Семья - Лесли Уоллер

Тони Фиш медленно покачал головой, и его большой, но правильной формы нос также покачался из стороны в сторону. Все говорили, что Бен Фискетти был похож на него. Красавец Бен с профилем героя. Но Тони знал, что мальчик похож на свою мать. Тони подумал, что он красивее, умнее и лучше одет, чем эти два гомика, с которыми он разговаривал в данный момент. С фактами не поспоришь. Бен взял быка за рога.

— Я относился к тебе, как к сыну, — сказал он Шону. Он перевел взгляд на темное лицо Оги. — Разве я когда-нибудь мешал тебе работать?

Оги был мрачен.

— Дело не в том, что не мешаете, мистер Фискетти. Дело в том, что мешают ваши продавцы. Модельер создает сногсшибательные фасоны, вон Шон создал великолепные вещи, но они пылятся на вешалках в магазинах. И это не его вина.

Тони Фиш поднял руки и крепко прижал их к груди. Мизинцы касались его ребер. Потом единым движением кисти он быстро развел руки в стороны, выражая свою глубокую грусть, и слегка шевелил пальцами, точно умоляя о чем-то.

— Послушайте, ребята, — сказал он плачущим голосом. — Чья это вина? Моя?

Оги кивнул.

— Пришло время покончить с «Мод Моудс», мистер Фискетти. Мы с вами уже обсуждали это. Я хочу сказать, что половине работающих модельеров приходилось сталкиваться с подобным положением. Надо прикрыть магазин.

Он протянул вперед руку, словно желая остановить поток возмущения, которое еле сдерживал Тони.

— Я не имею ничего против вас, мистер Фискетти, — сказал он. — Никакой обиды. Просто Шон слишком большой мастер, чтобы сидеть и наблюдать, как в течение года фирма идет под откос. Он может преуспеть, если у него будет хорошая реклама, его модели станут продавать, а продавцы будут понимать, как следует предлагать людям его модели.

Лицо Тони Фиша стало похоже на маску, пока его крестьянский мозг пытался рассортировать полученную информацию. В комнате завоняло потом. Нервы у всех были накалены. Оги слегка приоткрыл дверь.

— Парни, — наконец сказал Тони. — Я не могу удерживать человека против его желания. И особенно, коли он мой близкий друг, как Шон. Но если он собирается зарабатывать деньги, почему Тони Фиш должен стоять в стороне?

Шон зевнул, и на глазах у него показались слезы. Он собрался что-то сказать, но Оги взглядом остановил его.

— Мы будем покупать подходящие ткани у подходящих компаний. Будете участвовать?

— Но мне останутся крохи.

Тони Фиш ерзал на крохотном стульчике. Ему это все не нравилось. Ему не жаль было расставаться с Шоном, с «Мод Моудс» кончено, фирма шла к банкротству. Что еще хуже, такое же положение возникло и на других предприятиях. Дело было табак.

Но не это волновало Тони Фиша. Эти два гомика замышляли какую-то дешевку. Ему от них ничего не было нужно, но этот черномазый сказал ему, что он, Тони Фиш, сможет поживиться на тканях. Это уж слишком.

Они решили отвязаться от него. Эти два гомика хотят, чтобы он оставил их в покое. Еще чего. Обнаглели. Он им покажет. Если им спустить, то и любой другой начнет хамить. И если Дон Винченцо услышит об этом…

Тони Фиш потер лоб и правый глаз. У него была очень сухая кожа. Казалось, он совсем не может потеть. А потеть полезно. Он остановил свой взгляд на Оги, пытаясь увидеть в нем источник всех бед. Но в глубине сердца он понимал, что Оги лишь последнее звено в длинной цепочке его бед.

Но все равно, упрямо повторял он себе, если он сможет поживиться чем-то большим, чем мизерный навар на тканях, он отыграется.

Тони Фиш знал тысячи способов, как снять навар, использовав затею Шона. Он может поставлять им все, начиная с проволочных вешалок и картонных коробок до перевозок и продажи товара оптом, не было такого звена в процессе производства и распределения готовой продукции, где бы он не мог им «помочь». Но самые быстрые и легкие барыши в финансировании.

— Кто подкинет вам деньжат? — резко спросил он.

— Кое-кто, — быстро ответил ему Оги. — Вы, наверное, их не знаете. Они раньше занимались одеждой. Это будет тип кооператива.

— Обычно синдикат работает плохо. Слишком много боссов, каждому нужно угодить. — Тони Фиш подумал некоторое время. — Вам нужна моя помощь с контрактами?

Он внимательно смотрел на непроницаемое лицо Оги, пытаясь найти в нем хотя бы какую-то подсказку. Тони понимал, что даже при переговорах с каким-нибудь профсоюзом он сможет отхватить себе лакомый кусочек.

— Все уже подписано.

— Парни, как странно, что я ничего об этом не слышал.

— Мы — маленькая фирма, мистер Фискетти. Мы будем производить совсем немного, но будем стараться и надеемся, что наши вещи будут продаваться как горячие пирожки.

Тони Фиш продолжал изучать лицо Оги. Он мог почуять, лгут ему или говорят правду. Он прекрасно понимал, что одежда Шона и Оги будет великолепно покупаться гомиками в магазинчиках больших городов. Тони не удивится, если некоторые из их потенциальных покупателей уже помогли им деньгами. Ведь гомики — одна счастливая семья.

— Почему вы нахмурились, мистер Фискетти?

— Так, я просто думал о наших семьях.

— Семьях?

— Вашей, — заметил Тони Фиш с глубоким вздохом, — и моей.

Глава пятьдесят третья

Вудс Палмер был дома к шести часам. «Линкольн» остановился у кромки тротуара, и он пожелал Джимми доброй ночи. Палмер вышел из машины и быстро прошел под бетонным козырьком к двери. Он чувствовал себя не в своей тарелке, но это было какое-то физическое, а не умственное недомогание.

Он открыл входную дверь и снял пальто, еще не успев затворить за собой дверь. Перед ним была длинная, извивающаяся лестница. Толстые дубовые планки закручивались по спирали вверх, прикрепленные к массивной основе из черной стали.

— Джерри?

Он повесил пальто на вешалку и отметил про себя, что оно расправилось как надо и воротничок не смялся.

— Вуди? Том? Эдис?

Он вошел в огромную гостиную, казалось, его приветствовало там эхо собственного голоса, отражавшегося в огромном пространстве. У камина кто-то приготовил поленья. Наверно, миссис Кейдж.

— Это сделала я, — сказала Джерри, выступая из-за его спины.

Ей, как всегда, было легко читать его мысли.

— Если ты собираешься разжечь его, не торопись. Я сама хочу зажечь огонь.

— Не так уж и холодно, зачем камин? — заметил Палмер, прижимая ее головку к груди. Ее волосы были такими легкими, мягкими, что они взвились над головой от прикосновения его руки. Они даже немного потрескивали от электричества.

— Этот огонь не для тепла, а ради красоты.

— Понимаю.

Она присела перед камином. Ее светло-бежевые джинсы туго натянулись на маленькой, как у мальчика, попке. Она подожгла хворост и бумагу в трех местах.

— Огонь от одной спички, — гордо продекламировала она.

— Надейся-надейся.

— Вот увидишь.

Она встала и проверила вьюшку.

— У меня всегда получается. Мамочка приехала домой с тобой?

— Разве она еще не дома?

— Нет.

Они стояли рядом и смотрели, как пламя яростно пожирает смятые обрывки газет. Потом огонь перескочил на тонкие щепочки и разошелся в стороны на тонкие куски дерева, стала тлеть кора трех больших поленьев.

— Молодец! — сказал Палмер.

— Разве я когда-нибудь, — спросила его Джерри насмешливым тоном, — делала что-то не профессионально или не идеально?

— Еще немного, и ты станешь просто неподражаема!

Она обняла его и подняла к нему лицо, чтобы он ее поцеловал. Она была последним его ребенком, кого он еще мог целовать, подумал Палмер. Лучше воспользоваться представившейся ему возможностью. Конечно, он может целовать Джерри, но ему хотелось ласкать всех троих детей. Раньше они были такими прелестными. Можно себе представить, как он будет сейчас целовать своего дубину Вуди?

Он не мог себе представить, как он обнимает его или даже Тома. Когда Палмер обнял Джерри, он вдруг понял, что ему недостает чьих-то объятий. Он подумал, может, существует медицинский термин, определяющий его состояние?

Эдис, видимо, это не нужно.

При этой мысли он отстранился от Джерри. Он понимал, что нельзя, чтобы его дочь давала ему ту ласку, которую не могла или не желала дать ему его жена.

— У нас был сегодня диспут по социо, — заявила Джерри, — и я на нем победила.

Палмер попытался вспомнить, что такое этот социо — то ли социология, общественные науки, то ли отношения в обществе, а может, теперь так их дети обозначают права человека?

Он не понимал, почему вошло в моду маскировать расписание этими жуткими жаргонными словечками, ведь суть от этого не изменится — и тот факт, что программа сокращается, не изменится. Вместо того чтобы изучать грамматику, лексику, писать сочинения, учиться владеть пером, знать пунктуацию, логику и правописание, приобретать знания в риторике, литературе, изучать драму и все остальное, чему ребенок учился раньше четыре года, хотя предмет назывался просто «Английским языком», теперь программу сократили вдвое и высокопарно называют «Искусством языка».