23 - Игорь Лесев

Какое-то время вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь учащенным биением моего сердца. Мне казалось, что его стук было слышен даже на первом этаже.

Наконец тишина была прервана приглушенным ругательством:

– С-сука! Гаденыш! – В комнате послышались шаги и тяжелое дыхание. – Димочка, сыночек мой. Эта мразь убила мою сыночку! Димочка-у-у-у! – Я узнал голос Обуховой, это завывала она. Тут же в комнате послышалось шипение, и всхлипывающий голос Обуховой обратился к кому-то: – Его надо найти! Найти этого ублюдка и отомстить! За нашего Димочку-у-у-у. – Похоже, в моей комнате собралась вся семейка Обуховых. Но тут же я услышал новые крики Татьяны Александровны: – Соня, Сонечка! Он еще там. Он еще не ушел! Димочка еще там! – В голосе Обуховой послышались неподдельные нотки надежды. – Нам нужно тело, Сонечка! Соня, нам нужно тело прямо сейчас!

В ответ на ее возгласы шипение только усилилось. Соня почти не говорила членораздельно, а лишь беспрерывно шипела, напоминая потревоженную змею.

В этот момент моя рука нащупала что-то прохладное и продолговатое по форме. Я аккуратно провел рукой по нащупанному предмету и чуть не закричал. Моя рука сжимала чью-то ладонь. Я скосил глаза и увидел голову своего соседа-селюка. Глаза и рот у него были приоткрыты, это был толстячок Мыкола. Вот, значит, куда они подевались. То, что во втором шкафу труп Сэрожи, я уже не сомневался.

– Будь здесь, – от моей страшной находки меня оторвал голос Обуховой.

Опять послышались шаги по комнате, а затем в коридоре раздался стук в дверь. Похоже, Обухова стучала в дверь напротив, где жила мать-одиночка со своей юродивой дочерью лет одиннадцати. Боже, только не открывайте! Соседку напротив я терпеть не мог, она никгда не отвечала на мои «здравствуйте», а дочка ее и вправду была неполноценной, так же, как ее мать, никогда не здоровалась, разговаривала заторможено, весьма полновата, да к тому же и косоглазая. Но все это было сущей мелочью по сравнению с тем, что сейчас задумала Обухова.

Татьяна Александровна весьма настойчиво стучала в дверь, пока, наконец, не раздался истерический голос соседки, который я услышал даже в шкафу:

– Кому там робыты нэма що?

– Немедленно откройте дверь, вы в опасности! – голос Обуховой был решительный и одновременно ласковый.

Послышался скрежет открывающихся замков, и уже на весь коридор раздался голос соседки:

– Чотыре часа ночи, вы чого в дверь стучытэ?! У мэнэ дытына спыть!

– Милая моя, не стоит так нервничать. Вашему ребенку угрожает опасность. В общежитии началась эпидемия, – Обухова несла какую-то ахинею, но при этом смогла заставить себя слушать.

– Яка опасность? Яка эпидемия? – голос соседки стал взволнованным.

– Милая, посмотрите, что с мальчиком происходит из пятьсот семнадцатой, идите, идите за мной. – По голосу я понял, что Обухова завлекает соседку в комнату. – Да идите же, не бойтесь!

В коридоре раздалась возня и крик соседки:

– Що вы робытэ?! Видпустыть!

Наконец возня перенеслась в мою комнату, и тут же раздалось яростное шипение. На помощь Обуховой пришла Соня.

– Не задуши ее. Еще рано, – это уже Обухова обращалась к Соне.

Опять послышался шум борьбы и короткий визг соседки.

– Будешь кричать, убью твоего ребенка, – Обухова обращалась к соседке. – Ты сейчас прочитаешь стихотворение, и мы тебя отпустим. Ты все поняла?

– Хто вы таки?!

Крик тут же был подавлен, по крайней мере, я расслышал хрип и кашель соседки.

– Милая, я вижу, ты не понимаешь меня. У меня очень мало времени остается. Соня, держи ее.

Опять раздались шаги в коридоре, и через полминуты Обухова вошла тяжело дыша. В комнате тут же раздался визг и крик: «Видпустыть дытыну!» – подавленный очередным удушающим объятьем Сони.

По скрежету кровати и тяжелому сопению я понял, что Обухова положила спящую девочку соседки на кровать.

– Милая, если не успокоишься, я ее задушу на твоих глазах. Прямо сейчас ты должна вслух прочитать стихотворение. И все. Потом я тебя отпущу. Ты меня поняла?

В ответ ничего не послышалось, и я догадался, что соседка, видимо, кивнула.

– Ложись вот сюда. Рядом с мальчиком на пол. Будешь лежа читать. Так. Выпей это.

– Що цэ?

– Я сказала, пей! Пей давай. Умница. Видишь, жива. Совсем не отрава. Так, милая. Теперь землицей с ситцевого платочка на тебя немножко посыплем. Вот тут и тут. Лежи, милая, лежи. Не бойся. Ничего страшного не происходит. Сейчас прочитаешь стишок и пойдешь спать с дочуркой. Так… – Обухова причитала каким-то маниакальным голосом, а соседка лишь всхлипывала, но была уже полностью подавлена и все выполняла безоговорочно. Вдруг проснулась дочка соседки.

– Мама, ты дэ?

Тут же раздалось шипение Сони и мольба женщины:

– Тилькы ребенку ничого нэ робыть! Ради бога! Умоляю!

– Не бойся, милая, все будет хорошо. Читай стишок. Давай, милая. Начинай. Нет времени.

И я услышал слова, которые должен был произнести сам несколько часов назад:

Сегодня большой упадок,Сегодня мой дух разбит,Мое самолюбие смято,Мой гений сегодня молчит.Какая плохая погода,Какая тугая печаль,Нет мочи держаться за завтра.Впускаю в себя я тебя.Войди в меня, гула умерший,Войди и живи за меня.Пусть завтра настанет сегодня,Сегодня во мне тишина.

После последних слов соседки я услышал сухой приказ Обуховой: «Давай», – и истошное сопение женщины – не было никаких сомнений: ее душили. Девочка плакала и все время звала маму. А я, как настоящий трус, сидел в шкафу, облокотившись о труп своего соседа, и не в силах был даже пошевельнуться. Оставалась единственная надежда на то, что всю эту гнусную сцену насилия услышит кто-то из соседей за стенами и как-то отреагирует.

Но случилось, как всегда, самое паскудное. У меня в кармане зазвонил чертовый мобильный.

Возня в комнате на миг прекратилась. Даже девочка перестала плакать. Я ударом ноги распахнул дверь шкафа и выскочил на середину комнаты. Перед моими глазами предстала страшная картина. Возле кухонного стола на спине лежала задушенная соседка, а на ней – животом вниз – тело Шеста. У изголовья двух трупов присела Обухова, Соня стояла чуть поодаль, а девочка сидела на кровати задушенного соседа. И все они с явным изумлением смотрели на меня.

– Беги отсюда! – прокричал я так, что шаг назад сделала даже Соня.

Мой крик был адресован не Соне, а девочке. И тут же я сам кинулся из комнаты в коридор. Вслед я не услышал ни слова, ни крика, похоже, мое появление из шкафа оказалось самым настоящим шоком для Обуховых.

Пришел я в себя только в каком-то темном переулке. Из ниоткуда раздались слова «Агаты Кристи»: «Сегодня хуже, чем вчера.» Я не сразу сообразил, что это вызов на мобильном телефоне.