Калигула - Зигфрид Обермайер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И гостям поневоле пришлось съесть фаршированных имбирем кроликов, рагу из фазаньих и павлиньих мозгов, соловьиные язычки в желе. Когда же на серебряном подносе внесли блюдо, как две капли воды напоминающее настоящую русалку с милым личиком, обнаженной грудью и рыбьим хвостом, чудо-изделие искусных поваров приветствовали испуганным шепотом.
Калигула удовлетворенно кивнул.
— Удавшаяся трапеза! Я дал этим бедным рабам лошадей возможность хотя бы раз отобедать по-императорски.
Евтюхий, возничий, рассмеялся. Он был любимцем Калигулы и мог себе позволить некоторые вольности.
— Боюсь, что они не сумеют по достоинству оценить щедрость императора и большую часть съеденного оставят за дверями, в переулке.
Калигула пожал плечами.
— Тогда кое-что перепадет собакам. Ты на все лето останешься в Риме, Евтюхий?
Жилистый загорелый возница ухмыльнулся.
— Где же еще? Как бедный человек может заработать на загородный дом? Я хочу подготовить лошадей к осенним гонкам. Тебе не придется краснеть за «зеленых», император.
— Ты всегда старался исполнять свое дело как можно лучше, мой друг. Но и тебе нужен отдых. Я подарю тебе виллу на Албанских холмах. Дорога до Рима оттуда занимает не больше часа.
Евтюхий упал на колени и поцеловал руку своего благодетеля.
— Благодарю, император. Платой за твой подарок будет мое удвоенное усердие.
Казначей получил указание передать во владение возничего Евтюхия одно из земельных владений императора. Вместе с полями, лесами, рабами и скотом стоимость его составляла миллион сестерциев.
Императорский двор был уже несколько дней занят подготовкой к отъезду в Бавли, когда вдруг заболела Друзилла. Они с Калигулой провели целый день на Немейском озере, где состоялось торжество по поводу окончания строительства одного из двух роскошных императорских кораблей.
На обратном пути на Друзиллу неожиданно напал озноб. Ее зубы стучали, тело тряслось в лихорадке, а влажные глаза блестели.
Врачи решили, что надо подождать, пока болезнь проявится, но сестру императора по-прежнему мучила только лихорадка, которая то на несколько часов подряд сковывала ее леденящим холодом, то снова бросала в такой жар, что та откидывала одеяло и громко звала на помощь:
— Я горю! Помогите же мне! Не могу дышать — я горю!
Калигула был в отчаянии. В его холодных глазах поселился панический страх, а безграничный гнев на свою беспомощность не давал ему покоя. Он велел приводить все новых врачей, которым то грозил смертью и пытками, то обещал огромные деньги и земельные владения. Врачи делали все, чтобы обуздать лихорадку. Они оборачивали пылающее жаром тело Друзиллы прохладными простынями, а когда начинался озноб — теплыми одеялами. Лекари переворошили горы книг в поисках новых жаропонижающих средств, но Друзиллу от них рвало. Ее организм ничего не принимал, кроме воды, которую она жадно пила в перерывах между приступами. Они длились иногда по часу, а когда заканчивались, казалось, что болезнь отступила. Тело становилось расслабленным, и Друзилла говорила ровным, пусть все более слабым голосом.
Калигула сидел у ее ложа, держал за прохладную сухую руку и не мог поверить, что Друзилла, единственный человек, которого он любил, смертельно больна.
— Я умру? — спросила она во время очередной обманчивой передышки.
Калигула отчаянно помотал головой.
— Нет, любимая! Я не позволю! Боги не могут этого допустить! Лихорадка продержится еще несколько дней, потом станет слабее, и болезнь закончится долгим целительным сном. Так мне объяснили врачи, и я не вижу причин сомневаться в этом.
Друзилла попыталась улыбнуться, но у нее получилась только беспомощная гримаса — так она ослабела.
— Даже если я умру, буду рядом с тобой. Я Луна, ночная богиня. Я буду охранять тебя ночью, пока мы снова не встретимся на Олимпе, чтобы вместе с богами веселиться на вечном празднике, который не омрачают ни болезни, ни опасности, ни смерть. Ты только потерпи, мой любимый.
— Нет, — в отчаянии сказал Калигула. — Я хочу быть с тобой не на Олимпе, а здесь. Мы еще молоды, Друзилла, у нас впереди целая жизнь. Я запрещаю тебе покидать меня — просто запрещаю!
Друзилла закрыла глаза. Она оставила борьбу, хотела только спать, спать, спать. Тело ее было измотано приступами жара и холода. Даже камень рассыпается, если его много раз раскалять, а потом обливать холодной водой.
— Полежи со мной рядом, Калигула, пока я не усну.
Он скользнул к ней под одеяло и нежно положил руку на исхудавшее тело. «Если я буду ее держать, — думал он с тоской, — она останется здесь. Моя божественная воля удержит ее на земле. Я просто должен следить, чтобы она не ускользнула».
Калигула понимал, что в этой борьбе он слабее, ведь там наверху, среди звезд, сидел на троне другой брат-близнец, бородатый громовержец, и он мог оказаться победителем. Чтобы умилостивить богов, император велел принести в жертву целые стада быков, баранов и коз. Днем и ночью дымились жертвенные костры; летний Рим накрыло, как колпаком, плотным темным облаком, и повсюду распространился запах паленого мяса. Перед собранием жрецов Калигула дал обет снести после выздоровления Друзиллы храм Асклепия на Тибрском острове и построить новый в три раза больше.
Ничего не помогло, брат-близнец на Олимпе одержал победу. На рассвете седьмого дня Друзилла не проснулась. Император велел поставить рядом с ее постелью кровать для себя и все ночь прислушивался к ее тяжелому дыханию. Когда оно стало спокойнее и ровнее, заснул и Калигула. Через час его разбудили.
— Друзилла отправилась к богам, — сообщил молодой врач дрожащим от страха голосом.
Калигула подскочил, как от удара. Он бросился к ее постели и увидел сестру, будто в глубоком сне. Тень загадочной улыбки лежала на ее губах. Он погладил Друзиллу по щеке.
— Но она теплая, — сказал Калигула.
— Да, император. Твоя сестра умерла несколько минут назад.
— Оставь нас.
Облегченно вздохнув, врач удалился. Калигула долго рассматривал свою сестру и возлюбленную. Он откинул одеяло, и теперь перед ним лежало ее обнаженное тело, все еще очень красивое, все еще такое притягательное. Калигула легонько погладил ее грудь, живот, прохладное бедро и сказал:
— Такой тихой ты никогда не была, любимая.
Император опустился на колени и принялся покрывать нагое тело поцелуями, не пропуская ни единого места. Когда он склонился к лицу сестры, которое уже казалось восковым, страшная правда с такой силой навалилась на него, что он с плачем упала на мертвое тело, заливая его слезами, и рыдал так громко, что стоящий возле дверей солдат тихонько заглянул в покои. Увидев, что здесь происходит, он тут же скрылся.
Это были первые слезы, которые пролились из глаз Калигулы с тех пор, как он надел тогу вирилия, и до его смерти им суждено было оставаться последними.
На следующее утро Рим оповестили о смерти «божественной Юлии Друзиллы» и связанных с ней приказах императора.
— Все лавки с этого часа должны быть закрыты. Запрещено смеяться, устраивать свадьбы и другие торжества. Термы закрываются, в храмах в следующие три дня разрешается приносить жертвы только душам предков Друзиллы.
Будто преследуемый фуриями, бегал Калигула по дворцу, отдавал приказы, потом отменял их, а затем снова приказывал. Он созвал врачебный консилиум.
— Я хочу сохранить тело Друзиллы. Мне будет тяжело отдавать это божественное создание на растерзание пламени. Поэтому я решил забальзамировать ее, как это делали в Египте.
Врачи в страхе переглянулись. На протяжении столетий в Риме предавали тела умерших огню, и никто больше не владел искусством бальзамирования.
Один из врачей откашлялся и смущенно произнес:
— Император, знания о бальзамировании утеряны, в том числе в Египте. И насколько я знаю, к этому надо было приступать сразу, как только Юлия Друзилла скончалась. Теперь потеряно слишком много времени…
Калигула глубоко задумался, а потом сказал:
— Собственно, уже все равно. Значит, она должна быть сожжена. Я не стану принимать в этом участия, не могу, не могу…
В течение следующих дней Калигула ничего не ел, лишь пил неразбавленное вино и начинал делать это уже ранним утром. Император пил долго, пока не падал, засыпая на несколько часов, и снова принимался пить. Ночью охрана часто видела его блуждающим по залам огромного дворца, слышала, как тот разговаривал с какими-то невидимыми существами, которые сопровождали его или которых он встречал. Преторианцев охватывал ужас, когда Калигула в своих ярких, расписанных восточными узорами одеждах бродил по ночам и, как это теперь часто случалось, подолгу разговаривал с установленными в нишах статуями богов.