Лабиринт искажений - Валерий Филатов

Взрыв отбросил противника назад. Его тело перевернулось на земле несколько раз, сбившаяся с головы шапочка обнажила серебряно-русые пряди.

— Андрей, меня прижимают! — орал Хмель. — Быстрей на крышу!

Полковник шустро забрался по пожарной лестницы, пригнувшись подбежал к краю крыши с той стороны, где было окно в туалет. Осторожно выглянул.

Во дворе, рядом с воротами стояла машина ГАИ. Два инспектора и ещё один человек в странной черной форме стреляли поочередно в окно туалета. Пули щелкали по кирпичу, разбрасывая красную крошку. Гранат у Ткачёва больше не было. Он встал на колено и поднял автомат. Прицелился. Длинная очередь изрешетила крышу автомобиля, но один из инспекторов ткнулся лицом в землю, вывернув ноги. Второй инспектор попытался убежать за ворота, но, срезанный короткой очередью Хмеля, кувырнулся на спину. Оставшийся противник на мгновение растерялся, задергался за машиной, а Ткачёв, заменив магазин, уже нажимал спусковой крючок. Пули зашуршали вокруг противника, взметая снег вперемежку с асфальтом, автомат дергался в руках Ткачёва, но все решил одинокий выстрел Хмеля. Тщательно прицелившись, агент попал противнику в голову.

— Андрей, живой?! — интересовался по рации Хмель.

— Да, — ответил полковник, вставая.

И тут же услышал стук по железу. Ткачёв не стал раздумывать, в автоматном магазине уже не было боеприпасов. Привычным движением выдернул ПБ и выстрелил на звук три раза…

Румянцев, оглушенный взрывом, мотал головой, выплевывая снег и землю. Голова гудела, как чугунный колокол. Вытаращив глаза, капитан попытался рассмотреть поле сражения, но видел только разлетающиеся искры от машины инкассатора. Затем на дорогу вышел человек в черной одежде. Удерживая на боку необычный автомат с длинным глушителем, он медленно приближался к инкассаторской машине. Автомат дергался, разбрасывая гильзы. Капитан провел рукой по снегу, но не нашел своё оружие. Тогда выдернул из кобуры свой ТТ и поднявшись, сделал шаг, поднимая пистолет. Человек в чёрном будто почувствовал и, не прекращая стрелять, резко повернулся к Румянцеву… Тяжелый пули попали в грудь капитана, но, падая, он сумел выстрелить…

Глава 19

Ткачёв понял, почему фигура налётчика показалась ему странной. В гуще боя он не смог рассмотреть, но теперь…

Из трех выстрелов два достигли цели. Рефлексы старого опера не подвели полковника, но он понял, что ошибся. Мария на крышу поднялась уже без оружия. Иссеченное осколками некогда симпатичное лицо, превратилось в маску. Развороченное пулей горло медленно выталкивало наружу чёрно-бурую лаву. Дырка на её груди от попадания пули маячила перед глазами Ткачёва рваными краями.

Женщина ещё шевелилась, дергая вытянутой рукой, и как показалось Андрею Викторовичу, пыталась что-то сказать. Серебристо-русые волосы шевелились под слабым ветром и, наконец, накрыли потухшие глаза окровавленным покрывалом.

Ткачёв сел рядом, прислонив ко лбу рукоять пистолета. Ему не было жалко Марию, его огорчало то, что он убил безоружного врага, возможно, захотевшего напоследок сказать ему что-то важное.

На крышу взобрался Хмель и присел рядом. Безразлично взглянул на мёртвую женщину.

— Кажись, всё, Андрей.

Полковник спросил, не меняя позы:

— А как там наши?

— Плохо, — ответил Хмель. — Твой инкассатор остался цел, только царапнуло… Пионера убили, майор едва живой, а капитана… не довезли. Крови много потерял. На месте только следователь, да пара патрульных. Что им делать — не знают…

Ткачёв выронил пистолет и со вздохом прикрыл глаза ладонями.

— Надо сюда вызвать следственную бригаду, — глухо проговорил он.

— Я уже позвонил…

Полковник помолчал немного, а потом неожиданно спросил:

— А почему тебя называют — Хмель?

Агент ответил не сразу, вынул автоматный магазин из кармана бронежилета, проверил, стукнув им по бедру, и вставил в автомат.

— Я от вида крови пьянею…

Дима Гладышев ещё с детства завидовал всем. Сначала в детском саду малышам-одногодкам, когда их родители приходили за ними раньше его родителей. Затем в школе, когда его одноклассникам ставили хорошие оценки, а ему — нет. Потом в старших классах парням-одноклассникам за то, что те ходили гулять с девушками, а его не звали. В институте студентам, на которых преподаватели обращали больше внимания, чем на него. Офицерам — в армии, за то, что те жили на квартирах, а он ютился в холодной каморке с дырявой крышей. Мужчинам, у которых были симпатичные жены, машины и дачи…

И он решил, что добьётся того, что будут завидовать ему.

Поступив в Школу милиции, Гладышев больше помалкивал и смотрел что делают другие, и постепенно стал понимать — надо идти наверх по лестнице, не обращая внимания на крики тех, по которым идёшь. Для этого надо быть хитрее и жёстче.

Когда второй секретарь горкома партии Зареченска, куда старшего лейтенанта Гладышева отправили проходить службу, отдавал ему в жёны свою страшную и неуклюжую дочь, то сказал:

— В общем, так, зятёк. Будешь обижать мою Ирку — я сотру тебя в порошок. Если будешь меня держаться — то будешь жить с ней, как у христа за пазухой. Первым делом вступай в партию, рекомендацию я тебе обеспечу. А потом тихонько будем тебя продвигать по службе.

Ирка оказалась не только страшной и неуклюжей, но и совершенно неприспособленной для всех сторон семейной жизни. Как такой дурнушке вдолбили в мозги, что она самая красивая на свете, Дима не представлял. Простого зеркала хватало, чтобы развеять такой миф в прах. Занятия любовью с супругой для него оказались сплошным мучением, готовить она не умела, собственно и любить тоже, поскольку была ярой эгоисткой.

Гладышев прилагал максимум усилий, чтобы изображать любовь к Ирке, но получалось всегда плохо, а делать вялую плоть мужа стойкой, как оловянный солдатик, она не умела, не хотела, или брезговала. И самое неприятное, что после всех неудач она жаловалась папе — он меня не любит, он меня не хочет и так далее.

— Ты, зятёк, уразумей, — напившись водки, брызгал слюной высокопоставленный в городском масштабе отец Ирки. — Я знаю, что дочура не подарок. Но ты тоже меня пойми! Я тебя сделал начальником отдела? Сделал! Я тебе обещал звание капитана? Ты — капитан милиции.