Викинг - Эдисон Маршалл

— Да, это выше моего понимания. А ты будешь носить роскошную одежду, золотые украшения и драгоценные камни?

— Тебе такие и не снились.

— Все это у тебя уже есть. Ты будешь спать на золотом ложе и не видеть снов о Хастингсе?

— Хастингс хочет стать королем Уэссекса, который граничит с Уэльсом. Так что будет большая война. Но что, если в это время король Нортумбрии бросит битву и захватит его драккары, чтобы обогнув побережье, отправиться к Родри, королю Уэльса, свататься к его дочери Моргане? Предположим, он завоюет ее, и тогда король Родри скрепит своей королевской печатью пергамент, соглашаясь ударить одновременно с востока и с запада и раздавить Уэссекс как орех.

— Это твое сердце расколется как орех, и задолго до этого.

— Что ты хочешь сказать, косоглазая колдунья?

— А что тут говорить? Ты приручил сокола-оборотня, и по твоему приказу он нанес девять ран сыну Рагнара. Соколица соединила свою душу с твоей, а прилив, посланный убить тебя, отступил. Ты убил Брата Рагнара и украл королевскую невесту, а когда пришло время, ты убил Рагнара и разделил ложе с черноволосой феей, а теперь волшебная рыбка указывает тебе лебединую дорогу по Полярной Звезде. Сколько ты заплатишь за это?

— Я уже отдал свою левую руку, желтая сука из Хеля!

— Левую руку! — смех, похожий на крик морских птиц, вырвался из ее уст. — Один отдал глаз за Девять Рун! Ты думаешь, что твоя судьба удовлетворится куском мяса и костью? Чего она ждет, Оге Кречет? Сделает ли она тебя королем Англии, прежде чем оборвется нить?

Я замахнулся, чтобы ударить ее, но рука задрожала и повисла плетью, а глаза Китти наполнились слезами.

— Я забыл, Китти, что ты отдала правду своего рта моим глазам.

— Это был страшный дар. Ты не можешь видеть всю правду, только ее бесформенную тень. Оге, почему Алан, великий певец, поехал с тобой?

— Потому что я убил Рагнара Лодброка, Великого Викинга.

— Его ты убил лишь однажды, и это уже минуло. Кого еще ты убьешь, чтобы об этом стоило сложить песню, достойную его пения? Аэлу? Отличная тема для песни, перед последним куплетом можно остановиться и промочить горло медом. Хастингса? Скорее он убьет тебя, нанеся одну глубокую рану, стоящую его девяти. И это будет концом песни. Алан привез свою арфу, чтобы петь о чем-то простом и благоразумном? И судьба удовлетворенно оборвет нить? Нет, ты должен убить Хастингса. Не это ли суждено? А когда он рухнет перед тобой, обагренный кровью из девяти ран по девять раз, сможет ли Алан отложить свою арфу?

— Нет, он не сможет отложить ее. Он должен держать ее наготове. Он должен ждать.

— И чего же он должен ждать, Оге Дан?

— Дракона, который придет, чтобы сожрать меня.

— Чего еще, кроме дракона пострашнее того, что убил Сигурд? И вновь я отдаю твоим глазам правду моего рта.

И она подошла ко мне и вновь вытащила у меня из-за ворота мой талисман, который иногда называют «золотом дурака».

— Сможет ли он защитить меня от дракона? — спросил я.

— Не он спас тебя от укуса блох. Это всего лишь знак того, что должно произойти. Если ты сможешь заглянуть в него, то сумеешь узнать, почему Алан последовал за тобой и почему он ждет.

— А Алан знает?

— Знает его душа, как и моя, но души не заговорят.

— Возьми «золото дурака» в левую руку, Китти.

— Нет, дитя. Вспомни, как когда-то я прижимала тебя к своей груди!

— Делай, что я тебе говорю, или я отрублю эту грудь своим мечом!

— «Золото» в моей левой руке, Оге.

— Сожми на нем пальцы.

— Я сжала их на этом огромном коричневом мохнатом пауке, чей укус несет безумие. Они крепко сжаты.

— Как он выглядит?

— Круг с кривыми краями.

— Твоя душа может уже говорить?

— Еще нет.

— Отпусти камень.

Она разжала пальцы, и он закачался вперед-назад на шнурке.

— Сними повязку с моей левой руки.

— Зачем, это ведь так просто…

— Тогда почему твои руки трясутся, а ты тяжело дышишь?

— Позволь мне уйти, Оге, во имя молока, которым я вскормила тебя.

— Делай, что я тебе говорю, пока я не выпустил кровь из твоих вен Клыком Одина.

— Вот. Повязка снята.

— Сожми обрубок крепче своей левой рукой.

— Сжала. Сжала.

— Положи правую руку на свою грудь и сожми еще крепче мой обрубок.

— Пощади меня, Оге, если любишь хоть немного. Не мучай меня больше.

— Ты в муках родила ребенка, но он умер, и я занял его место. Потому что я очень люблю тебя, единственной пощадой для тебя может быть смерть. Делай, что я говорю!

Она подняла мертвую руку, не черно-коричневую-красную, как мой обрубок, а молочно-белую с белыми ногтями и — как велико было ее мастерство — не ссохшуюся. Пока она держала ее за запястье, я сжимал ее правой рукой. Она была едва теплой, сохранив частицу тепла сердца Китти, но скоро стала такой же теплой, как и при жизни.

— Теперь мы едины, — сказал я. — Круг замкнулся, как когда я приникал к твоей груди, и я могу говорить, когда ты скажешь мне.

— Да, он замкнулся.

— Позволь своей душе говорить твоим языком.

— Оге, ты ненормальный.

— Когда ударит смерть, и чья рука нанесет удар?

— Она ударит раньше, чем выпадет первый снег. Ударит мертвой рукой человека, который будет удерживать смерть, но так и не сможет удержать. Она явится из королевства Вьорда в образе дракона.

— Может, это не я нанесу дракону смертельную рану, прежде чем паду сам?

— Нет, только Моргана может совершить такое, но боюсь, ты уже потерял ее в своих прекрасных снах. Моргана Черноволосая, Фея Моргана.

Глава пятнадцатая

ВНЕЗАПНОСТЬ

Корабли со всей округи собрались в устье нашей реки. Под началом Хастингса были те семьдесят, что ходили на Рим и которые старые викинги называли Охотниками за бекасами. Кроме того, он построил еще тридцать, посадив на них рослых плечистых парней, которых со всего Хардоланда привлекла его слава. Под знаменем Бьёрна на длинных боевых драккарах собралась вся старая дружина Рагнара, желавшая отомстить. Девяносто судов были присланы королем Хориком из Зеландии, и встали под начало великого хёвдинга Ивара Бескостного, старшего сына Рагнара и его наследника. Флотом, собравшимся у Тенет, командовал Хальвдан. Я же руководил только «Гримхильдой», но в моей команде были чародей песен и чародей звезд, и до самой Англии весь караван будет следовать за моей кормой.

Эгберт должен был плыть с нами на своем корабле «Королевский путь», а потом ждать на Линдисфарне, пока мы не покорим Йорк. Мы подумали, что появление раньше сделает его изменником в глазах народа, но после, когда все будут умирать от голода, они сами посадят его на трон Аэлы, сочтя за лучшего посредника в деле с выкупом, и тогда и он, и они будут в наших руках. Этот план родился в умной голове Хастингса — никто из нас не мог сравниться с ним.

Вскоре после того как появились почки на ивах, мы вышли в море из Длинного Пролива. Я думал, ветры остановятся в небе и перестанут дышать, удивясь огромной стае морских драконов, уплывающей в Северное море, а серые киты обезумеют от страха.

Две сотни кораблей из фризских и франкских рек ждали в открытом море. Я подумал, что это самый большой флот со времен Римских войн.

Но он скоро разделился, согласно нашему плану. Ивар должен был высадиться у Тенет и предать огню и мечу владения недавно коронованного Этельреда, короля всех западных саксов и действительного повелителя бриттов. Бьёрн должен был пройти западнее, от Линна до Ноттингема, восточной крепости Этельреда и его храброго младшего брата Альфреда. Пока Хальвдан останется с половиной войска, я с пятью тысячами воинов пойду по старой дороге от Линкольна до ворот Йорка, и там соединюсь с Хастингсом, который ударит, поднявшись вверх по реке.

Я уже собрался выступить, когда мне сообщили об отсрочке удара. Осберт, законный король Нортумбрии, свергнутый Аэлой, вернулся из изгнания и собирал армию вблизи Твида. Хастингс был вынужден изменить план и, не заходя в Хамбер, быстро отправился к Тайну, чтобы попытаться завладеть тамошними землями раньше, чем Осберту удастся привлечь людей на свою сторону. Я гадал, что станется с Эгбертом, ведь его участие в происходящем не делало ему чести. Моим отрядам предстояло продолжить поход к Узу, возле Йорка, пройти по землям Аэлы, отрезать его южные владения и ждать Хастингса.

Целая область, граничащая с Уэльсом, была иссечена множеством речушек, болот, лесочков, заросшими тростником озерков и каналами, в которых отражалось небо. Большая часть жителей, селившихся по берегам и на островах, убегали при нашем появлении, а мы проходили мимо, милостиво приветствуя каких-нибудь нескольких смельчаков, дерзнувших показаться нам на глаза. Они ходили, казалось, прямо по воздуху, их ноги даже не касались воды. А чудо заключалось в том, что местные жители в местах, где не могли пройти лодки, разгуливали на ходулях. Огромные болота были полны рыбы, угрей, и каждое утро в предрассветной мгле на болотах просыпалось множество птиц.