Владычица озера - Анджей Сапковский

— Ты человек?

Девушка, а вместе с ней и остальные прислужницы, бросились на колени, упали на глинобитный пол. Наклонили голову, ожидая наказания.

— Я… — начала Цири, теребя ремень поводьев. — Я…

Она не знала, что сказать. Девушка все еще стояла на коленях. Лошади беспокойно фыркали и топтались в боксах.

Снаружи, уже в седле, уже мчась галопом, она все еще никак не могла собраться с мыслями. Человеческие девушки. Слуги, но не это главное. Главное то, что в этом мире есть Dh'oine…

«Люди, — тут же мысленно поправилась она. — Я начинаю мыслить как эльфы!»

Из задумчивости ее вывело громкое ржание и прыжок Кэльпи. Она подняла голову и увидела Эредина на темно-гнедом жеребце, без демонического букраньона и большей части остальных боевых причиндалов. Только кольчуга по-прежнему поблескивала под плащом, переливающимся множеством оттенков красного. Жеребец приветливо и хрипло заржал, мотнул головой и ощерил на Кэльпи желтые зубы. Кэльпи, придерживаясь принципа, что Дело надо иметь с хозяином, а не со слугой, потянулась зубами к уху эльфа. Цири резко натянула поводья.

— Поосторожней, — сказала она. — Держи дистанцию. Моя кобыла чужаков не любит. И может укусить.

— Тех, которые кусаются, — окинул он ее злым взглядом, — взнуздывают железными мундштуками, чтобы кровь брызнула. Чудесный способ сбить спесь. У коней тоже.

Он рванул трензеля жеребца так сильно, что конь захрипел и сделал несколько шагов назад, с морды потекла пена.

— Зачем тебе кольчуга? — Цири окинула эльфа взглядом. — На войну собрался?

— Совсем наоборот. Жажду покоя. У твоей кобылы, кроме норова, есть еще какие-нибудь достоинства?

— Например?

— Померяемся в беге?

— Почему бы нет? — Она приподнялась на стременах. — Туда, в сторону вон тех кромлехов…

— Нет, — прервал он. — Туда — нет.

— Почему?

— Запретная территория.

— Конечно, для всех?

— Конечно, не для всех. Мы, Ласточка, слишком ценим твое общество, чтобы рисковать остаться без тебя самой либо кого-нибудь еще.

— Кого-нибудь еще? Ты, конечно, имеешь в виду не единорогов?

— Не хочу утомлять тебя разговорами о том, что именно я имею в виду.

— Не понимаю.

— Знаю, что не понимаешь. Для того, чтобы понимать, эволюция не дала тебе достаточного количества извилин. Послушай, если хочешь наперегонки, предлагаю вдоль берега. Вон туда. До Порфирового Моста, третьего по счету. Потом через мост на другой берег, дальше — вдоль берега по течению, финиш у впадающего в реку ручья. Ты готова?

— Всегда готова!

Он криком послал жеребца вперед, и тот рванулся как ураган. Не успела еще Кэльпи стартовать, а он уже был далеко. Жеребец шел так, что земля дрожала, но с Кэльпи сравняться не мог. Она догнала его быстро, еще перед Порфировым Мостом. Мост был узкий. Эредин крикнул, и жеребец, что казалось совершенно невероятным, помчался быстрее. Цири моментально сообразила, в чем дело. На мосту ни за что не уместились бы две лошади. Одна должна была задержаться.

Но задерживаться Цири не собиралась. Приникла к гриве, и Кэльпи стрелой вырвалась вперед. Отерлась о стремя эльфа, влетела на мост первой. Эредин вскрикнул, жеребец встал на дыбы, ударился боком об алебастровую статую, свалил ее с цоколя, рассыпав в пыль.

Цири, хохоча, как упырица, не оглядываясь прогалопировала через мост.

У ручья спешилась и подождала.

Он подъехал через минуту, шагом. Улыбающийся и спокойный.

— Мои поздравления, — сказал кратко, слезая с лошади. — И кобыле, и амазонке.

Хоть гордость и распирала Цири как павлина, она лишь пренебрежительно фыркнула.

— Ну что? Не придется тебе нас взнуздывать железом до крови?

— Разве только с твоего согласия, — двусмысленно улыбнулся он. — Есть кобылы, которым по душе грубая ласка.

— Совсем недавно, — она заносчиво поглядела на него, — ты приравнял меня к перегною. А теперь уже заговорил о ласках?

Он подошел к Кэльпи, прошелся рукой, пошлепал ее по шее, покачал головой, убедившись, что она сухая. Кэльпи дернула головой и протяжно взвизгнула. Эредин повернулся к Цири.

«Если он и меня пошлепает, — подумала она, — то пожалеет».

— Пойдем со мной.

Вдоль впадающего в реку ручья, что сбегал с крутого, густо воросшего лесом склона, наверх вела лестница, выложенная плитами омшелого песчаника. Ступени были весьма преклонного возраста, многовековые, потрескавшиеся, испещренные щелями от корней деревьев. Лестница шла зигзагами, то и дело пересекала ручей. Их окружил лес, дикий лес, полный старых деревьев — ясеней и грабов, тисов, яворов и дубов, ближе к земле опутанных зарослями орешника, тамариска и смородины. Пахло полынью, шалфеем, крапивой, влажными камнями, весной и плесенью.

Цири шла молча, не спеша, контролируя дыхание, и следила за нервами. Она понятия не имела, чего от нее хочет Эредин, но предчувствия были не из лучших.

Рядом с очередным водопадиком, шумно сбегающим с каменного порожка, располагалась каменная терраса, а на ней, в тени большого куста дикой сирени, стояла беседка, увитая плющом и традесканцией. Внизу виднелись кроны деревьев, лента реки, крыши, перистили и террасы Тир на Леа.

Они немного постояли.

— Мне так и не сказали, — первой нарушила молчание Цири, — как называется эта река.

— Easnadh.

— Вздох? Красиво. А ручей?

— Tuathe.

— Шепот. Тоже красиво. Почему никто не сказал, что в вашем мире живут люди?

— Потому что эта несущественная информация не имеет для тебя никакого значения. Войдем в беседку.

— Зачем?

— Войдем.

Первое, что она увидела, был деревянный топчан. Цири почувствовала, как в висках стучит кровь. «Ну конечно, — подумала она, — можно было ожидать. Читала же я в храме роман Анны Тиллер о старом короле, юной королеве и жаждущем власти претенденте-князе. Эредин безжалостен, самолюбив и решителен. Знает, что истинный король, истинный владыка — тот, у кого в руках королева. Он настоящий мужчина. Кто обладает королевой, тот обладает королевством. Здесь, на этом топчанчике, будет положено начало государственному перевороту…»

Эльф присел за мраморный столик, указал Цири на второй стул. Вид из беседки, казалось, интересует его больше, чем она, а на топчан он и глазом не повел.

— Ты останешься здесь навсегда, — заговорил он неожиданно, застав ее врасплох. — Ты, моя амазонка, легкая как мотылек. останешься здесь до конца твоей мотылиной жизни.

Она молчала, глядя ему прямо в глаза. Глаза не выражали ничего.