Агитбригада 2 (СИ) - Фонд А.

— Да.

— Красивые, — удивился я, вот уж не думал, что Моня прям эстет такой, — у Изабеллы ещё красивее и побольше.

— Нет, Генка, здесь не то, — покачал головой одноглазый, — у неё такие глаза… как бы тебе объяснить…

— Прекрасные? — подсказал я.

— Лучезарные? — подсказал Енох.

— Да ну вас! — рассердился Моня, — не могу объяснить. В общем, такие как у Софрония этого.

— Но Софроний отшельник, святой человек. А Анна — большевичка, руководитель женской коммуны и рабочей артели на селе.

— Вот это меня и удивляет, — задумчиво сказал Моня.

Мы быстренько разместились, и Гудков погнал нас всех знакомиться с коммунарками. Встреча была в клубе. Над большой, убранной гирляндами с бумажными цветами сценой висел транспарант:

Пролетарка станка должна протянуть руку помощи своей более темной, более отсталой сестре — пролетарке сохи и приобщить ее к своему движению! И. Арманд

Меня приятно удивил довольно большой актовый зал. А уж агитбригадовцы как были рады — отпадала необходимость ставить шатёр-шапито и давать представления на улице. В тёплом светлом актовом зале всё-таки намного лучше. Правда места маловато, но можно просто несколько акробатических фигур отменить.

Единственный минус — вместо театральных кресел, или хотя бы стульев, в зале стояли простые лавки. Но девушки не жаловались, сидели прямо, с ровными спинами.

Они были разные — были совсем ещё юные, которые постреливали любопытными глазёнками в нашу сторону из-под платков. Были женщины намного постарше — две я заметил хорошо так за пятьдесят.

Примечательно, что все они одеты были в длинные юбки и тёмные платки.

Беседа ещё не началась, ждали девушек с дальнего коровника.

Воспользовавшись свободным временем, Зубатов спросил Анну:

— А почему все женщины в тёмных платках и длинных юбках?

Мне показалось, или на лице Анны промелькнул страх. Однако она широко улыбнулась и ответила:

— Такие платки завезли к нам в магазин. Других не было. Бабухино — такая глушь. А вот длинные юбки сами женщины любят, в них не холодно и ветер не поддувает.

— А как же красота? — вклинилась Нюра.

— А перед кем нам красоваться? Мужчин у нас нет. Есть только работа.

Они продолжили спорить о роли женщины на селе, когда я обратил внимание на одну деталь: каждая девушка или женщина, которая входила в актовый зал, смотрела в дальний угол с полупоклоном, тихо проходила и молча садилась на своё место.

Вообще в зале не шумели, хотя беседа ещё не началась.

Наконец, мы дождались опоздавших и беседа началась.

Анна вышла на середину и сказала:

— Сёстры! Мы сегодня собрались здесь чтобы поговорить о нашей жизни, о мечтах и желаниях, живущих в наших сердцах. Сегодня у нас гости. Да вы все уже знаете об этом! Мы же ждали несколько дней!

Анна повернула сияющие глаза к нам и продолжила:

— Это Агитбригада «Литмонтаж» из города N. Да-да, наши товарищи из соседней губернии приехали к нам, чтобы показать интересное представление, побеседовать на острые темы. Давайте я вам представлю наших гостей, а вы уже потом познакомитесь с ними поближе.

Анна назвала каждого из нас по имени, мы вставали, чуть кланялись, а коммунарки горячо аплодировали. Даже Гудков отмяк.

— Сёстры! — сказала Анна и гул голосов моментально стих, — позвольте зачитать вам письмо. Пишут нам крестьяне из деревни Дерюжки. Я сейчас зачитаю.

Она развернула сложенный листочек и принялась громко, с выражением, читать:

— Мы изголодавшиеся и бедные материально крестьяне. Но мы богаты духом, сильны и тверды настроением. Мы свято верим в победу трудового класса, в победу пролетариата и советской деревни! Мы, как пролетариат и беднейшее крестьянство. Мы раскроем невиданный и желанный идеал братского единения и таким путем уничтожим желание личной наживы и толкнем массы к воспитанию нового советского человека! Во имя этих идей мы и просим вас о помощи с инвентарем, живым и мертвым, чем сможете!

После этого Анна умолкла и обвела взглядом притихших коммунарок:

— Что мы ответим, сёстры?

Сразу поднялся шум, гвалт:

— Да они разгильдяи! Сами небось пропили всё!

— Конечно, если не работать, то ничего и не будет!

— Зачем кормить лодырей⁈

— Не давать ничего!

— Гнать таких надо!

Анна дала женщинам выпустить пар и опять поднялась с места:

— Сёстры! — кротко улыбнулась она, — а давайте посмотрим на это с другой стороны? Вот смотрите, к примеру, мы сейчас напишем так, как вы говорите, мол, раз вы лодыри и раз вы не умеете хозяйничать, то и мы вам ничего не дадим — всё равно пропьете. Так вы хотели?

Из зала послышались согласные крики.

— А теперь сами смотрите. Вот получат дерюжкинские крестьяне наше письмо и что они подумают о нас? Что мы — бабы, сами ничего не можем, что без мужиков у нас здесь всё на добром слове держится. Поэтому и дать им ничего не можем.

В зале опять зашумели. В этот раз возмущались гораздо дольше.

И опять Анна сидела и терпеливо ждала, когда буря утихнет. Затем вновь взяла слово:

— И вот что я предлагаю. Давайте поможем нашим братьям. Дадим, что сможем. У нас единая страна и единый народ. Негоже спать на перине и сытно есть, если твой брат голодает. Пусть он и лодырь. Правильно я говорю?

Шум пять поднялся такой, что не было ничего слышно.

Когда бабоньки угомонились, из задних рядов подскочила плотная женщина в летах. Поправив платок, она сверкнула глазами и с места закричала:

— Сёстры! А ведь Аннушка всё правильно говорит! У нас главная цель, доказать, что женщина не уступает мужчине! А как мы докажем, если даже в такой малости пасовать будем? Я предлагаю дать им много всего! Пусть видят, как мы здесь сами, без них, работаем и процветаем!

Зал грохнул аплодисментами.

Затем поднялся спор. Яростный, бабский. Но спорили и препирались, в основном, из-за того, что давать, чтобы ого-го и ух! Выбрали какую-то тоненькую девчушку секретарём, и она еле успевала записывать.

Примерно через полчаса все успокоились, и Анна зачитала список инвентаря и другой материальной помощи крестьянам из деревни Дерюжки.

Каждый пункт сопровождался аплодисментами.

Вот как решили коммунарки поддержать мужиков:

— две коровы с телятами;

— лошадь;

— бык-производитель;

— отара овец;

— куры, двадцать штук, и петух;

— плуг и борона;

— сеялка;

— полотно для одежды, два тюка;

— посуда глиняная и прочая утварь;

— лопаты, серпы, ножи;

— четыре пуда муки;

— семенной картофель и рожь.

Когда Анна закончила читать, зал ещё пару минут рукоплескал. Девчонки аж искрились от удовольствия, что так утёрли носа мужикам.

Я заметил, как Зубатов смотрел на всё это. Ну, или на Анну.

Чёрт, хоть бы Клара не заметила, а то замучает меня совсем.

— А теперь, сёстры, давайте поговорим о том, как мы с вами будем дальше жить…

Анна начала беседу, в которую тут же включились все, особенно агитбригадовцы. Больше всех, конечно же, старался блеснуть эрудицией Зубатов. Беседа разгорелась и грозилась затянуться далеко за полночь.

Мне же стало скучно, я никогда все эти идеологические разговоры не любил. Поэтому я ещё немного посидел, шепнул Нюре, что пойду спать, и вышел из клуба.

Колючий ветер резко швырнул мне в лицо горсть острых дождевых струй, я поспешно втянул шею в ворот тулупчика, сунул руки поглубже в рукава и торопливо почесал в трактир, где мы теперь жили. Под ногами противно хлюпала грязь. Дорога была скользкой от разбухшей глины. Один раз я чуть не поскользнулся и не поехал в овраг.

На дороге я растерянно закрутил головой — не помню, в какую сторону.

Раздумывать было некогда и я, как любой нормальный мужик, пошел налево. Пройдя довольно большой кусок дороги, я внезапно вдалеке увидел отливающую чернотой гладь пруда и понял, что не всегда налево — это хорошо. Решил вернуться. Затем, соответственно повернул направо. Пошел дальше. Дождь усилился и теперь идея уйти пораньше спать уже не казалась мне такой замечательной.