Закон парности (Гардемарины, вперед - 4) - Нина Соротокина

Петр вдруг резко повернул вправо, и вот они уже не идут к морю, а стоят на берегу озера подле мраморной скамьи. В озере плавал круглый островок со стройными, подстриженными липами. Петр вдруг приблизил свое лицо к графу и спросил громким фальцетом, употребив очень грубое выражение, иными словами - вы спите с моей женой?

- Нет, что вы, ваше высочество! - Понятовский отрицательно затряс головой.

И опять в глазах князя запрыгал азартный огонек.

- Говорите правду, граф... Потому что если вы сознаетесь, все устроится отлично,- он вдруг захохотал.- Если же станете отпираться, вам будет плохо,- добавил он весело.

- Я не могу сознаться в том, чего нет,- отвечал Понятовский,

- Пошли...

И опять все деловито и молча пошли по аллее, а Брокдорф все так же шептал наследнику на ухо.

- Да успею я его убить! - вдруг в сердцах крикнул обер-камергеру Петр.- Отвяжись!

Они дошли до какой-то хозяйственной постройки - амбара или конюшни, Петр толкнул дверь. Передняя горница, очевидно, предназначалась под жилье, она была убого, но чисто убрана. Петр переступил порог первый, за ним вошел Понятовский.

- Поскольку вы не сознаетесь в очевидном, а я вас предупредил,великий князь многозначительно поднял палец,- то вам придется посидеть здесь в обществе приличных людей... в ожидании моих распоряжений.

Дверь закрылась. Понятовский сел на лавку. "Общество приличных людей" состояло из трех караульных, тех, что были ранее в масках, и угрюмого Брокдорфа. Последний сел в красный угол под образа и уставился на пана Станислава таким тяжелым, немигающим взглядом, что у молодого поляка заломило зубы. Он демонстративно снял сапоги, подложил под голову плащ и лег, отвернувшись к стене. Лавка была узкой и жесткой. Самые дурные предчувствия надрывали душу, от взгляда Брокдорфа зудел затылок, словом, он не мог уснуть, а только храпел старательно.

А за стенами темницы события развивались весьма стремительно. Великий князь веселился от души.

- Это Лизанька подвох заподозрила. Что это, говорит, за портной такой, который по ночам мерки снимает? И какие он там части тела Екатерине обмеряет?

Главным советчиком в отсутствие Брокдорфа выступил теперь Левушка Нарышкин. Он сбросил свою обычную арлекинью маску и стал очень серьезен.

- Что вы собираетесь предпринять, ваше высочество?

- Откуда я знаю? Спать лягу. А там видно будет... Прибить бы красавчика, туды его раскачель... но не могу. Посол, черт подери! Еще международный скандал приключится.

- А почему бы вам не позвать вашего гофмаршала? Пусть разберется с этим делом.

- Вы про старшего Шувалова? Спит небось великий инквизитор и в ус не дует. Ваша правда, пошлите карету в Петергоф.

Прошел еще час.

Совет Левушки Нарышкина оказался полезным. Граф Александр Иванович Шувалов явился освобождать Понятовского уже в ясный день. Чрезвычайное смущение гофмаршал прятал под чрезвычайной важностью, тик на щеке угрожающе пульсировал.

Лежание на узкой лавке не прошло для Понятовского даром, оно помогло сосредоточиться и продумать защиту.

- Я думаю, граф, вы сами понимаете,- начал он светским тоном объяснять Шувалову,-что для чести русского двора прежде всего необходимо, чтобы все кончилось с возможно меньшим шумом. А для этого я должен поскорее удалиться отсюда.

- Удалиться? Черт, каналья! - вмешался вдруг Брокдорф, сверля поляка глазами, но Шувалов только рукой взмахнул, и обер-камергер смолк, с Тайной канцелярией не поспоришь.

- Вынужден согласиться с вами,- сказал Александр Иванович и оглушительно чихнул, табак подействовал самым положительным образом.- Через полчаса карета будет подана. Вас отвезут в Петергоф.

- А дальше?

Не стоило Понятовскому выкрикивать эту последнюю фразу, еще голос ворвался как-то по-мальчишески звонко, выдав крайнее волнение, Шувалов посмотрел на него строго.

- Все остается на усмотрение их высочества великого князя,- он коротко поклонился и вышел.

Развязка

В дневниках Екатерина пишет, что ничего не знала о ночном приключении. Но она лукавит сама с собой. Об аресте сокола ей сразу сообщила Анна Фросс, от нее же великая княгиня узнала о приезде в Ораниенбаум Шувалова.

Когда Александр Иванович явился с визитом, Екатерина была спокойна. Весь Петербург знал о ее любви к молодому поляку, что же теперь ломать комедию, прикидываясь испуганной и взволнованной?

Шувалов достаточно подробно, но не сгущая красок, описал события прошедшей ночи и утра.

- Иван Иванович посоветовал мне отпустить графа Понятовского, что я и сделал,- заключил он свой рассказ.

- Иван Иванович прирожденный миротворец,- согласилась Екатерина, в голосе ее не слышалось ни доброго, ни злого оттенка, просто констатация факта.- Конечно, сегодня все будет известно государыне...

- Вы ошибаетесь, ваше высочество. Иван Иванович не захочет подвергать здоровье их высочества ненужному волнению. Кроме того, мы накануне столь любимого государыней праздника. Я думаю, все само собой рассосется.

Грядущим праздником было 29 июня - день Петра и Павла, который по обычаю, заведенному еще Петром Великим, праздновался очень широко. Местом праздника всегда был Петергоф.

- Однако, осмелюсь сказать, что вам необходимо переговорить с супругом вашим. Он готов сделать первый шаг,- поспешил добавить Шувалов с ласковым, предупреждающим жестом, видя, что великая княгиня покраснела от негодования.

"Судьба добилась своего,- мелькнуло в голове Екатерины.- Такого унижения я не испытывала здесь еще никогда".

Конечно, ее достоинство попирали всю жизнь- и мать, и муж, особенно ловко и обидно делала это Елизавета, но ее обижали походя, несправедливо, и это помогало спокойно переносить унижение. Есть мудрая пословица: "Бог дает крест, дает и силу". А сейчас ее будут втаптывать в грязь за дело, когда, как говорится, за руку поймали- непереносимо! Ей предстоит просить прощения у этого ничтожества, ее мужа, а он будет ломать комедию и говорить высокопарно: я вас помилую и на этот раз...

- Их высочество желают нанести визит в три часа дня.

- Хорошо,- выдавила через силу Екатерина. Конечно, Петр опоздал почти на час, а явившись, стал вести себя весело и развязно и все ходил вокруг темы, не желая затронуть главного, попросил английского пива, поинтересовался, помогают ли воды желудку, посетовал, что спать стал плохо, все какие-то рожи страшные плывут перед глазами, а прогнать их перед сном иной раз нет никакой возможности. Потом сказал без всякого перехода тоном приказа:

- Ваша фрейлина графиня Воронцова нанесет вам визит. И я настаиваю, чтобы вы ее приняли. Она и обсудит с вами подробности этого пикантного происшествия,- он вдруг подмигнул оскорбительно, но тут же обмяк, даже вздохнул.- Женщинам сподручнее о сих вещах разговаривать. Надо придумать, как замять дело. А то весь Петербург смеется.

На этом и расстались. Екатерина пыталась разжечь в себе прежнее негодование, но почему-то не получалось. Конечно, это возмутительно заставить ее обсуждать с грубиянкой Лизкой свои личные дела. Но уж дуреха Лизавета никак не стоит ее терзаний. А Петр... можно сказать, что Петр был великодушен. И почему-то это не унижало.

Воронцову она примет завтра. И должна будет разговаривать с ней не как с подданной своей, а с поклоном, принимать как посредницу, как законную фаворитку мужа. Словно жена его слаба умом или бесплодна! Но уж реверансов от нее Лизка не дождется!

На следующий день Екатерина не встала с постели. Быстрая умом Анна отлично поняла мысль хозяйки и развела вокруг постели такую аптеку, что сердце разрывалось от жалости к несчастной. Мало того что на столике выстроился полк пузырьков и банок с мазями, так еще клистирная трубка лежала на самом видном месте.

Свидание с Елизаветой Воронцовой было коротким. Не удалось графине полностью насладиться своей победой. Екатерина меняла компрессы на лбу и на все предложения отвечала одно: "Я согласна, душенька". Что возьмешь с больной? Графиня Воронцова обещала все уладить. "Да и Петруша и не больно-то сердится, он так добр!" "Какая непроходимая дура!" - подумала Екатерина, улыбаясь слащаво. Несмотря на компрессы - они нагревались моментально,лоб ее пылал. Казалось, намоченные салфетки сохнут на ней, как на печи.

Когда Елизавета Воронцова наконец оставила ее, Екатерина уже без всякого насилия над собой осталась в постели, она и впрямь чувствовала себя больной. Чем занять ум, как отвратить нежелательные мысли? Счастье, что в бедах наших и обидах помочь могут книги. Она стала читать четвертый том "Словаря" Бейля и успокоилась.

Господь вознаградил ее за выдержку. Вечером из Петергофа пришло письмо, написанное рукой Ивана Ивановича, а подписанное Елизаветой. В самых доброжелательных выражениях государыня приглашала приехать ее в Петергоф на Петров день. Екатерина решила было, что Елизавета ничего не знает, но маленькая приписка сказала об обратном. В приписке значилось: "Не огорчайтесь, не впадайте в уныние. Все образуется само собой".