Обитель зла - Сабина Тислер

– На нем можно делать кое-что еще, – засмеялся Тим. – Ладно, не выпендривайся и не строй из себя черт знает что. Что купить? Чего ты хочешь? Впереди целый вечер…

Он успокоился. Тим просто в этом ничего не соображал. Все равно, как если бы кто-то выставил дорогой кабриолет на несколько лет на улицу, под дождь и снег.

Перспектива получить горячий ужин настроила его на мирный лад.

– Pasta, – сказал он и заставил себя улыбнуться. – Это было бы прекрасно.

– О'кей! – Тим вскочил. – Через десять минут я вернусь.

Как только дверь квартиры захлопнулась, Амадеус встал, поднял крышку рояля и взял несколько аккордов. Инструмент был просто великолепный, но расстроенный. Придется пригласить настройщика. Это оправдает себя в любом случае, пусть даже и на пару дней.

Немного позже они вместе ужинали в кухне. Тим приготовил макароны со сливочным соусом и шампиньонами. К ним они выпили три бутылки вина, а затем еще и граппы.

– Ты играешь на рояле? – спросил он.

Тим отрицательно покачал головой.

– Кроме «Маленького Ганса» одним пальцем, ничего не могу.

– А как получилось, что такой великолепный рояль оказался здесь?

– Восемь лет назад я делал декорации для итальянского фильма. «Sonata per mamma» [90], так он назывался. Там речь шла об одной продавщице, страдающей депрессией. Она работает в Неаполе в супермаркете, пребывает в полном отчаянии и однажды в таком состоянии убивает мужа. После убийства она бежит к своей дочери певице во Флоренцию. Дочка объявляет об отмене всех концертов и переселяется вместе с матерью в крестьянский дом на берегу моря в Апулии. Все, что она берет с собой, – это чемодан и рояль.

– А потом?

– А потом обе женщины живут одной только музыкой. Дочь играет для матери, музыка становится для нее наркотиком. Они отрываются от реальности, строят забор вокруг своего поместья и убивают каждого, кто заходит к ним. Они питаются трупами, которые таким образом никогда не могут быть найдены.

– О боже мой! И итальянцы такое снимают?

– Да, фильм имел огромный успех.

– И как же он заканчивается?

– Они вместе кончают жизнь самоубийством. Последняя соната, которую дочь написала для матери, уносит их души с собой.

– Похоже на китч. – Он громко рыгнул.

– Зато прекрасно. Это был бы фильм как раз для тебя. С твоей музыкой ты бы развернулся вовсю!

– Я и так добился успеха нашим теперешним фильмом.

– Я знаю.

Несколько минут они молчали. Амадеус снова вспомнил вопрос, который хотел задать.

– А рояль?

– После фильма я выкупил рояль у фирмы-производителя за одно яблоко и одно яйцо.

– Даже если он тебе не нужен ни для чего другого, кроме как подставки для ужина…

– Приблизительно так. – Тим ухмыльнулся. – Такой рояль распространяет вокруг себя определенную атмосферу. Даже если на нем не играют. А время от времени сюда, может быть, забредет кто-то вроде тебя и извлечет из него несколько звуков.

В два часа ночи граппа закончилась. Тим вытащил из сундука, стоявшего в коридоре, подушку и одеяло и положил их на диван. Он наводил порядок в кухне, когда услышал, как Амадеуса в ванной стошнило.

Тим постучал в дверь:

– Амадеус, что с тобой? Я могу чем-то помочь?

– Нет-нет, уже все в порядке, – ответил он, и для Тима это прозвучало вполне нормально.

Через три минуты он появился в кухне и выпил стакан воды.

– Что, так плохо?

– Нет, уже все в порядке, не беспокойся.

– Похоже, мы многовато выпили.

Он улыбнулся.

– Я часто блюю. Это совершенно нормально. Тогда я лучше сплю. Спокойной ночи, Тим. И спасибо за все.

– Когда ты хочешь завтра встать?

– Вообще не хочу, – сказал он и пошел в гостиную, где через несколько секунд крепко уснул.

Когда он на следующий день проснулся, было без двадцати минут три. В квартире было тихо, на рояле лежала записка:

«Чао, Амадеус, я на фестивале, посмотрю пару фильмов. Возьми ключ с собой, у меня есть свой.

Тим».

Он тихонько выругался и пошел под душ. Ванная была оборудована очень по-спартански, здесь действительно было только самое необходимое: ванна для душа, сам душ без занавески или перегородки, унитаз, раковина умывальника и над ней зеркало с полочкой, на которой стоял стакан Тима и пластиковая бутылочка с кремом «Nivea» для бритья. Вода, однако, была достаточно теплой. Он долго и тщательно мылся под душем, раздумывая, чем заняться. И абсолютно ничего ему в голову не пришло. На улице слегка моросило, поэтому прогулка по городу не представлялась чем-то привлекательным. Может быть, вечером на фестивале удастся посмотреть какой-нибудь более-менее терпимый фильм. Сегодня четверг, в воскресенье должно состояться вручение призов. Стоя под душем, он напился теплой воды из-под крана и решил, что этого достаточно для завтрака. Может, по дороге он еще выпьет где-нибудь чашку эспрессо.

В шесть вечера начинался фильм-дебют двадцатилетнего сицилийца «Purezza pazza», что означало, ни много ни мало, «Буйная невинность». Фильм рассказывал о роковой страсти четырнадцатилетней девочки к своему восемнадцатилетнему брату. Фильмы такого рода ни в малейшей степени его не интересовали, но он решил, что пойдет туда вдохнуть фестивального воздуха. В любом случае это лучше, чем сидеть в квартире и снова напиться или накуриться.

В словаре он нашел, что настройщик роялей называется «accordatore di pianoforti». Он обыскал всю квартиру в поисках телефонной книги, но так ее и не увидел. Похоже, у Тима нет даже обычного телефонного справочника Сиены. Как он мог проводить в этой квартире несколько месяцев в году, Амадеус не мог себе представить.

Когда он вышел из дома, дождь уже прекратился и на улице появилось много народу, потому что в это время жители Сиены делали послеобеденные покупки. Прямо напротив дома Тима находился магазин «Pizza e vai» [91], где четверть пиццы стоила два евро. От запаха расплавленного сыра, тушеного сладкого перца, жареной салями и острого томатного соуса у Амадеуса разыгрался аппетит. Он купил порцию пиццы и медленно пошел в направлении Пьяцца дель Кампо.

58

Эльза почти всю субботу провела в университетской библиотеке. Она просто не знала, куда себя деть. Уже несколько дней небо над Тосканой было темным, дождливым и затянутым тучами, а воздух – тяжелым и влажным. Влага проникала под пуловер и куртку, белье не высыхало – ни на открытом воздухе, ни в квартире. Анна, снимавшая квартиру вместе с Эльзой, уехала со своим другом в Кьянти на сбор оливок и собиралась вернуться не раньше конца ноября.

Уже два дня Эльза чувствовала себя словно в тумане. Ей ничего не хотелось, для нее не было ничего, что не казалось бы бессмысленным. Она совершенно точно знала, что находится на грани депрессии, и отчаянно пыталась хоть чем-то отвлечься. Она внушала себе, что причина ее плохого настроения – погода, а не Антонио. Она гуляла по улицам, звонила подругам, даже тем, с которыми не встречалась уже несколько лет, и просиживала целыми днями в библиотеке. Однако ничего из прочитанного не доходило по-настоящему до ее сознания, ее разум будто отключился. Не помогло даже то, что она забросила учебники и переключилась на беллетристику. Ничего ее не интересовало. Абсолютно ничего.

Она всерьез подумывала о том, чтобы на выходные поехать в Монтефиеру, но ей не хотелось встречаться ни с матерью, ни с отцом. Она не могла себе представить, что придется смотреть матери в глаза, быть любезной и внимательной, обмениваться с пей ничего не значащими словами и даже обсуждать какие-то дела. Наверное, это все уже стало невозможным.

Но ей было жалко Эди. Эди, который постоянно ждал ее. Изо дня в день. Каждую ночь, каждый час. Эди, который прижимал Тигра к своему животу, носил ведра с водой, говорил «tutti palettti» и глотал дождевых червей, лишь бы она наконец приехала. Но она не приезжала.

Эльза захлопнула книгу так громко, что читатели в зале вздрогнули, и отнесла ее к стойке, где студентам выдавали читательские билеты. Больше не было смысла сидеть, надо уходить. Здесь было слишком тихо, а свет был слишком резким, слишком белым.

От университета она без всякой цели пошла в направлении центра. Она смотрела на витрины, не воспринимая того, что видела. Выпила эспрессо, купила помидоры и базилик. Ей вдруг захотелось салата из помидоров. Если бы она сейчас не была одна, то обрадовалась бы этому. Но она была одна. Чертовски одна, как еще никогда в жизни.

Естественно, она прошлась по его улице. По-другому она просто не могла. Но в окнах Антонио света не было. Значит, он тоже где-то ходит. Как и она. Где-то в Сиене. Но, конечно, не один.

Эльза подумала, не пойти ли в кино, но тут же отбросила эту мысль. У нее не было ощущения, что сегодня вечером она сможет вникать в судьбы и проблемы других людей.

В маленькой траттории она за шесть евро съела spaghetti aglio, olio е peperoncino [92], a потом заказала еще и bruschetta [93] за три евро, потому что не насытилась микроскопическим блюдом из макарон.