Любовь и пепел - Пола Маклейн

за руку, но у меня в ладони очутился подарок — квадратный синий портсигар со знакомым крылатым шлемом. Его пальцы коснулись моих, и он пошел прочь, растворившись среди толпы снующих носильщиков. Я, едва не плача, сжала портсигар и засунула его поглубже в карман.

Было мало шансов, что я еще хоть раз увижу его или кого-то другого, кто был со мной на корабле. Что-то случилось со всеми нами, что-то непостижимое для тех, кто никогда не проделывал такой путь. В этом суть опыта — он объединяет незнакомцев в семью. На короткое время. И другого смысла в этом нет, даже если бы мы взлетели на воздух.

Глава 41

В ту ночь стоило мне только закрыть глаза, как сразу вернулись покачивающиеся на волнах тела в бесполезных спасательных жилетах. Охваченная паникой, я потянулась к лампе и включила ее. Конус неестественного желтого света упал на ночной столик, стакан с водой, чистый блокнот и синий портсигар, придав предметам холодный и отстраненный вид, как будто это была выставка ледяных скульптур.

«Не думай ни о доме, ни о других местах, где бы ты сейчас хотела очутиться, — повторяла я себе, всматриваясь в стакан с водой, на неподвижную линию жидкости в нем, похожую на горизонт в миниатюре. — Будь хорошей девочкой, ложись спать, и завтра ты уже не будешь чувствовать себя такой раздавленной». Потом я крепко зажмурилась, спасаясь от желтого света, и постаралась ни о чем не думать.

Окна в моем отеле в Хельсинки были заклеены плотной бумагой, поэтому, когда завыли сирены, я даже не поняла, что наступило утро. Раздался стук в дверь, и по коридору разнесся топот чьих-то ног, но громче всего был пронзительный вой сирен воздушной тревоги. Сев на край кровати, я застыла в оцепенении, потом попыталась вспомнить, где мои ботинки. Лампа на ночном столике все еще горела, а вода в стакане начала вибрировать. Самолеты приближались, они приближались в эту самую секунду.

С трудом я нашла свои ботинки, спотыкаясь, спустилась по лестнице и вышла на холодную улицу, где все прохожие смотрели в низкое, серое небо. Гул был похож на жужжание гигантских ос, которое становилось все громче и громче, пока в один миг я не почувствовала, как вибрирует земля под ногами. Я знала, что самолеты близко, но не видела их. Небо было темным от туч. И опять вернулось это чувство беспомощности и ожидания чего-то незримого.

Когда толпа вокруг меня начала двигаться, я догадалась, что они идут к бомбоубежищу. И в тот момент первый огромный серебристый трехмоторный самолет загрохотал в небе и, как в замедленной съемке, прорываясь сквозь облака, издал жуткий рев. Я побежала, все еще не сбросив оцепенение и не отойдя ото сна. Когда самолет оказался прямо над головой, шум его мотора эхом отозвался во мне. Он сбросил свой груз.

Я думала, что нам конец, что в следующую секунду улица будет завалена телами убитых и раненых. Но, посмотрев вверх в ожидании конца, я поняла, что белое и кружащееся, летящее на нас, не было смертью или снегом. Это была бумага.

Пропагандистские листовки, трепеща и кружась на ветру, покрывали землю вокруг. На них была изображена мать, скорбящая о своем погибшем сыне, финском солдате. Подпись гласила: «Вас ждут дома». Азатем пошел дождь.

В сбивающей с толка тишине люди начали выходить из своих укрытий, с их лиц не сходила тревога, а листовки, кружась на ветру, прилипали ко всему под моросящим дождем.

Я вернулась в отель, чувствуя себя злой, обиженной и униженной, задаваясь вопросом, что это за место и почему я здесь? Я заказала кофе и стала ждать, когда по-настоящему рассветет. Но солнце, казалось, так и не взошло. Небо побледнело, стало жемчужно-серым, но тучи не рассеялись. После обеда многие вернулись на работу и в школу. Густой и влажный туман опустился на город, и от этого люди повеселели и почувствовали себя в безопасности.

— Они не прилетят в такой туман, — сказал управляющий отелем нашей небольшой группе журналистов, собравшейся в вестибюле.

Приехали два итальянских репортера и Джеффри Кокс — новозеландец, писавший для «Дейли экспресс». Я встречалась с ним раз или два в Мадриде, и этого было достаточно, чтобы мы стали друзьями.

— Финны должны знать, на что способна их собственная погода, — отметил Джефф, но через двадцать минут самолеты все-таки прилетели.

Русские атаковали в три часа пополудни. На этот раз сирен не было, только оглушительный грохот бомбардировщиков, нацеленных на небольшой район города. Девять самолетов в узком, ромбовидном строю шли на высоте двести метров. В отеле из-за рева ничего невозможно было расслышать. Когда пол конвульсивно задрожал, я нырнула под мраморный стол в ресторане и сидела, обхватив колени. Все сотрясалось и содрогалось от взрывов. Окна дребезжали. Я чувствовала, как зубы стучат и щелкают из-за взрывающихся бомб.

Атака длилась одну минуту — самую длинную минуту в моей жизни. Было тридцатое ноября тысяча девятьсот тридцать девятого года. Началась русско-финская война.

Глава 42

Когда я снова открыла глаза, повсюду был черный дым.

— Газ! Газ! — услышала я чей-то крик и подумала: «Мы пропали». Но это был не яд, по крайней мере пока. Дым был визитной карточкой бомбардировки, знаком того, что город разваливается на части.

В странной гулкой тишине я встала и вместе с группой ошеломленных людей вышла на улицу. Все было в огне. Проспект превратился в океан сверкающего стекла. Четыре больших многоквартирных дома обрушились, как будто были сделаны из папье-маше или из воздуха. Автобус валялся на боку посреди дороги, как сбитый слон. Водитель лежал рядом. Во всяком случае, мне казалось, что это был водитель, потому что его тело находилось среди осколков лобового стекла. Голова мужчины была вывернута под неестественным углом.

Я посмотрела на него и отвела взгляд. Он ничем не отличался от сотен раненых, которых я видела в Испании, за исключением обуви. Это были не эспадрильи, как у крестьян в Мадриде, а ботинки из кожи, которую множество раз тщательно латали, чтобы можно было подольше в них проходить. Почему-то эти ботинки разбили мне сердце, как ничто другое в тот день. Я раз за разом задавалась вопросом, как бы мне про это рассказать или написать, чтобы его жизнь и смерть обрели ту ценность, которую они заслуживают. Наверное, у него были жена, дети. Где они в этом горящем городе? Тьма уже сгущалась, точнее, надвигалась с края горизонта, как будто она давно притаилась там,