове.

НЕТ.

– На абордаж! – кричит невидимый Дэй, и вдруг вся сверкающая команда Зэл высыпает к нам с «Амины Пеннарум».

Дэй ныряет в такелаж прямо надо мной, раскручивая верёвку. Они со Свилкеном поют невероятно быстро. Поднимается сильный ветер, шквалокиты кружат вокруг, готовые вызвать ураган. Дэй кричит на меня, и я тоже пою. Пою, как никогда в жизни.

Джейсон. Джейсон. ДЖЕЙСОН.

Эта песня, музыка горечи врезается в Дыхание, отрывает его трубки. Он падает, хватается за грудь. Вокруг него вьются верёвки.

Взрыв, большой взрыв и «Регалекус»

ТрЯсЁтСя

И оседает с одного конца. Один парус наполовину уничтожен.

Джик сцепляется с Дыханием, сильнее, чем я могла представить. Она стоит на корабле Зэл, но сражается за меня. Я кричу, песня ревёт в моей глотке. Потому. Что. Я. Не могу. Поверить.

Я высвобождаю колибри из паруса. Они тёмными молниями летят в небо, быстро-быстро.

Моя песня набирает силу, Дэй её поддерживает, и одна оса отделяется от другого паруса «Регалекуса». Потом ещё одна. Рой спиралью поднимается в небо. Корабль тяжело неуклюже кренится.

Хейворд вздёргивает подбородок, делает глубокий вдох и начинает подбираться ко мне, чтобы блокировать.

НЕТ.

Я бросаюсь на неё со всей силы. Со всеми воспоминаниями. С каждой крупицей ярости. Со всем.

ДЖЕЙСОН.

Я открываю рот, и Милект с Дэем присоединяются ко мне. Между мной и Хейворд образуется песок. Я песней превращаю воздух в твердь. В нечто плотное.

«Задохнись», – пою я и представляю её легкие, представляю, как она жадно ловит воздух, так, как я всю жизнь боролась за кислород.

Я сбиваю ее с ног, но Хейворд не так-то проста. Она бросается вперёд, сжимая по ножу в каждой руке, пытаясь вырезать Милекта из моей груди. Пытаясь убить моего кэнвра.

Я пою сильнее, глубже. Чувствую, как трясутся предметы на корабле, шлемы Дыхания, такелаж.

Хейворд ранит меня ножом в руку.

У меня есть только голос, но он отталкивает соперницу, заставляет её корчиться, изворачивается.

Вокруг нас моя команда и Зэл сражаются с Дыханием.

Хейворд больно. Она стискивает зубы, держится только за счёт силы воли и снова кидается на меня.

Я реву, издаю пронзительный вопль, чувствую, как вибрируют связки, чувствую своего кэнвра. Передо мной Хейворд. Грохочет гром.

«ДЖЕЙСОН», – кричу я.

Я взываю к небу, прошу его спуститься ко мне. Прошу разверзнуться ради меня.

Воздух трещит. Вокруг вспыхивают молнии, небо раскалывается, а я всё пою – высоко и смертоносно.

Зарождающийся огонь. Чувствую его в кончиках пальцев, на языке, в зубах.

Я создаю шторм, вдуваю в него воздух, вкладываю частички наших тел.

Это последняя песня – точно не знаю, чья именно. Для Джейсона она, для Хейворд или для всего мира.

Милект в груди противится, и я кашляю, пытаясь набрать воздуха.

Воспользовавшись паузой, все Дыхание прыгают с корабля, прячась в тени.

Хейворд покидает судно последней. Она яростно кричит, бросает на меня ледяной взгляд и прыгает вниз.

Они исчезают быстрее, чем мы успеваем среагировать.