Наследник для дикаря - Кира Шарм

Когда меня такое вообще интересовало? Когда я вообще обращал на такое внимание? Плевать. Мне, мать вашу, должно быть плевать! Женщина создана, чтобы удовлетворять мужчину!

Но с ней все. Все, с самого начала, идет не так!

– Ннет.

Алмаз запинается. Густо краснеет, слишком решительно мотая головой.

А у меня уже башню рвет. Потому что руки уже сами добрались до ее нежных складочек, вырывая из малышки тихий, такой робкий стон.

И меня кроет, как никогда. Потому что складочки дрожат и припухли после того, что я вчера с ней творил. Потому что так и вижу, как после вчерашнего их нее вытекает мое семя. И от этой картины все планки срывает окончательно. От того, как она судорожно сжималась, выталкивая мою сперму. Как стонала и извивалась. И краснела. Да. Да, мать вашу! Краснела! И кончала так по-настоящему.

Не как другие, что притворяются, чтобы распалить мужика. Хотя мне по фигу на самом деле.

Ни хера. Совсем иначе. По-особенному.

Как будто сдерживается. Даже кулачки сжимала. И… Не может. Срывается. На стон. Потом на крик. И внутри у нее. Эта дрожь сумасшедшая. Которая снова и снова судорожными спазмами взрывалась. Сжимала мой член так, что думал, его расплющит.

Маленькая. Нежная. Да. Красивая.

Только других в моей постели и не бывает!

Но искренностью. Тем, что вот настоящая такая меня зацепила. В самое сердце, прямо под ребра засадила гарпун. А я думал, что это уже невозможно. Что такого со мной больше не будет.

– Чего тогда дергаешься?

Пожираю глазами разбухшие от поцелуев губы.

– Иди ко мне.

Сбрасывая одеяло, в которое Алмаз так робко, как-то даже по-детски пытается завернуться. Пальчиками в него впилась.

– Марат…

Выдыхает, смущенно облизывая губы.

Блядь. Ну что творит? У меня же уже взрыв мозга и члена от одного этого движения!

И, кстати. Этот язычок я попробую. Во всех смыслах!

– Что не так?

Раздвигаю ее сжатые бедра. Провожу пальцами осторожно. Прижимаю уже потвердевший клитор, чуть не рыча, когда она снова пытается сдержать свой стон. Даже прикусывает губу.

– Перестань сдерживаться, Алмаз, – уже таки рычу, набрасываясь на ее губы.

– Это естественно. Просто. Мать его. Отпусти себя!

– Мне нужно в душ, – наивно лепечет малышка, снова густо краснея. Прям заливается краской. Даже по шее. По груди.

Глупая.

Совсем не представляет, как от ее запаха рвет все планки. Как дико. До одури он возбуждает. Лупит по всем нервам! А они у меня пиздец, какие стальные! Но не с ней. Только не с ней!

– Иди ко мне.

Дергаю на себя, стараясь быть не слишком резким.

Но… Черт! Когда речь идет о моем алмазе, это практически нереально трудно!

Она будит во мне что-то охренительно нечеловеческое! Пробуждает все самые дикие инстинкты! Хочется наброситься. Сожрать. И… Твою мать! В то же время не увидеть страха в ее глазах! Вот как сейчас!

– Лиля.

Впервые называю ее по имени.

Даже сам для себя.

И неожиданно мне это нравится. Хочется смаковать ее имя. Как и ее саму. Перекатывать на языке. Оно охренеть, как ей подходит.

Такой же цветок. Хрупкий. Нежный. До одури ароматный! Хочется надышаться, хоть и знаешь, что голова закружится. Что поведет так, что потом остановиться и прийти в себя не сможешь!

Наркотик. Ну в чистом виде!

Но мой. Только мой наркотик!

– Пугаю тебя?

Зарываюсь руками в ее волосы.

Смакую кожу, проводя губами по нежной шее. Ловлю кайф в чистом виде, когда под моими губами начинает напрягаться и дико биться венка.

– Не бойся Алмаз. Я не причиню тебе вреда. Тебе. Не причиню. А душ мы потом примем. Вместе. Обязательно.

Скольжу руками по груди. Накрываю пальцами уже вздернувшие, затвердевшие соски.

Реально. Изо всех сил сдерживаюсь. Стараюсь быть аккуратным.

Ее соски, как и губы, и нежные складочки внизу после вчерашнего распухли. Наверняка стали слишком чувствительными. Здесь удовольствие для малышки теперь на грани боли. А боль я хочу ей причинять меньше всего. Даже по неосторожности. Главное не сорваться.

Смакую ее даже пальцами. Взахлеб.

Это охренительное чувство. Голова и правда плывет. Особенно, с каждым новым ее вздохом.

Чувствую, как она расслабляется под моими руками.

Напряжение в ней спадает и тут же появляется совсем новое. Жаркое. Возбужденное.

– Не молчи, – уже срываюсь на хрип, прикусывая ее сосок и тут же зализывая его. Ловя бедрами то, как она начинает дрожать внизу живота.

Моя. Моя девочка. Такая трепетная. Такая чувственная.

Главное сейчас эту чувственность не вспугнуть. Не сломать этот хрупкий цветок. А ведь могу.

– Говори, как тебе нравится. Или просто дай понять.

Черт.

Челюсти сводит и самого прошибает потом. Никогда в жизни, никогда так сильно не хотел. До одури. До полного, на хрен, взрыва мозга. И никогда. Ни с кем. Еще так не сдерживался.

– Алмаз!

Уже рычу, не замечая, как срываюсь.

Она что-то лепечет разбухшими губами. Дергает головой из стороны в сторону.

– Тебе нравится? Так?

Впечатываюсь пальцами в покрасневшие губы. Провожу, и чувствую, как по венам начинает лететь чистый ток.

Резко распахиваю ее , все еще сжатые, бедра.

Просовываю всю ладонь, нажимая на нежные складочки.

Черт. Мокрая. Уже совсем мокрая для меня.

Прижимаю чуть крепче, чувствуя, как они пульсируют под моей рукой.

И…

Твою же мать!

С катушек срывает окончательно, когда Алмаз резко дергается вперед. Прогибается в спине, выгибаясь всем телом.

Впивается в мои плечи ногтями.

– Марат, – еле слышно выдыхает, уже забившись в судорогах оргазма.

И я впиваюсь в эти губы. Пожираю свое имя, толкаясь языком почти до самого горла.

– Какая ты сладкая, когда кончаешь, – хриплю , пока ее тело бьется под моей рукой все в новых и новых судорогах.

Блядь. Она таки сведет меня с ума!

Подхватываю ее, еще подрагивающую, на руки.

Тело Лили совсем обмякло. Руки висят, как плети.

Голову ведет.

Как самый истинный дикарь, с шумом втягиваю ее запах. Не могу им нажраться.

И тело снова вытягивается в струну. Приходит в полную готовность.

Дергается, потянувшись к ней.

Адское желание. Запредельное. До одури.

Но я лишь сжимаю челюсти. До хруста.

Прижимаю к своей мокрой от пота груди бережно. Как самую хрупкую бесценную ношу.

Отношу в ванную. Осторожно отворачиваю кран душа. Пробую, мать вашу, воду. Чтоб не обжечь и не заморозить.

Охренеть.

Такого за собой уж точно не припомню! Нет. В ней точно какой-то наркотик!