Алая буква (сборник) - Натаниель Готорн

Итак, Перл – эльфийское дитя – отродье демона, каковым некоторые люди того времени предпочитали ее считать, – стала тогда самой богатой наследницей в Новом Свете. Вполне вероятно, что это обстоятельство перекроило бы саму ткань общественного отношения; и если бы мать с дочерью остались здесь, маленькая Перл, достигнув брачного возраста, смешала бы свою дикую кровь с родословной самых истовых пуритан. Однако носительница алой буквы исчезла вскоре после смерти лекаря, а вместе с ней исчезла и маленькая Перл. Много лет лишь смутные слухи о них находили свой путь через море – как бесформенные куски дерева со стертыми инициалами, что выбрасывает на берег приливом, – но никаких связей с ними, достойных звания аутентичных, не было. История алой буквы стала легендой. Ее проклятие, однако, хранило свою силу, и позорный эшафот, на котором скончался несчастный священник, и коттедж на берегу моря, где обитала Эстер Принн, долго еще вызывали страх. У последнего однажды днем пришли поиграть дети, они и увидели высокую женщину в сером платье, которая подошла к двери коттеджа. За все минувшие годы дверь ни разу не открывалась, но либо женщина открыла замок, либо прогнившее дерево и металл поддались под ее рукой, либо она умела, как призрак, ходить сквозь стены – так или иначе, она вошла.

Остановилась на пороге – почти что отвернулась, – словно мысль о том, чтобы одной, пусть и изменившейся, войти в дом, так сильно напоминавший о прошлой жизни, была слишком отчаянной и мрачной даже для нее. Но промедление длилось лишь несколько мгновений, достаточных, впрочем, чтобы различить алую букву на ее груди.

Так Эстер Принн вернулась и приняла опять свой давно позабытый позор! Но где была маленькая Перл? Если она была жива, наверняка к тому времени она вошла в самый рассвет юной женственности. Никто не знал – и так никогда и не узнал наверняка, – отправилось ли эльфийское дитя в могилу раньше срока или ее живая глубокая натура смягчилась и позволила ей насладиться нежным счастьем взрослой женщины. Но до конца жизни Эстер являлись знаки того, что кто-то в далекой стране любит ее и беспокоится о носительнице алой буквы. Приходили письма с гербовыми печатями, неизвестными, однако, знатокам английской геральдики. В коттедже были предметы роскоши и комфорта, которыми сама Эстер никогда не пользовалась, однако которые могла придумать любовь, а купить для нее – богатство. Были и безделушки, маленькие картины, прекрасные памятные вещички, наверняка созданные умелыми пальцами, повинующимися импульсу любящего сердца. Однажды Эстер видели вышивающей детское платьице таким богатством узоров и изысков, что подняли бы немалый скандал в обществе, появись в них дитя среди наших мрачных оттенков.

Слухи тех дней утверждали – и мистер досмотрщик Пью, что столетием позже провел свое расследование, также верил, – а недавний его последователь на почетной должности и подавно верит, что Перл не только осталась жива, но вышла замуж, была счастлива и заботилась о своей одинокой печальной матери, которую с радостью бы пригласила к своему семейному очагу.

Однако истинный дом Эстер Принн был здесь, в Новой Англии, не в тех неизвестных землях, где Перл нашла свое счастье. Здесь был ее грех, здесь была ее печаль, и здесь же ждало ее искупление. Она вернулась и по доброй воле – поскольку даже самый суровый суд того времени не стал бы настаивать, – продолжила носить символ, давший название этой темной повести. Никогда больше буква не покидала ее груди. Но с течением самоотверженных, мудрых и кропотливых лет, которые Эстер посвятила людям, алая буква перестала быть символом, что вызвал у мира презрение и горечь. На нее стали смотреть с печалью, с восхищением, даже с почтением. И, поскольку в Эстер Принн не было эгоизма и не было стремления жить ради собственной выгоды и удовольствий, люди несли к ней свои печали и трудности, искали совета у той, что сама прошла сквозь ужасные беды. Женщины в особенности – в не стихающем потоке раненых, обманутых, запутавшихся, ошибившихся и преданных грешной страстью или с жутким бременем на сердце, которого никто не хотел добиваться, – приходили к коттеджу Эстер спросить, отчего они так страдают и каково может быть лекарство! Эстер утешала их и разъясняла им, как могла. И заверяла, делясь своей твердой уверенностью в том, что наступит однажды светлое время, назначенное самим Небом, когда мир будет к тому готов, и между мужчиной и женщиной установятся совершенно новые отношения, построенные на надежном фундаменте общего счастья. В ранние годы Эстер тщетно представляла себя будущей пророчицей, но с тех пор слишком хорошо узнала, что никакая таинственная небесная истина не может быть доверена женщине, запятнавшей себя грехом, согнувшейся под бременем позора или печали, которую ей суждено нести до конца своих дней. Ангелом и апостолом грядущих откровений должна быть женщина, да, но праведная, чистая, прекрасная и мудрая, однако обретшая мудрость не посредством сумерек горя, а посредством небесного проводника радости; она должна показать, как святая любовь делает нас счастливыми, сама проживая такую жизнь до самого завершения.

Так говорила Эстер Принн и опускала печальный взгляд на алую букву. И спустя много-много лет возникла новая могила, у старой и просевшей, на том же кладбище, у которого впоследствии построят Королевскую Часовню. Возле старой и просевшей, но не рядом, между ними, оставлено было пространство, словно даже прах двух усопших не имел права смешиваться. Однако обеим могилам служило одно надгробие. Вокруг него стояли монументы, украшенные гербовыми щитами; да и на этой простой сланцевой плите любопытный исследователь может различить – и глубоко задуматься над найденным – подобие выгравированного герба. На нем девиз, геральдическая формулировка, которая может служить девизом и кратким описанием нашей легенды, которая подходит к концу; настолько он мрачен и оживлен лишь вечно светящейся точкой, которая мрачнее тени:

«НА ЧЕРНОМ ПОЛЕ АЛАЯ БУКВА А»

Дом с семью шпилями

Вступительный очерк

В сентябре того года, в феврале которого Готорн завершил написание «Алой буквы»[14], он начал работу над «Домом с семью шпилями». В это же время он переехал из Салема в Ленокс, что в округе Беркшир штата Массачусетс, где поселился с семьей в небольшом деревянном доме, сохранившемся в Стокбридж Боул до момента выхода этого издания.

«Я не смогу закончить новую книгу к ноябрю, – объяснил он своему издателю первого октября. – Потому что практически не способен к литературному творчеству до первых осенних заморозков, которые, похоже, оказывают на мое воображение тот же эффект, что и на осеннюю листву, заставляя и то и другое играть разнообразием ярких оттенков». И, в соответствии с этим поэтическим сравнением, он смог завершить новую работу к середине января следующего года.

Исследователи творчества Готторна раскрыли манеру, в которой вымысел переплетается с реальными фактами из истории его семьи, а потому «Дом с семью шпилями» ныне вызывает интерес и иного рода, отличный от того, который впервые привлек к роману благосклонность публики. Джон Гатхорн (именно так в те времена произносилась фамилия) был прапрадедом Натаниэля Готорна и членом городского магистрата Салема в конце XVII столетия; он исполнял свои служебные обязанности во время знаменитых процессов над ведьмами. Засвидетельствовано, что он проявил крайнюю жестокость к одной из обвиняемых, и муж этой женщины предрек, что Господь отомстит обвинителям его супруги. Данные обстоятельства, без сомнения, нашли свое отражение в этой книге, а именно – в истории семьи Пинчеон, родоначальник которой приговорил к смерти Мэттью Мола, а тот предрек своему обвинителю: «Господь напоит его кровью». Убежденность в том, что над семьей Готорн тяготеет проклятие, не потеряла силы и в эпоху автора, тем более что пророчество мужа упомянутой выше женщины было письменно зафиксировано, и в этом вновь прослеживается связь с проклятием Мола в данном произведении. Более того, в «Американских блокнотах»[15] (запись от 27 августа 1837 года) приводятся воспоминания членов семьи писателя о подобном поверье. Филипп Инглиш, часто упоминаемый в ранних анналах Салема, оказался в числе тех, кто пострадал от суровости судьи Джона Гатхорна, и с тех пор непрерывно и последовательно враждовал с властным старым пуританином. Однако после смерти Инглиша одна из его дочерей, по слухам, вышла замуж за сына судьи Гатхорна, которому Инглиш сулил вечную рознь на протяжении поколений. Едва ли необходимо подчеркивать, как точно это предрекает финальное единение заклятых врагов, Пинчеонов и Молов, последовавшее за свадьбой Фиби и Холгрейва. Роман, однако, описывает Молов как обладателей некоторых черт, присущих самому семейству Готорнов: к примеру, черты, которую «можно было скорее ощутить, нежели облечь в слова: … врожденной сдержанности». А потому, хотя принято считать, что судьба и родословная Готорнов нашли отражение в романе именно в лице семьи Пинчеон, некоторые отличительные черты Готорнов унаследовали вымышленные потомки Молов.