Вайдекр - Филиппа Грегори

Это было не утомительно, но невыносимо противно. В полной уверенности, что на палубе мне стало бы лучше, я постаралась вызвать в памяти приятную картину кипящих зеленых волн, но все было напрасно. Я уже ненавидела корабль. Я ненавидела бессмысленную пляску волн и всем сердцем желала как можно скорее очутиться поскорее на доброй надежной земле.

Я высунулась в дверь, чтобы позвать мою горничную, помещавшуюся в каюте напротив, но внезапный приступ тошноты вернул меня обратно в каюту и я очутилась там одна, больная и беспомощная. Все вещи на полу подпрыгивали вместе с кораблем, непривязанные сундуки и чемоданы скользили от стены к стене, громко ударяясь о каждую, а я валялась на койке, не в состоянии даже помочь себе. Тут мне опять стало плохо, и я накрьша лицо подушкой, чтобы не видеть этого беспрерывного скольжения. Затем я провалилась в сон.

Когда я проснулась, качка все еще продолжалась, но все вещи в каюте были закреплены на местах, так что обстановка вокруг перестала напоминать ночной кошмар. Все было чисто убрано, и в воздухе витал слабый запах лилий. Я оглянулась, ища глазами горничную, но в кресле рядом со мной сидела улыбающаяся Селия.

— Я так рада, что тебе лучше, — сказала она. — Может быть, ты что-нибудь съешь? Немного супу, или выпьешь чай?

Продолжая недоумевать, где я и что здесь произошло, я только покачала головой в ответ, так как мой желудок восставал при мысли о еде.

— Ну, хорошо, тогда поспи еще, — продолжала эта незнакомая мне, властная Селия. — Это будет лучше всего для тебя, а скоро мы будем уже в безопасности в порту.

Вместо ответа я закрыла глаза и уснула. Проснулась я опять с приступом тошноты, и кто-то держал передо мной таз, а затем ловко обмыл и вытер мое лицо и уложил меня на подушки. В полудреме мне казалось, что это моя мать, поскольку я понимала, что это не руки горничной. И только среди ночи, когда я снова проснулась, я осознала, что это Селия ухаживает за мной.

— Ты была здесь все это время? — спросила я.

— Конечно, — ответила Селия, как будто в этом не было ничего странного. — Кроме тех минут, когда я ухаживала за Гарри.

— Ему тоже так плохо? — изумленно спросила я.

— Боюсь, что ему гораздо хуже, — спокойно сказала Селия. — Но вы оба поправитесь, когда мы достигнем берегов Франции.

— А как чувствуешь себя ты сама? — поинтересовалась я.

Она мягко улыбнулась мне, и ее тихий голос донесся до меня будто издалека:

— Нормально. Я гораздо сильнее, чем кажусь внешне. — Последние слова я услышала уже сквозь сон.

Когда я снова проснулась, ужасающая качка успела прекратиться. Я чувствовала легкое головокружение и слабость, но, по счастью, меня больше не тошнило. Я села и спустила босые ноги на пол. Меня уже не шатало так, как раньше, и я смогла пройти до двери в каюту Гарри, не хватаясь за стулья, чтобы не упасть. Дверь открылась без звука и я, незамеченная, застыла в проеме двери.

Селия стояла у койки Гарри с чашкой супа в руке. Другой рукой она поддерживала Гарри, моего Гарри, за плечи. Я наблюдала, как он пьет, капризничая, как больной ребенок. Затем Селия опустила его на подушки.

— Лучше? — спросила она, и ее голос был необычайно нежен.

Гарри похлопал ее по руке.

— Моя дорогая, — слабо сказал он, — ты так добра ко мне.

Селия улыбнулась и каким-то новым, доверчивым жестом убрала волосы с его лба.

— О, какой ты глупый, Гарри, — проговорила она. — Ведь я твоя жена. Разумеется, я буду ухаживать за тобой, когда ты болен. Ведь я перед алтарем обещала любить тебя и в болезни, и в здравии. Я счастлива заботиться и о тебе, и о дорогой Беатрис.

Я с ужасом наблюдала, как Гарри взял руку Селии и нежно поднес ее к губам. В это время она, холодная, застенчивая Селия, наклонилась и поцеловала его в лоб. Затем она задернула полог его кровати. Неслышно ступая босыми ногами, я вернулась назад и закрыла за собой дверь. Доверчивость Селии, ее нежность к Гарри изумили и встревожили меня. Я почувствовала острый укол ревности. Невольно я обернулась и взглянула в зеркало, чтобы увериться в своей красоте. Оттуда на меня смотрело страшно бледное и больное лицо.

Какие бы мысли ни привели меня к дверям каюты Гарри, сейчас они мгновенно испарились. Если он чувствовал то же, что и я, то он не был расположен ни к ссорам, ни к страстному примирению.

Я стала быстро одеваться, но недоумение по-прежнему заставляло меня напряженно размышлять. Впервые мы оба находились вне пределов нашей земли и при этом были так беспомощны. И тут меня пронзила мысль о том, как мало общего мы имеем с Гарри. Сейчас, вне Вайдекра, свободные от моей всепожирающей страсти и слишком утомленные для любви, мы были чужими. Если б мне понадобилось войти к Гарри, не думал при этом о любви, то я бы даже не знала, о чем с ним говорить. Мне бы никогда не пришло в голову заказать для него суп, или же покормить его с ложки, как избалованного ребенка, или задернуть полог у его кровати, чтобы он быстрее уснул. Меня никогда не занимала возня ни с одним беспомощным существом, я даже не играла в детстве в куклы. И для меня не представляла никакого интереса любовь, состоящая из мягкого ухаживания и нежной ласки.

Селия, расцветшая от сознания своей значимости, и Гарри, преисполненный благодарности ей, представляли собой довольно странную пару, но я не имела никакой возможности вмешаться в их новые отношения.

Я вышла на палубу и, наблюдая за прекрасной панорамой приближающегося берега, решила не портить Селии этот звездный час ее славы. Если ей хочется носиться с Гарри во время его болезни, то это не те заботы, которым я могла бы позавидовать. И, если в свою очередь Гарри просто светится от благодарности ей, то меня это не должно тревожить. По мере того, как свежий ветер возвращал на мои щеки румянец, а моим волосам — блеск, мои надежды оживали. Впереди нас ожидает Франция и долгий, приятный отдых, во время которого не будет глаз, чтобы следить за нами, ушей — чтобы слушать нас, а будет одна только наивная, глупая, рабски покорная Селия — чтобы обманывать ее.

Гарри и Селия поднялись ко мне на палубу, и я даже сразу простила им их переплетенные руки, особенно, когда поняла, что мой сильный и крепкий любовник опирается на руку Селии для поддержки. Он был очень бледен и едва смог улыбнуться в ответ на мои заверения, что мы должны причалить к берегу не позже, чем через час. Но я уже не тревожилась. Как только Гарри придет в норму и к нему вернется его аппетит — как к еде, так и к прочим вещам, — он обратится ко мне.

Следующую ночь мы уже провели в Шербуре, и на утро Гарри был вполне здоров. Я как будто не имела оснований жаловаться на недомогание, но от завтрака мне пришлось отказаться из-за внезапного приступа тошноты. Головокружение быстро исчезло, но стоило мне только поднять голову от подушки, как тут же возвращались слабость и непонятная сонливость. В то время как другие завтракали кофе и свежими булочками, я прогуливалась на свежем воздухе в садике нашей гостиницы, а затем наблюдала за погрузкой багажа в дорожную карету. Меня ужасно расстраивала предстоящая долгая дорога в Париж внутри этого тесного, раскачивающегося экипажа, и я едва нашла в себе силы с улыбкой принять руку Гарри, помогающего мне подняться по ступенькам.