Поваренная книга Мардгайла - Андрей Синицын

Взобравшись на кафедру, Тиггз привычно окинул взглядом аудиторию и развернул конспект. Особой нужды в нем не было — за долгие годы преподавания профессор знал все лекции наизусть, но по привычке продолжал носить с собой записи.

— Итак, леди и джентльмены, — сказал он, — приготовьтесь записывать. Начнем, пожалуй, с роли шерифов в английском обществе в начале правления Генриха Второго…

И тут Веспасиан Тиггз неожиданно замолчал. Что-то смутное овладело его душой, а пришедшая в голову мысль и вовсе оказалась настолько чужой, что впору было подумать, что она забрела сюда по ошибке: «Сколько же можно повторять одно и то же?»

Студенты смотрели на профессора с недоумением. Тот застыл на кафедре с выражением мучительного раздумья на лице, словно никак не мог собраться с мыслями.

В задних рядах слушателей начались перешептывания и смешки.

— Нет, пожалуй эта тема уж больно тоскливая, — сказал Веспасиан Тиггз, и неожиданно улыбнулся.

Аудитория смолкла. Происходила вещь настолько невероятная, что даже вообразить ее было невозможно. Преподаватель, славящийся крайней педантичностью и формализмом, неожиданно проявил человеческие черты.

— Шерифы подождут, — сказал он, легким шагом спускаясь с кафедры и подходя к окну. Попавший на лицо солнечный свет заставил профессора сощуриться. — Из моих лекций вы могли сделать вывод, что Средневековье — эпоха исключительно мрачная и кроваво-занудная… Так вот, это не так!

Вместе с последней фразой Веспасиан Тиггз резко повернулся, заставив слушателей вздрогнуть.

— Возьмем, к примеру, статуи! — сказал он, прохаживаясь вдоль первого ряда. — Вы привыкли к тому, что они одного цвета — того материала, из которого их изготовили. А вот в двенадцатом-тринадцатом веках их было принято раскрашивать, и не только одежду, а лица! Косметики на изображения святых тратилось не меньше, чем на прекрасных дам!

И профессор игриво подмигнул. Восхищенно внимавшая аудитория дружно, точно по команде, расхохоталась.

И это на лекции у Веспасиана Тиггза, где обычно скучали даже мухи!

Дальше дело продолжилось в том же, почти фантастическом, духе. Расставаясь в этот день со студентами, профессор приветливо кивал им на прощание, чем едва не довел одну нервную девушку до истерики.

В субботу Тиггз проснулся с первыми лучами светила. Вскочив с кровати и едва накинув халат, он бросился в гостиную, где на столике лежала «Дорога Чудес», и даже не вспомнил о любимой трубке.

Руки его при этом дрожали. Увидевший это решил бы, что бесстрастный и выдержанный, точно айсберг, профессор, попросту сошел с ума. Но, к счастью, видеть это было некому.

Для очередного рецепта, именуемого «Первовещество», ему понадобились некоторые вещи, которые не так часто бывают нужны обычным хозяйкам: спинная часть кабана, гвоздика в бутонах, ягоды можжевельника и мармелад из плодов боярышника.

Чтобы достать их, пришлось попотеть, и домой тяжело нагруженный Тиггз вернулся довольно поздно, в нарушение всяческого распорядка. Встретившая его на улице мисс Трабл решила, что ее часы чудовищно спешат.

Поверить в это было легче, чем в непунктуальность профессора.

А он, ворвавшись к себе в квартиру, тут же ринулся к плите и колдовал около нее несколько часов, готовя маринад, заливая им мясо, томя его в просторной керамической гусятнице, а затем прожаривая на противне. Финальным аккордом стало приготовление соуса.

Но результат трудов превзошел все ожидания. «Первовещество» оказалось настолько вкусным, что профессор, вопреки обычной умеренности, съел всю немалую порцию, да еще и подчистил подливку хлебом. Время уже было позднее и сил после этого у него хватило только на то, чтобы добраться до кровати.

Сон его был беспокоен. Тиггз вздрагивал и постанывал под одеялом, словно его мучили кошмары, хотя являвшиеся одно за другим яркие и красочные видения не содержали даже намека на страх…

Лишь под утро профессор успокоился и далее спал совершенно беззвучно.

Миссис Баттон, в девичестве — Тиггз, обладала великолепно выдержанным характером. Проведя тридцать лет замужем за взбалмошным владельцем небольшого кафе и вырастив троих детей, она выработала жизненную философию, по устойчивости сравнимую со старым валуном.

Ничто не могло вывести почтенную даму из равновесия. Явись к ней сам архангел Михаил, она бы лишь радушно улыбнулась и предложила ему выпить чашечку чая.

Но даже она почувствовала удивление, когда солнечным воскресным утром к ней в дом пришел брат, которого она не видела почти десять лет. Общались они, несмотря на то, что жили не так далеко, с помощью поздравительных открыток.

— Господи, Веспасиан! — сказала она, открыв дверь и обнаружив за ней долговязую фигуру в песочном костюме. — Это ты?! Что-то случилось?

— Ничего, Гортензия, — профессор Тиггз улыбнулся, криво и неумело, но все же улыбнулся, и это заставило миссис Баттон заподозрить неладное. — Просто я решил тебя навестить.

— Да? — миссис Баттон была бы удивлена меньше, явись к ней с визитом премьер-министр или даже королева, а не ее брат, который никогда не подозревал ни о каких человеческих чувствах и не испытывал особой необходимости в общении с людьми, пусть даже и родственниками. — Заходи.

Принимая у гостя шляпу и трость, она получше разглядела его и обнаружила, что Веспасиан, с детства отличавшийся дотошной аккуратностью, криво повязал галстук, а выглядывающая из-под костюма рубашка выглядит возмутительно мятой.

— Чаю? — предложила миссис Баттон, безуспешно пытаясь поймать ускользающее душевное равновесие.

— Пойдем, просто поболтаем, — сказал профессор, повергнув сестру в еще больший шок, — мы ведь так давно не виделись!

Миссис Баттон проводила брата в гостиную, усадила в кресло, и сама уселась напротив. Неподвижное обычно, выражающее лишь интеллектуальное презрение ко всему вокруг, лицо Веспасиана сегодня явственно показывало смущение.

— Ты знаешь, Гортензия, — сказал он, — мне стыдно, что я так редко навещал тебя и племянников… Как они, кстати?

Ошеломленная миссис Баттон даже не нашлась что ответить. Но собеседник словно и не заметил ее молчания. Он продолжал говорить, горячо, отрывисто, словно не умудренный жизнью профессор, а двадцатилетний юноша, отчаянно пытающийся открыть душу.

— Ты знаешь, я лишь недавно понял, что прожил жизнь зря… она была пуста и бессмысленна, словно высохший плод… Теперь же я словно прозрел, пелена упала с моих глаз! Я увидел всю свою никчемность!

Миссис Баттон слушала молча, не очень понимая, что происходит. А Веспасиан Тиггз, который неожиданно, чуть ли не впервые в жизни, ощутил потребность, чтобы его выслушали, говорил и говорил, не переставая. Смысла в его словах было куда меньше, чем горячих, живых эмоций.

А закончил он свою речь и вовсе странно:

— Хорошо, что я тебя застал, — сказал профессор и улыбнулся, на этот раз — грустно, — знай, что я завещаю все свое имущество тебе…

— О чем ты говоришь? — возмутилась миссис Баттон. — Ты всего на пять лет меня старше! Тебе жить да жить!

— Может быть и так, — не стал спорить Веспасиан, — но ты должна об этом знать. На всякий случай…

После этого он поднялся и принялся прощаться.

«Всякий случай» наступил спустя пять дней. Миссис Баттон вызвали в полицию, чтобы допросить по делу об исчезновении профессора Тиггза.

— Как так? — Узнав от молодого и очень вежливого следователя, что ее брат пропал, миссис Баттон ощутила, что 5роня ее уравновешенности готова дать трещину.

— Вот так, — развел руками следователь, — мистер Тиггз не явился на работу, впервые за тридцать пять лет. Обеспокоенные сотрудники университета попытались найти его, но безуспешно. — Когда вы виделись с братом последний раз?

— Пять дней назад, — сообщила миссис Баттон, — он вел себя довольно странно…

Выяснив все подробности состоявшейся тогда беседы, следователь извлек из папки лист бумаги.

— Вот, посмотрите, — сказал он, — это мы нашли в его квартире, прямо на рабочем столе. Предположительно, эту записку написал ваш брат…

Миссис Баттон ощутила, как неожиданно заколотилось сердце, но записку взяла недрогнувшей рукой.

«Истинные чудеса, — гласили ровные, идеально правильные буквы, какими всегда и писал Веспасиан, — случаются и в наши дни. Одно из них произошло со мной, я…»

Дальше все оказалось густо зачеркнуто. Читаемой оставалась лишь последняя строчка, казавшаяся полной бессмыслицей: «…вылупившейся из кокона бабочки бесконечный полет».

— Это писал он, — твердо сказала миссис Баттон. Судя по всему, ее брата не убили и не похитили, а это главное. — Но что бы это значило?

— Мы и сами хотим знать, — произнес следователь. — Мы обыскали квартиру, но все на месте, следов борьбы нет. Нам помогло то, что хозяин вел подробный каталог предметов домашнего обихода. Судя по нему, пропала кое-какая одежда и несколько книг…