Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Платье Фионы необыкновенно шло ей – чудесного голубовато-серого оттенка, обильно расшитое бисером, очень открытое, но с длинными, до самой кисти, узкими рукавами, оно струилось до полу мягкими складками совершенно в стиле королевы Марии. Подобно этой царственной особе Фиа высоко и пышно уложила волосы, открыв лоб, а в джиленбоунском универсальном магазине нашлись неплохо сработанное жемчужное колье и серьги – подделку различил бы лишь самый искушенный и придирчивый глаз. Картину дополнял великолепный веер из страусовых перьев под цвет платья – отнюдь не лишнее украшение, как могло бы показаться с первого взгляда: была необычайная жара, и в семь вечера ртуть в градуснике еще стояла гораздо выше ста.

Когда Фиа с Пэдди вышли из своей комнаты, сыновья так и ахнули. Никогда еще они не видели родителей такими красивыми, в таком недосягаемом великолепии. Сразу видно было, что Пэдди уже шестьдесят один, но держался он с изысканным достоинством государственного мужа; а Фиа в свои сорок восемь вдруг помолодела на десять лет – полная жизни красавица с чарующей улыбкой. Джимс и Пэтси отчаянно разревелись, не желая признавать в этих великолепных незнакомцах маму с папой; вокруг плачущих засуетились, о достоинстве позабыли – мама с папой вели себя по-всегдашнему, и через минуту-другую близнецы уже в восторге им улыбались.

Но дольше всего изумленные взгляды не отрывались от Мэгги. Быть может, вспоминая свои девические годы и разобиженная тем, что остальные приглашенные на празднество девицы выписали наряды из Сиднея, джиленбоунская портниха всю душу вложила в платье для Мэгги. Оно было без рукавов, сборчатый вырез открывал плечи и шею; Фиа засомневалась, но Мэгги умоляла разрешить ей этот фасон, а портниха заверила, что все девушки будут одеты в этом же роде: «Не хотите же вы, чтобы над вашей дочерью смеялись, сочли ее отсталой провинциалочкой?» И Фиа с улыбкой уступила. Чуть приталенное платье из тонкого плотного креп-жоржета схвачено на бедрах поясом из той же материи. Оно матовое, светло-серое, с нежным розоватым отливом – в те годы цвет этот называли «пепел розы»; общими усилиями портниха с Мэгги расшили все платье крохотными розовыми бутонами. И Мэгги подстриглась коротко, как можно ближе к моде «под фокстрот», которая потихоньку докатилась уже и до девушек в Джилли. Конечно, волосы ее, наперекор моде, оставались кудрявыми, но короткая стрижка очень ей шла.

Пэдди открыл было рот, готовый разразиться гневом – он просто не узнал свою маленькую дочку, – и тут же закрыл, не промолвив ни слова: давняя стычка с Фрэнком в доме отца Ральфа кое-чему его научила. Нет, не век ей оставаться его маленькой дочкой – она уже стала юной женщиной и сама робеет от поразительной перемены в себе, которую ей открыло зеркало. Зачем же еще усложнять бедняжке жизнь?

Он с нежностью улыбнулся и протянул руку:

– Ну, Мэгги, ты просто очаровательна! Пойдем, я сам буду твоим кавалером, а Боб и Джек поведут маму.

Всего лишь через месяц Мэгги исполнится семнадцать – и впервые Пэдди почувствовал, что он и вправду стар. Но она его любимица, зеница ока, ничто не должно омрачить первый в ее взрослой жизни бал.

Они медленно пошли к Большому дому, первые гости ожидались еще не скоро, семья Клири должна была пообедать с Мэри Карсон и потом помогать ей принимать гостей. Никто не желал войти в дом в нечистой обуви, и, значит, отшагав милю по дрохедской пыли, надо было зайти в домик, где кухня, почистить башмаки, отряхнуть пыль с брюк и длинных подолов.

Отец Ральф, как обычно, явился в сутане: никакой фрак или смокинг не шел ему так, как это одеяние строгого покроя, чуть расширяющееся книзу, с длинным рядом черных матерчатых пуговиц впереди, от ворота до самого низа, перехваченное поясом с лиловой каймой – знаком его сана.

Мэри Карсон была вся в белом: белое шелковое платье, белые кружева, белые страусовые перья. Фиа смотрела на нее во все глаза, до того ошеломленная, что ей даже изменила всегдашняя невозмутимость. Так вопиюще нелепо, так некстати старуха вырядилась невестой – чего ради, спрашивается? Ни дать ни взять выжившая из ума старая дева, которая разыгрывает новобрачную. В последнее время она, ко всему, сильно растолстела, и это ее тоже не красит.

Но Пэдди словно не замечал ничего неладного; сияя улыбкой, подошел к сестре, взял ее за руку. До чего славный малый, подумал отец Ральф, который и рассеянно, и чуть забавляясь наблюдал эту сценку.

– Ну, Мэри, ты замечательно выглядишь! Прямо как молоденькая!

А на самом деле она была точь-в-точь как королева Виктория незадолго до смерти на широко известной фотографии. Глубокие складки по обе стороны крупного носа, упрямо сжатый властный рот; выпуклые холодные глаза не мигая уставились на Мэгги. И прекрасные синие глаза священника испытующе оглядели племянницу, тетку и снова племянницу. Мэри Карсон улыбнулась брату, взяла его под руку.

– Можешь вести меня к столу, Падрик. Отец де Брикассар поведет Фиону, а мальчики пойдут с Мэгенн. – Она через плечо глянула на Мэгги. – Будешь сегодня танцевать, Мэгенн?

– Она для этого слишком молода, Мэри, ей еще нет семнадцати, – поспешно сказал Пэдди, вспомнив еще одно свое родительское упущение: никого из его детей не учили танцевать.

– Очень жаль, – уронила Мэри Карсон.

То был блестящий, роскошный, великолепный, ослепительный бал; по крайней мере эти слова переходили из уст в уста. Прибыл с женой, сыновьями и единственной дочерью даже Ройял О’Мара из Инишмари, за двести миль – самый дальний путь, хотя и немногим длиннее, чем у других гостей. Джиленбоунским жителям ничего не стоит прокатиться за двести миль ради крикетных состязаний, а уж ради такого празднества тем более. Приехал Данкен Гордон из Ич-Юиздж; никто не мог добиться от него ответа – почему он назвал свое имение в такой дали от океана шотландскими, вернее, даже гэльскими словами, которые означают «морской конь», иначе говоря – морж. Приехал Мартин Кинг с женой, сыном Энтони и женой сына; то был старейший поселенец на джиленбоунских землях – Мэри Карсон, всего лишь женщина, не удостоилась этого звания. Приехала Эвен Пью из Брейк-и-Пвл (местные жители, не в силах выговорить сплошные шотландские согласные, называли это имение Брейки-Пул), Доминик О’Рок из Диббен-Диббена, Хорри Хоуптон из Бил-Била и еще человек десять – двенадцать с семьями.

Это были почти сплошь католики, мало кто носил англосаксонские имена; тут было примерно поровну ирландцев, шотландцев и уроженцев Уэльса. Нет, на родине им не приходилось надеяться на равноправие и независимость, а католикам в Уэльсе и Шотландии нечего было рассчитывать и на сочувствие тамошних протестантов. Здесь же, на многих тысячах квадратных миль вокруг Джиленбоуна, они сами себе хозяева и господа, владельцы огромных богатств, и где уж господам английским помещикам с ними тягаться; в пределах Дрохеды, крупнейшего из здешних имений, свободно разместились бы несколько европейских княжеств. Трепещите, князья Монако и герцоги Лихтенштейнские! Вам не сравниться величием с Мэри Карсон. И вот здешние владыки кружатся в вальсе под вкрадчивую музыку оркестра, выписанного из Сиднея, а потом снисходительно смотрят, как их дети отплясывают чарльстон; они едят паштет из омаров и свежие устрицы со льда, пьют выдержанное пятнадцатилетнее шампанское из Франции и двенадцатилетнее шотландское виски. Если уж говорить по совести, они с большим удовольствием ели бы жареного барашка или солонину и запивали дешевым, крепким бандабергским ромом или графтонским пивом прямо из бочки. Но приятно знать, что к твоим услугам самые изысканные яства и напитки – стоит только пожелать.