Перу. С Бобом и Джерри тропой инков - Петр Романов

Кроме всего прочего, из протоки, на радость путешественнику, появляются аллигаторы, а в принципе здесь же обитает и водяная анаконда, удав изрядного веса и длиной до одиннадцати метров, который на нашем пути, слава богу, ни разу не попадался. Словом, плавание по протоке весьма занимательно.

Впрочем, божественная красота окружающего пейзажа вполне компенсирует страх перед анакондой. В некоторых более узких местах протоки вода совершенно скрыта под плотным ковром из крупных глянцевитых кувшинок с нежно-розовыми лепестками. Много папоротников с тонкими стеблями, украшенными маленькими ярко-красными цветками. Склоненные с обоих берегов деревья образуют местами арки, под которыми мы то и дело проплывали, отодвигая от головы свисавший гроздями зеленовато-серый мох. Добавьте к этому обилие разноцветных орхидей. Зрелище незабываемое.

Тут уже не думаешь о кровавых мозолях на руках. Тем более весло надо держать крепко, чтобы в случае чего можно было съездить по физиономии обнаглевшему аллигатору, который как раз и скалится из-под этих изумительных кувшинок. Не спускаешь глаз и с лежащего наготове мачете – вместо мха у тебя перед носом вдруг может оказаться змея. Это наше единственное оружие, если не считать, конечно, беретты в кармане у Боба.

В общем, через пару часов плавания по протоке мы с Бобом пришли к твердому заключению, что Амазонка – это рай и ад одновременно. И как только сюда осмелились сунуться конкистадоры!

Хотя в принципе и мы были подготовлены к встрече с сельвой ничуть не лучше. Беретта, разумеется, удобнее аркебузы, но у испанцев их было много, а у нас лишь один ствол на троих. Даже на четверых, если учесть терьера, который просто изошел от ненависти ко всему летающему и плавающему рядом с каноэ. О запахах даже не говорю, такой враждебной гаммы английский джентльмен не ощущал никогда в жизни. Думаю, и он полагал, что мы по какому-то нелепому недоразумению двигаемся прямиком в ад.

На всякий случай я привязал пса к своей ноге, хотя и сильно при этом рисковал: если бы у Джерри нервы все-таки не выдержали и он, забыв об уроке, преподанном ему Титикакой, бросился за каким-нибудь ленивцем или капуцином, то я от толчка точно свалился бы в воду. На радость аллигаторам. Тем более что каноэ никак не походило на прочную твердь под ногами. К счастью для меня, урок барбос усвоил крепко и сейчас терпел изо всех сил.

Честно говоря, увидев дома у доктора Мигеля бельгийскую винтовку, я не удержался и попросил ее на время, однако получил отказ. Как объяснил Мигель, «зеленая» Марта не любит вооруженных людей и всех их относит к охотникам, то есть заведомым врагам живой природы. А портить отношения с Мартой нельзя. Это был убедительный аргумент, поэтому винтовка так и осталась висеть на стене над кроватью Мигеля.

20

Из-за борьбы с поваленными деревьями и аллигаторов время нашего плавания по протоке пролетело незаметно. Поэтому, когда Пако вдруг повернул лодку в небольшую нишу между кустами и там причалил, я сначала решил, что он просто выбрал место для привала, поскольку перекусить уже действительно давно хотелось. Оказалось, однако, что мы уже прибыли. Раздвинув еще пару кустов, Пако показал на узкую тропку, которая вела к селению, где жило его племя.

Пройдя по берегу и чуть вглубь метров триста, мы вдруг вышли на довольно большую лужайку, посреди которой практически в один ряд, прижавшись друг к другу, стояли штук десять длинных сараев-хижин. Еще одна точно такая же хижина стояла метрах в десяти от остальных.

– Это дом Марты, – пояснил Пако, – но сначала надо из вежливости зайти к вождю.

Мы послушно последовали за ним, оглядываясь по сторонам. Индейская деревня казалась безлюдной, да и те немногие индейцы, что нам встретились, были либо стариками преклонного возраста (хотя в здешних местах возраст понятие относительное, живут в сельве, конечно, не так долго, как в Западной Европе), либо женщинами и детьми. Мужчины отправились, видимо, на охоту.

Никто с нами не поздоровался, но любопытные глаза буквально сверлили наши затылки. Поняв мое недоумение, Пако тихо произнес:

– Пока вождь не одобрит вашего присутствия в деревне, вы почти тени.

Жилище вождя внешне ничем не отличалось от остальных, а сам он восседал перед домом в окружении нескольких женщин – как потом выяснилось, жен – на большом пне, который при желании можно было назвать и троном. Вождю на вид было лет шестьдесят – шестьдесят пять, хотя из-за того, что вся кожа его, в том числе и на лице, была покрыта татуировками, определить возраст было трудно. Собственно, татуировки и являлись его главным украшением и одеждой. А так он был одет по-домашнему, то есть скромно: набедренная повязка, в волосах черное перо неведомой мне птицы, а на шее несколько рядов бус. Все бусы растительного происхождения, то есть ни малейшей роскоши, но вот одна нитка обращала на себя внимание: эти бусы были искусно сделаны из чучел разноцветных колибри, а нить пропущена через их глазницы. Черное перо в волосах здешнего лидера красовалось, как я узнал позже, не зря, поскольку на местном наречии вождя звали Черный Кабан.

Под этим прозвищем (разумеется, в переводе) он и остался в памяти. Марта долго пыталась вбить мне в голову его оригинальное имя, но мой язык категорически отказывался его воспроизвести, а мозг упорно отторгал непривычные для уха звуки.

Вождь, не поднимаясь со своего пня и уперев руки в колени, внимательно нас рассматривал, пока Пако на ухо объяснял ему, кто мы такие и зачем явились. Временами его зрачки удивленно косились на рыжего, не виданного в таких местах пса. Между тем Джерри, поняв уже, что мы стоим у самых ворот ада, прижался ко мне всем телом. Терьер не рычал, но его загривок чуть приподнялся, что всегда говорило о том, что в случае чего он готов к бою.

Из того, что говорил Пако, я уловил лишь три слова – «доктор Мигель» и «Марта». Видимо, оба эти имени имели для вождя определенный вес. Наконец Черный Кабан прервал свое молчание и что-то значительно произнес, обращаясь к Пако. Наверное, наш поручитель был убедителен или наш вид, к тому моменту довольно потрепанный, усталый и голодный, показывал, что мы не опасны, но вождь одобрил наше присутствие в своей деревне. Правда, оговорил свое согласие тем, что нас примет и поселит у себя Марта. Но это входило и в наши планы.

Я вежливо поблагодарил вождя за гостеприимство и в знак дружбы подарил ему последнюю оставшуюся у меня сувенирную матрешку. Подарок Черный Кабан с интересом принял, а когда я продемонстрировал главный секрет, то есть выстроил перед вождем прямо на земле все матрешечное семейство, восхищение заставило вождя вскочить с трона и взяться за сборку-разборку подарка самостоятельно.

Минут пять мы молча наблюдали за тем, как взрослый человек играет в игрушки, но наконец вождь взял себя в руки и величественным жестом отправил нас к хижине Марты. Уже на полпути туда я, оглянувшись, увидел, как вождь в окружении своих жен продолжает собирать и разбирать куклу. Мысленно я возблагодарил Господа за то, что не выбросил эту надоевшую мне матрешку на помойку, а догадался взять ее с собой.

Новости по такой деревне разносятся быстрее, чем по Интернету, поэтому мы не удивились, что на пороге хижины нас уже встречала «зеленая» Марта.

Не знаю почему, но я представлял ее немного другой. Перед нами стояла довольно симпатичная худощавая, хотя и немолодая женщина с умными карими глазами, одетая в старенькое белое ситцевое платье. И с попугаем амазоном – есть такие, с синими шеями, – на плече. На фанатичку она совсем не походила, хотя, конечно, само решение переехать из Германии в такую глухомань, чтобы сеять доброе и светлое среди индейцев Амазонки, говорило о весьма твердом характере и не менее твердых убеждениях.

21

– Привет! – сказал попугай по-испански. И через секунду добавил: – Дон Педро – хоро-о-ший.

Доном Педро, как выяснилось, попугая назвал его прежний хозяин – главный «бензиновый магнат» Орельяны, у которого Марта выкупила птицу, когда тому надоела живая игрушка и он решил отпустить попугая назад в сельву. Марта понимала, что одомашненному амазону в сельве не выжить, поэтому и взяла его к себе.

Она действительно любила и всяческую живность, и птиц, и каждое дерево в отдельности, и индейцев, так что могла по праву именовать себя «зеленой». Политика ее интересовала мало, разве что в самом общем виде, а вот каждая травинка, что видели ее глаза, очень. Поэтому она и очутилась здесь. Ну что же, подумал я, познакомившись с Мартой ближе, должны же быть в мире и настоящие «зеленые», а не только политические имитаторы «зеленой идеи».

Нельзя сказать, что Марта приняла нас с распростертыми объятиями и огромной радостью, соскучившись по цивилизованному миру; нет, она по нему ничуть не скучала, но приняла нас по-доброму, полностью поверив в рекомендации Мигеля, которые я сразу ей вручил.