В семнадцать мальчишеских лет - Владислав Гравишкис

Вечерняя мгла застилала глаза, резкий ветер леденил лицо, пробирал до самых костей. Постукивая затвердевшими валенками, Виктор оглядывался по сторонам. Он уже второй час на посту, а из бани никто не вышел. Да и кто там находится — ему неизвестно. Просто Иван Васильевич сказал, что Виктор должен организовать надежную охрану, пока он будет беседовать с товарищами.

Ребята из боевой десятки Виктора перекрыли все подступы, взяли под контроль каждый угол и каждую тропку, ведущую к месту заседания. Ближайшим к Виктору на посту находился неизменный Колька Черных.

В небе загорались звезды, когда из бани одна за другой выскользнуло несколько теней.

После ухода товарищей Теплоухов вынул из кармана пальто револьвер, обернул его тряпицей, аккуратно перевязал дратвой и спрятал за печной трубой.

Виктору Иван Васильевич показался необычайно озабоченным, даже вроде удрученным. Теплоухов попросил прислать связного: есть срочное поручение.

Виктор понимающе кивнул.

На другой день Василий Волошин на глухом разъезде сел, как было условлено, в будку машиниста грузового состава, и тот благополучно доставил его в Уфу. Василий должен был передать сведения о численности войск в Златоусте, об укреплениях в городской черте и заручиться согласием на диверсию против Колчака, о скором прибытии которого на Урал стало известно златоустовцам.

…Младший наблюдатель давно околачивался вокруг Полиного дома, озяб до костей, хотел было покинуть свой пост, чтобы «пропустить для сугрева», но…

По крутому косогору к Полиному дому поднимался высокий, статный мужчина. На его лице тонкие усики, черная, аккуратно подстриженная бородка. Мужчина в добротном полупальто, кожаной шапке, уши которой, несмотря на мороз, отогнуты и связаны на макушке строченой тесьмой. В руках у мужчины — легкий кожаный чемоданчик.

Приезжий — не то молодой мещанин-ловкач, не то ухарь-купец, которому все трын-трава: и военное полуголодное время, и гарцующие кавалеристы, и глазеющие на него сопливые ребятишки в чиненых-перечиненых отцовских валенках.

Но Корнилия Жабина не обведешь вокруг пальца. Едва он увидел шагавшего ему навстречу человека, как сердце дрогнуло от предчувствия удачи.

Куда пойдет «бородач», как мысленно окрестил Жабин Волошина?

Между тем Волошин по-хозяйски шагнул к калитке, закрыл ее на щеколду. Минут через пять из нее вынырнула Поля в коротенькой телогрейке, в больших, не по ноге, серых валенках, до глаз закутанная платком. Зыркнула по сторонам, опрометью метнулась к железнодорожной станции.

И здесь Жабина осенило: «Да ведь это вроде Васька Волошин». Волошина он помнил с тех пор, как тот сломя голову бросился в марте семнадцатого к казармам разоружать стражников. Помнил, как он разгуливал по городу с винтовкой и красным бантом.

«Ах ты, горлохват, ах ты, оборванец! — счастливо бормотал младший наблюдатель. — Ишь, как вырядился, не признают, думает. Хи-хи… Не таковские мы! Бороду-то, поди, приклеил? Теперь ты у нас в коготках!»

Нетерпеливо поглядывая на узкую, припорошенную свежим снегом дорогу, Жабин пристукивал добротными бурками, растирал озябшие руки. Потом обратил внимание, что на противоположной стороне, неподалеку от Полиного двора, окна дома закрыты ставнями и крест-накрест забиты почернелыми досками. Хозяева, как видно, давно покинули жилище. Жабин юркнул во двор. Там, разрывая о гвозди рукавицы, отодрал доски, высадил раму и оказался в маленькой пыльной кухне. Здесь, в укрытии, он почувствовал себя в полной безопасности. И дорога сквозь щели в ставнях — точно на ладони.

Василий, как было обговорено, ввиду особой важности вестей должен был передать их сразу же Белоусову, а тот по цепочке — Теплоухову. Старый шпик, Жабин, нутром почуял, что Василий заявился сюда неспроста. А когда вслед за Полей показался Белоусов, Жабин решил: «Явка. Пришли на связь». От волнения у него на лбу выступила испарина, от неожиданной удачи растерянно толокся на кухне и напряженно думал только об одном: «Не упустить бы!»

Прикинув, что все они сразу не уйдут из дома, бросился искать телефон.

Минут через десять Белоусов ушел. На прощанье посоветовал:

— Взял бы, Василий, лыжи да к себе на Таганай, а? И тебе, и нам спокойнее.

Василий потянулся до хруста в суставах, разлепляя веки, вяло сказал:

— Третьи сутки не сплю, дай вздремнуть.

— Как бы не накликать беды, Вася.

— Ладно, будет каркать-то, в случае чего я кому хошь голову назад поверну, — насмешливо проговорил Василий и повел крутыми плечами.

Жабин, оглядываясь и зыркая по сторонам, дотрусил до аптеки. Из комнаты с телефоном выгнал провизора. Торопясь, сглатывая слова, доложил Феклистову и, как ошпаренный, ринулся обратно. Минут через десять в конце улицы на полном аллюре показались конники.

— Солдаты! — ахнула Поля и кинулась будить Василия. — Вставай, да вставай же! — в бессильном отчаянии, из всех силенок трясла она Волошина.

Василий очумело взглянул на Полю, в окно и вскочил: дом окружали солдаты. Как был в шерстяных носках и рубахе, Василий кинулся в сени.

— Сюда! — Поля тянула его за рукав в кладовку. Василий одним ударом высадил раму, прыгнул в холодный квадрат. Жабин из-за солдатских спин торопливо осматривал комнату. Увидел полупальто и радостно потер руки: «Накрыли голубчика!»

Солдаты заглядывали под кровать, на полати, под лавки — бесполезно.

— Где этот паршивец, удрал? Ну, живо, говори! — в исступлении заорал Жабин на Полю.

Девушка испуганно втянула голову, худенькие плечи ее вздрагивали, она была словно в ознобе: «Что же будет, что теперь будет?»

Плешивый, с выпученными водянистыми глазами мужчина подступил вплотную, схватил за плечо морщинистой рукой. — Отвечай, говорю, стерва!

— Убери лапы! — неожиданно для себя крикнула Поля, распрямила плечи, обожгла шпика ненавидящим взглядом и повернулась к солдатам: — Ищите! Кто вам нужен?

— Он, он нужен, большевик твой, Васька Волошин! — вне себя заорал младший наблюдатель.

— Не знаю такого. — Поля пожала плечами, отвернулась.

— Взять! — скомандовал Жабин и метнулся в сени. Оттуда послышался его вопль: — Утек, каналья, в лес побежал. В погоню!

Волошин без шапки, без валенок, во весь опор мчался в сторону депо, затем круто свернул на дорогу, в лес. Сзади маячили конники. «Пропал», — подумал Василий, ныряя в густой ельник. Еще каких-нибудь пять-десять минут — солдаты настигнут и возьмут его, как куренка, голыми руками. Дорога петляла все чаще. Вправо, влево. В глазах мелькали красные точки, ноги подсекались. В легкие врывался студеный воздух. Поворот, еще один. Еще, еще… И вдруг Василий с разбегу прыгнул с дороги в просвет между елок, с головой ухнул в глубокий пушистый снег.