Черный Бумер - Андрей Троицкий

Странное, просто идиотическое сочетание: тушенка и трусы. Интересно, кому это Лариса покупает исподнее? Ясно, не любимому дедушке. Какому-нибудь жлобу, который без ума от ее точеных коленей и этих длинных ног, но вместо денег у молодого человека лишь дырявые карманы и блохи на аркане. Что ж, все помыслы об ухажерах Ларисе придется до времени бросить в сундук с нафталином. Потому что место в женском сердце намерен занять он, и делиться ни с кем не собирается. А кофточка у нее ничего, соблазнительная, полупрозрачная, рыженькая. Наверное, молодой стервец любит расстегивать эти мелкие пуговички, подбираясь к интересным местам.

— Я, собственно, завернул сказать, что главная роль в «Золотом веке»— уже твоя, — небрежно бросил Поветкин. — Я немного поругался с членами худсовета, но позицию отстоял.

— Правда? — Лариса посмотрела на главрежа с недоверием. По слухам, которые бродили в труппе, как закваска в молодом вине, худсовет должен состояться только в конце недели. А сегодня вторник.

— Ну, ты же достойна этой роли. И потом, я для себя решил, что мы обо всем уже договорились.

— Простите, мне пора идти, — Лариса только вздохнула. Все это блеф и фигня: худсовет и главная роль. Поветкин рассказывает басни, чтобы плавно перейти к своей любимой теме и начать клеиться. — У меня встреча назначена.

— Подождите, подожди, — Поветкин откашлялся в кулак. — Помнишь, наш последний разговор?

— О лодке и надежной гавани? — зеленые глаза Ларисы сузились в злом прищуре. — Помню. Мне показалось, вы пошутили.

— Я шучу только два раза в год: первого апреля и в свой день рождения.

Поветкин заговорил хрипло, с каким-то странным нутряным хрипом, будто болел бронхитом. Плотское желание обладать этой гоношистой девчонкой, взять ее прямо здесь и сейчас, в гримерке, пересилило все доводы разума и жизненный опыт. Внутренний голос, вкрадчиво шептал в самую душу, что нужно немедленно остановиться, проявить терпение, со временем спелый плод сам упадет в руки. Но к черту этот голос и проклятое терпение. К этому все шло, так пусть это случится.

— И все окружающие давно изучили мои привычки и наклонности, — продолжал главреж. — Знают, что с юмором у меня туго. Одна ты где-то витаешь. Никак на грешную землю не опустишься. У тебя было время подумать.

Лариса поднялась с одноногой табуретки, давая понять, что продолжать эту бодягу, нет смысла. Набросив на плечо ремень сумочки, рванулась к двери. Дернула на себя ручку, заперто. Хотела повернуть ключ в замке, но не успела. Поветкин, подскочив сзади, дернул за плечо, развернул к себе. Ремень соскользнул с плеча, сумочка упала на пол, щелкнул клапан, по паркету покатились тюбик губной помады, мелкие монеты, мобильник. Лариса подняла руки, закрывая лицо. Казалось, Поветкин готов ударить ее.

Главреж мертвой хваткой вцепился в запястья, с силой потянул их вниз. Навалился грудью, прижавшись своими губами к ее губам. Лариса дергала руками, чувствуя, что на коже остаются синяки, но не могла вырваться. Кое-как она отпихнула в сторону Поветкина, но тот уже одной рукой вцепился в волосы, другой рукой за локоть рванул на себя, отбросил на середину комнаты. Высокий каблук поехал в сторону, хрустнул и сломался в основании, Ларису шатнуло, чтобы сохранить равновесие, она махнула руками. Задела, уронила матерчатую ширму. Поветкин оказался рядом, уцепившись за плечи, притянул девушку к себе.

— Отстань, — Лариса замолотила кулаками по груди главрежа. — Отстань…

Поветкин отступил на шаг, он уже вошел в раж и точно понял, что свою добычу не выпустит. Лариса опустила руки, решив, что борьба закончилась. И в следующее мгновение получила увесистую пощечину справа. Голову мотнуло в сторону. В следующее мгновение Поветкин наотмашь ударил слева. На щеках выступили бордовые пятна, на глаза навернулись слезы. Ларису чудом устояла на ногах и получила еще справа и слева. Кровь из носа капнула на светлую ткань блузки, на рукава и грудь. Лариса ладонью размазала кровь по подбородку, широко открыла рот, казалось, дыхания не хватает, в душной гримерке совсем нет воздуха, сейчас она лишится чувств. Не от боли, от унижения, которого еще никогда в жизни не испытывала.

— Теперь тебе легче? — заорал Поветкин ей в лицо. — Ты роль хотела получить. Пожалуйста… Только одно условие. Если кобылка с норовом, надо ее объездить.

— Кретин…

— Чего ты из себя целку корчишь? — Поветкин плюнул на пол. — Смотреть тошно, как ты выдрючиваешься.

Лариса пропустила момент замаха, потому что мир уже плыл перед глазами, тыльной стороной ладони главреж ударил ее по шее.

— Отстань, — прошептала она. — Я ничего не хотела. Пожалуйста… Не надо…

— Ты не хотела? — взвился главреж, он снова вцепился в предплечья, потянул вниз, прижав Ларису к подоконнику. На пол грохнулся горшок с цветком, рассыпался черный грунт, сквозь который проступили белые корни растения. — Не хотела? Ты только об этом и мечтала. Лживая сука. Ты прислала ко мне своего папашу. Торгаша и лавочника. Эту мелкую тварь. Он умолял меня пристроить его дочурку. Он просил: дайте ей хоть что-нибудь…

Лариса побледнела, будто на этот раз ее ударили не ладонью, с размаху въехали кулаком в лицо. Теперь воздуха точно не хватало. Она почувствовала, как руки повисли вдоль туловища, ноги обмякли, а колени подогнулись. Чтобы не упасть, она присела на высокий подоконник.

— Ты врешь, — сказала Лариса. — Ты все врешь. Отец не мог…

— Отец не мог, — строя дикие рожи, передразнил Поветкин. — Ты как, полная идиотка или только уроки берешь? Твой папаша, этот Михаил Адамович вел себя, как нищий на паперти. Даже хуже. Зад мне до блеска языком отполировал: вы такой великий, вы такая знаменитость… Что вам стоит дать моей дочери роль? Вы составите счастье ее жизни.

— Этого не может быть.

— Еще как может, — во весь голос заорал Поветкин. — Я не знал, куда деть глаза от стыда. Он только что на коленях передо мной не ползал. На твоего Адамыча было жалко смотреть. А потом этот хренов торгаш понял, что со мной трудно договориться. И решил предложить мне деньги. Мне, человеку чье имя с благоговением произносят в театрах Европы, он совал деньги, — главреж стукнул себя кулаком в грудь. — Какое дерьмо. Какая грязь. Мерзость. И я согласился. Дрогнул и согласился. Не из-за денег. Я понял, что ты согласна. А теперь, когда подошла пора отрабатывать авансы, крутишь жопой. И говоришь, что ты не хотела никакой роли.

Ларису мутило, она сомкнула веки и опустила подбородок, чтобы не упасть схватилась пальцами за край подоконника. Криков Поветкина она больше не слышала. Главреж закашлялся, чувствуя, как его колотит внутренняя дрожь, расстегнул пуговицу и сбросил с себя пиджак. Лариса, перестав сопротивляться, стояла перед ним, готовая принять то, что должно было принять. Она больше не плакала, кровотечение из носа прекратилось, только на верхней губе засохли мелкие бурые чешуйки, похожие на след помады. Он сделал пару шагов вперед, волнуясь, стал расстегивать мелки пуговички блузки. Пальцы плохо слушались, Поветкин испытал прилив желания, какого давно не испытывал.

— Умница, — шептал он, освобождая руки девушки из рукавов блузки. — Умница какая… Но я тоже хорош… Не надо было так…

Заведя руки за спину, он расстегнул застежку бюстгальтера. Главреж горячо поцеловал девушку в шею и плечи, не переставая бормотать что-то, ускользающее от понимания.

— Вот нехорошая девочка… Нехорошая… Гордая слишком. Но теперь стала исправляться, умнеть стала. Надо было сразу… Это ведь я только с виду такой… А ты тоже…

В одно мгновение Поветкин скинул с себя рубаху, расстегнул ремень брюк и молнию, приспустил штаны. Он снова рванулся к Ларисе, стянув с нее юбку, подхватил на руки, приподняв над полом, положил на мешки с грязным тряпьем. Лариса словно впала в прострацию, глаза полузакрыты, руки безвольно болтаются. Раздвинув женские ноги, Поветкин тяжело навалился сверху.

— Ну, вот так лучше. Это я только с виду строгий, — шептал он, продолжая целовать ее в уши и шею. — Еще увидишь, каким я могу быть хорошим.

Он подумал, что не спустил трусы. Экая незадача. Поднялся на колени и услышал шорох за спиной, Поветкин обернулся, пробежал взглядом по темным углам гримерной. Кажется, никого. Увидел в одном из зеркал отражение чьей-то физиономии, и даже не узнал себя. Щеки пылают, всклокоченные волосы стали дыбом, а глаза блестят так, будто на их место вставили граненые хрусталинки от люстры. Лариса пришла в себя, когда Поветкин, стоя на коленях, повернув голову, смотрел куда-то за спину. Мир еще плыл перед глазами, к горлу подступила тошнота. Но приступ мучительной слабости миновал. За мгновение Лариса оценила обстановку.

Она приподняла согнутую ногу, прижала внешнюю часть бедра к своей груди и возвратным движением выпрямила ногу, разогнув колено. Голая пятка врезалась в нижнюю челюсть Поветкина. Удар отбросил главрежа в сторону, на матерчатую ширму. Перевернувшись всем корпусом набок, Лариса успела вдогонку влепить второй удар, левой пяткой в нижнюю часть живота, чуть выше лобковой кости. Главреж вскрикнул, еще не понимая, какая неведомая могучая сила, причинив невыносимую боль, бросила на пол. Падая, он ухитрился прикусить кончик языка, рот наполнился вязкой солоноватой жижей. Поветкин растянулся на ширме, загребая руками, как тонущий пловец, плюнул кровью на светлую ткань, стараясь сообразить, что произошло. Обветшавший потолок рухнул на голову или пол, как палуба тонущего корабля, поднялся к небу?