Гусарский монастырь - Сергей Минцлов

Глава XXXI

Прошло два дня.

Стратилат с Агафоном заглянули даже в Баграмово, якобы в гости к своей знакомой Даше, но Лени не отыскалось и там. Ночью они забрались через сад на балкон и отворили дверь в зал: как и всегда, она стояла незапертой.

Убедившись, что весь дом спит, «отчаянный» Стратилат оставил в зале Агафона, шепнув ему, чтобы в случае чего тот выручал его, а сам пробрался по коридору, выходившему, как он знал, в девичью, но сколько ни вслушивался в тишину у дверей боковых комнат — не только плача, но и решительно никаких звуков ухо его не улавливало.

Наткнувшись в полной тьме на перила и ощупав их, он сообразил, что перед ним была лестница наверх.

Осторожно, задерживаясь на каждой ступеньке, чтобы трещание их походило на обычное ночное потрескивание полов и мебели, он взобрался по ней до самого конца и остановился: идти дальше среди непроницаемой темноты и не зная расположения комнат было невозможно.

И там, сколько ни напрягал свой слух Стратилат, подозрительного ничего не было.

Он так же тихо спустился вниз, выбрался в залу и вернулся вместе с Агафоном в сенной сарай, на ночевку в который они были допущены по просьбе Даши.

Утром они собрались уже уходить в город, когда из окна людской вдруг увидали показавшуюся в воротах вороную четверню; в коляске сидел офицер в голубом мундире.

— А ведь это никак наш молодчик? — проронил Стратилат, не сводя глаз с подъехавшей к дому коляски.

— Он! — отозвался Агафон.

Стратилат многозначительно глянул на друга и поджал губы.

— А ну-ка, милочка! — обратился он к сидевшей с ними Даше. — Узнай, зачем этот офицер приехал — оченно мы с Агашей любопытны! Да ты лётом, Дарья Прекрасная!

Он щипнул ее, и та, сияя от тонкого обращения своих гостей, унеслась из людской.

— Не иначе, как за хвост да об угол хватить его приехал! — сказал Стратилат.

— Так и надо!… — что отдаленный гром, ответил Агафон.

Пентауров находился в самом приятном настроении. Маремьян донес ему, что затея его удалась блестяще: птичка сидит в клетке и все следы заметены совершенно.

Оставалось подождать еще пару-другую деньков, а там на этом самом верху появится Ленька, и тогда…

Степан Владимирович начинал с блаженным видом посвистывать, мылить руки и напевать романсы.

В это время лакей доложил ему, что приехал гость — офицер, господин Светицкий.

— Очень рад, проси в гостиную! — ответил он лакею. «Светицкий, какой такой Светицкий? — думал он, спускаясь за лакеем вниз. — Чем он тут светит?!» И он даже хохотнул от игривости собственного ума.

— Очень приятно, что собрались навестить отшельника! — начал он с покровительственно-приятным видом вельможи, входя в гостиную, где у окна стоял молодой гусар. И Пентауров протянул руку, но она осталась непринятой.

Тут только Степан Владимирович рассмотрел, что лицо его гостя не румянее беленой стены и глаза у него что угли.

— Где Леонида Николаевна? — спросил Светицкий, как будто спокойно, но с такой ноткой в голосе, которая ничего доброго не предвещала.

Степан Владимирович даже похолодел от неожиданности.

— А вам какое дело? — проговорил он, пятясь к двери.

— Отвечайте или на месте изрублю! — начиная тяжело дышать, негромко произнес гость.

— Да что вы, в самом деле?… Я ничего не знаю!… — пробормотал Пентауров. — Какое мне дело? Это странно… врываетесь в дом!…

— Лжешь! — вдруг так крикнул Светицкий, что люди, стоявшие около лошадей, услышали и оглянулись на открытые окна гостиной. — Лжешь, мерзавец! Где она?! — Гусар вырвал из ножен лязгнувшую саблю и кинулся на Степана Владимировича; тот успел выскочить за дверь, захлопнуть ее за собой и с криком: «Эй, люди, люди!» — зайцем понесся по коридору.

Светицкий наткнулся на дверь и несколько опомнился. С минуту он простоял, распахнув ее, на пороге и глядел помутившимся взглядом в коридор, затем, держа обнаженную саблю в руке, пошел в зал, а оттуда по всем комнатам, ища Леню.

Навстречу ему выскочило несколько лакеев; за ними виднелись перепуганные лица горничных и самого Пентаурова.

— Берите его! Вон тащите! — кричал он, толкая в шею и спины дворовых, но те, видя саблю в руке офицера, кто попятился назад, кто жался к стенке.

Светицкий шел, по очереди распахивая все двери и заглядывая в каждую комнату; одна из дверей оказалась почему-то запертой, он вышиб ее ударом ноги и вошел в спальню Пентаурова.

Через минуту он показался обратно, и вся толпа, подавшаяся было к той комнате, шарахнулась назад.

— Это сумасшедший! Вяжите его! — неистовствовал Пентауров, колотя сзади своих людей, но броситься на гусара, шедшего на них, словно на пустое место, никто не осмеливался; он молча продолжал свой осмотр.

Степан Владимирович метнулся в одну из комнат и выскочил оттуда с пистолетом руке.

— Уходите! Стрелять буду! — крикнул он, наведя дуло на Светицкого. Тот глянул в его сторону и пошел прямо на него.

Грохнул выстрел. Сквозь дым видно было, что гусар сделал еще шаг, затем выпустил из руки саблю и тяжело рухнул на пол.

Все, что было живого в коридоре, кроме самого Пентаурова, ринулось бежать.

— Куда вы? Назад! — закричал он. — Назад все!

На выстрел первым выскочил в коридор через зал Илья, за ним Стратилат с Агафоном; все трое бросились к лежавшему.

— Это вы что же, живых людей стрелять вздумали? — угрожающе произнес Илья, став на колени около своего барина и проворно расстегивая залитую кровью венгерку; Светицкий лежал без чувств со сквозной раной в середине плеча.

— Он сумасшедший! Он убить меня хотел! — воскликнул, потрясая еще дымящимся пистолетом, Пентауров.

— И следовало бы! — отозвался Стратилат. — Барин еще называется, тьфу! — Он плюнул чуть не в самого Пентаурова.

— К черту из моего дома убирайтесь! — заорал Пентауров. — Тащите офицера, а этих в шею вытолкать! — обратился он к возвратившимся своим дворовым.

Агафон ухватил валявшуюся на полу саблю Светицкого.

— Я ну-ка, попробуйте?! — прогрохотал он, выпрямившись во весь рост и подняв саблю над головой.

Толпа опять ухнула назад.

Илья со Стратилатом бережно подняли раненого и охраняемые Агафоном, вынесли его на двор и посадили в коляску; по бокам, поддерживая его, поместились Стратилат и Илья, Агафон взобрался на козлы, и четверик во весь дух помчал их в Рыбное, где Илья рассчитывал найти немедленную помощь своему барину.

Нечего и говорить, как приняли их в доме Степниных.

Раненого поместили в бывшей комнате Ани, перевязали, как могли, и тотчас же, на свежих лошадях, отправили Агафона и Стратилата в город за доктором; Илья остался при своем барине.

— Вот, брат, как мы нынче — на четвериках стали ездить! — сказал Стратилат, не без удовольствия развалясь в покойной коляске. — Оно, пожалуй, лучше, чем на своих на двоих отплясывать?