Возрождение любви - Бобби Хатчинсон

Пейдж в свою очередь разглядывала его. Она была уверена, что никогда раньше не встречала его, но что-то в этом Габриэле Дюмоне было знакомым.

Майлс заговорил с ним:

– Хелло, Габриэль, как идут дела в Батоше?

Дюмон пожал своими массивными плечами.

– Мы стараемся выжить, – сказал он, в его баритоне слышался сильный акцент. – Урожай в этом году плохой. Да вы и сами знаете, – он устремил на Майлса обвиняющий взгляд, – больше нет бизонов. Может, еще есть несколько голов, но большие стада, какие мы знали, ушли навсегда. А теперь мы живем под угрозой, что у нас отнимут наши фермы. Вы об этом знаете?

Майлс кивнул.

– Арман говорил мне, что для вас настали тяжелые времена. Мне очень жаль.

Майлс слишком хорошо знал проблемы метисов. Сэр Джон А. Макдональд, премьер-министр Канады, возмечтал построить железную дорогу, которая соединит атлантическое побережье с тихоокеанским, и безжалостно проводил эту идею в жизнь. Железную дорогу тянули все дальше на Запад, и фермы метисов, от которых зависела их жизнь, конфисковывали спекулянты землей с Востока. Метисы, как и индейцы, во многом зависели от бизонов, обеспечивающих их семьи едой.

– Плохие дела, – заметил Майлс. Пейдж чувствовала, как он напряжен, хотя голос у него звучал непринужденно и дружески. – Я слышал, что ваш народ послал петицию в Оттаву.

Дюмон фыркнул.

– Пустая трата времени. Какое дело политикам до нас, невежественных метисов? – Он показал жестом на шумную толпу, окружавшую костер, и на его бородатом лице были горечь и негодование. – Или до наших братьев-индейцев? Они теперь тоже голодают. Они лишены и свободы кочевать, куда хотят, и бизонов, чтобы кушать.

– Я желаю вам и вашему народу успеха с вашей петицией, – сказал Майлс ровным голосом.

Дюмон нахмурился, стараясь, как показалось Пейдж, попять, искренен ли Майлс. Потом он снова кивнул и, не сказав больше ни слова, вернулся к костру, где его друг Пьер смеялся и шутил, стоя в центре группы молодых воинов.

Веселье там продолжалось еще долго. Все ели, барабаны гремели, мужчины и женщины танцевали в свете костра.

Пейдж сидела рядом с Майлсом, и вскоре ей пришлось бороться со сном. Все происходящее вокруг стало казаться сюрреалистической картиной, когда она то засыпала, то просыпалась, и в какой-то момент Майлс взял ее за руку, и они вместе ускользнули от неистового веселья и при свете луны нашли свой вигвам.

Внутри пахло мускусом и было жарко от нагревшихся за день бизоньих шкур, образующих стены вигвама. Майлс опустился на колени, расшнуровал ее ботинки и снял их с ног, потом осторожно расстегнул ее одежды и бросил их рядом со своими.

Сонная и вялая, совершенно голая, Пейдж утонула в мягкой постели, которую приготовила еще раньше, а сильные руки Майлса обняли ее.

Поначалу он ласкал ее нежно, и отчужденность, которая тревожила ее, отступала. Полусонная, она пассивно отвечала на его поцелуи, когда его губы и язык дразнили ее.

Мускулы ее оставались расслабленными, мысли какими-то размытыми. Она слышала барабаны и только через некоторое время они стали биением ее собственного сердца.

Постепенно ее кожа обрела чувствительность, груди начали побаливать от ласки Майлса. Ее пульс участился, бедра начали ритмично двигаться, по мере того как его пальцы искали и находили нужные знакомые местечки.

Он не торопился. Она могла ощутить, как он сдерживает себя, в каждом его вздохе, в том, как дрожат его мускулы при малейшем прикосновении, и что-то, глубоко скрытое в ней, жаждало, чтобы он пошел дальше и уничтожил бы стесненность, образовавшуюся в последнее время между ними. Она хотела, чтобы он овладел ею.

Его поцелуи стали жарче и влажнее, одурманивая ее. Она вся дрожала, ее окатывала волна наслаждения. Она захотела его всем своим существом. Ее пальцы скользнули вниз по его телу, ее губы следовали за ее пальцами по его груди, животу.

Она взяла его член в рот, и барабаны застучали в ее крови.

Наконец он больше не мог терпеть, он подтянул ее выше, накрыл ее тело своим, его кожа с курчавыми волосами на груди прильнула к ее коже, дразня, но не принося еще удовлетворения.

Он тяжело дышал, словно бежал, но все-таки он чего-то ждал.

Она задвигалась под ним.

– Майлс, пожалуйста, я хочу…

– Чего? Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь? – Его голос, низкий, медленный и сладкий, запинающийся от желания, был настойчив. – Скажи мне, Пейдж.

– Я хочу тебя… Я жажду тебя… Я хочу, чтобы ты любил меня, – выдохнула она.

– Почему?

В его голосе была беспощадность, было нечто, что он хотел услышать от нее, прежде чем пойдет дальше.

– Потому что я люблю тебя. Потому что я всегда любила тебя. Навсегда, сейчас, всегда…

– Дорогая!

Он перестал сдерживаться и, слегка вскрикнув, раздвинул ее бедра и вонзил в нее свой член, когда его рот прижался к ее рту и приглушил ее крик оргазма.

Их совокупление было неистовым, страстным и свободным. Облегчение слилось с экстазом.

Потом Пейдж заснула. Когда она проснулась, было еще темно, но она почувствовала, что Майлс не спит и все еще прижимает ее к себе.

– Майлс? Который сейчас час? – Она была как пьяная, и ей казалось очень важным знать время. – Почему ты не спишь?

– Около трех. С час назад веселье наконец закончилось, и все разошлись по вигвамам.

– Метисы, должно быть, покончили с виски, – сказала она, слегка поворачиваясь, чтобы удобнее было лежать рядом с ним.

Она снова закрыла глаза, вспоминая сцену у костра, и где-то между сном и бодрствованием в ее подсознании возник портрет, когда-то давно увиденный еще в университете. Она вновь услышала бубнивший голос преподавателя и увидела в учебнике бледную фотографию и без всяких усилий со своей стороны вдруг поняла, где она видела Габриэля Дюмона.

– О Боже, вот оно! Это он! – вырвалось у нее.

– В чем дело? – Встревоженный Майлс приподнялся, опираясь на локоть, его рука потянулась к револьверу, лежавшему рядом с подушкой. – Что случилось?

– Этот метис, с которым ты сегодня вечером разговаривал, Габриэль Дюмон? Сейчас я поняла, кто он.

Майлс снова растянулся на спине. Его голос, казалось, доносился откуда-то издалека.

– Нy и кто он? Что ты знаешь о Габриэле Дюмоне?

– Он военачальник у Райела. Он был военачальником у Райела, – поправилась она. – Он планировал сражения во время восстания. Он чуть было не разбил всю британскую армию с горсткой своих воинов. Я помню, как профессор Вуд снова и снова говорил о нем, что этот человек был гением тактической войны. И я помню, что его звали Габриэль Дюмон. Все это кончилось очень грустно, потому что после восстания он бежал в Соединенные Штаты и кончил тем, что выступал в спектакле «Дикий Запад Буффало Билла». Поэтому он и застрял в моей памяти. Я помню, насколько унизительным мне показалось, что такой человек выступает в цирковом аттракционе. Там были его фотографии.

– Иди сюда, ляг рядом со мной.

Майлс потянул ее к себе, в теплоту их постели.

– Ты дрожишь. У тебя замерзли плечи.

– Майлс, ты мне веришь?

Она неожиданно ужаснулась, что опять ее предательская память создаст между ними новые проблемы. Он вздохнул.

– Да, я верю тебе. И меня совершенно не удивляет, что Дюмон оказался одним из тех, кто будет руководить сражениями. Габриэль – мужик неграмотный, он с трудом говорит по-английски, но все равно он человек блистательный, вождь своего народа. – Майлс тихо лежал некоторое время, потом добавил мрачно: – Сегодня он был здесь с определенной целью, Пейдж. Дюмон и Райел объединяют индейские племена вокруг дела метисов, которое по существу и дело индейцев.

– Но мне казалось, ты говорил, что Райел в психиатрической больнице.

Майлс кивнул.

– Он был там некоторое время. Когда он вышел оттуда, то уехал в Монтану и стал там работать школьным учителем. По форту ходили слухи, что Дюмон нынешним летом ездил в Монтану и просил Райела вернуться домой и взять на себя роль политического выразителя нужд метисов. Тот согласился и вот он уже несколько месяцев обретается в Батоше.

В голосе Майлса слышались раздражение и гнев.

– Я не виню метисов. Конечно, их требования законны. Но, будь они все прокляты, готовится кровавое восстание, а эти идиоты в Оттаве не обращают никакого внимания!

Ей хотелось сказать, что «я ведь тебе это говорила», но здравый смысл взял верх. Вместо этого она мягко сказала:

– Ты поэтому и не мог заснуть?

Она прижалась к нему, чувствуя напряжение его длинного, сильного тела.

– Да, поэтому. У меня ощущение, что я должен что-то сделать, чтобы предотвратить кровопролитие.

Она вздохнула, ее рука ласкала знакомый контур его груди.

– Я не думаю, что можно переделать историю, Майлс. – Она на какое-то мгновение задумалась. – Когда я только очутилась здесь, меня многое приводило в ярость: отсутствие удобств, отсутствие медицинских средств, которые я обычно применяла. Я считала, что там, откуда я пришла, все лучше, я это знала, видела. Но с течением времени я начала думать иначе. Сейчас и то, что происходит здесь, и то, как живут здесь люди, так и должно быть в это время.